Закрыв за Антоном дверь, он вернулся в комнату, хотел поставить на место бутыль с травой, но остановился, задумался…
– …Нонна потом, сначала свет-трава, – вслух повторил он. – Нонна потом, сначала практика… Нонна потом, сначала экзамены… и так всегда…
Он почувствовал, что соскучился по ней. Представил себе ее большие лучистые глаза, с откровенным обожанием глядящие на него.
– Я соскучился по тебе, слышишь? Соскучился! – сказал он вполголоса, с чувством, глядя в темное окно с мелькающими красными огнями подфарников машин, бегущих по улице.
17
– Я слышу тебя, Алеша. Я чувствую: ты наконец оторвался от своих медицинских грез, вспомнил обо мне и соскучился. Да? Соскучился? Я тоже, – шептала Нонна, полулежа на диване, мечтательно глядя в потолок и рассеянно слушая лирическую музыку радиоприемника, помещенного в шкафу, вделанном в стену. – Хотя каждый день мой занят интересными развлечениями: Курт и тетя Таня точно соревнуются друг с другом, стараясь угодить мне. Они возят меня обедать и ужинать каждый раз в новые рестораны, пивные бары, за город – любоваться природой Баварии.
Позвонила тетя Таня:
– Нонночка, ужинать будем вдвоем. Я приеду за тобой. Курт на два дня выехал из Мюнхена.
– Куда же уехал Курт? – удивленно спросила Нонна. Она привыкла к своему поклоннику.
– Он… – тетя Таня на мгновение запнулась, – он уехал в Австрию.
Нонна вспомнила, что в Австрии у Курта дача, вспомнила и то, что они условились съездить туда вместе. «Видимо, Курт хочет приготовиться к этой совместной поездке», – подумала она. И тут же решила, что без тети Тани ни за что туда не поедет.
Вечером, после ужина в загородном ресторане, тетя Таня повезла Нонну в знаменитый мюнхенский пивной бар.
О! Это было внушительное зрелище! Длиннющий зал напоминал улицу. Вдоль него стояли ничем не покрытые столы и скамьи. Посреди зала духовой квартет исполнял национальную немецкую музыку. За столами сидели представители всех профессий и возрастов. Все пили баварское пиво из больших расписных кружек. Пили не закусывая.
Медные трубы, смех, песни, клубы табачного дыма, терпкий пивной запах, которого Нонна не переносила, – все это произвело на нее неприятное впечатление. Она заткнула ладонями уши и умоляюще посмотрела на тетю Таню. Та засмеялась и пошла к выходу. Нонна устремилась за ней.
Но на пути у них возникла полная, разгоряченная пивом женщина.
– Фрау Татьяна! – сказала она по-русски, но с акцентом, выдающим немецкое происхождение.
Тетя Таня приветливо поздоровалась, представила Нонну и отрекомендовала свою знакомую: фрау Анхен Краузе – преподавательница кафедры русского языка Мюнхенского института переводчиков.
Они стали договариваться о каких-то деловых встречах. Нонна рассеянно слушала и разглядывала полки с кружками, на ручках которых висели номерки. Это были персональные кружки завсегдатаев пивного бара.
– Да, я слышала: ваш компаньон уехал в Париж? – сказала Анхен Краузе. – Надолго?
– Он уехал по делам… всего на два дня, – ответила тетя Таня.
Нонна сделала вид, что не расслышала, но ей стало не по себе. Тетя Таня обманула ее. Зачем? Не все ли равно ей, Нонне, куда отправился Курт: в Париж или в Австрию? Пусть он уедет даже в Нью-Йорк или в Буэнос-Айрес!
Фрау Анхен Краузе обратилась к Нонне:
– Фрейлин Нонна, вы давно из Москвы?
– Уже две недели, – сказала Нонна. И подумала: «Всего две недели! В Москве этот срок был бы совсем незаметен. А тут?.. Мне кажется, что я уже целую вечность не видела Алешу, бабушку, Люсю, Антона. И даже по бабушкиной компаньонке соскучилась…»
– Видели достопримечательности нашего Мюнхена?
– Еще, наверно, не все. Но много интересного видела.
– Были в оперном театре?
– Да, слушала «Риголетто».
– Посетили Дахау?
– Нет. Тетя Таня, мы поедем в Дахау?
– Если хочешь – поедем. Но это страшное зрелище. Надо ли?
– Конечно, надо, – сказала Анхен Краузе. – Русские всегда посещают Дахау.
Вечером Нонна обратилась к тете Тане с просьбой: нельзя ли позвонить в Москву?
– Пожалуйста. Я сейчас же попрошу соединить с Москвой.
Нонна назвала Алешин номер.
– Друг по училищу? Это любовь? – настороженно спросила тетя Таня.
– Нет, не любовь. Просто товарищ…
И вот она услышала голос Алеши, близкий и четкий, словно из другой комнаты. Наверно, бежал к телефону: было слышно, что он с трудом переводит дыхание.
– Алеша, это я… Я так хорошо тебя слышу! А ты?
– Я тоже хорошо… Когда ты приедешь? Мне кажется, прошли годы с тех пор, как я пытался догнать твой поезд.
– Алеша… – Нонна прикрыла трубку рукой, потому что ей послышался шорох по ту сторону двери. – Ты что-нибудь хотел сказать мне тогда, на вокзале?
– А я сказал… Разве я не сказал, когда бежал за твоим поездом?
– Я не поняла, Алеша. Повтори… Прошу тебя: повтори!
– Я повторил бы сейчас, но мой лопоухий брат стоит рядом и не спускает с меня своих любознательных глаз. Скажи: тебе интересно, весело?
– Мне интересно… Но не весело. Зайди, пожалуйста, к нам. Передай привет моей бабушке от меня и от тети Тани. До скорого свидания!
Нонна положила трубку и вышла в коридор. В конце его поспешно сворачивала в кухню тетя Таня.
– Я передала от вас привет бабушке. Не возражаете? – воскликнула Нонна и поцеловала ее в щеку.
Тетя Таня растроганно обняла племянницу.
Они сумерничали в гостиной. Сидели в креслах и дымили сигаретами.
Долго молчали. Нонна обдумывала каждое Алешино слово, сказанное по телефону. Что он хотел и не мог повторить? Что?.. Тетя Таня думала о чем-то своем. Потом она заговорила об одиночестве.
– Вот если бы ты навсегда осталась со мной!
– А вы вернитесь на родину. Там у вас будет целая куча родственников! Старых друзей разыщете…
– Найдутся и друзья, – задумчиво сказала тетя Таня. – Но вернуться уже невозможно. Стара я для того, чтобы сызнова начинать свою жизнь. Стара. Мне немного осталось. Да и напрасно ты думаешь, что родина с распростертыми объятиями примет свою блудную дочь!
Тетя Таня отошла к окну, долго смотрела на чернеющие в сумерках весенние проталины, на контуры голых кустов.
Она курила, молчала и набиралась смелости, чтобы наконец высказать племяннице свою сокровенную мечту.
– Слушай, Нонночка. Ты уже не ребенок. Слушай внимательно и вдумайся в каждое мое слово.
Она напряженно подалась вперед. В ее звенящем голосе чувствовалось волнение.
– Я одинока. После моей смерти останется немалое наследство, которое, естественно, перейдет к тебе. Ты будешь богата. Но на родине твоей нельзя быть богатой. Вряд ли тебе удастся вывезти то, что я оставлю тебе… Слушай, девочка, оставайся здесь. Нет, нет, я не предлагаю тебе быть дезертиром. Ты можешь выйти замуж за Курта, и тебе дадут официальное разрешение переехать сюда, как это было когда-то со мной… А Курт безумно влюблен в тебя. Ты же видишь… Вряд ли такой жених еще когда-нибудь попадется тебе.
– Тетя Таня, что вы говорите! – воскликнула Нонна. – Я просто не понимаю, что вы говорите!
– Нонночка, ты и не отвечай мне сейчас, – умоляюще произнесла тетя Таня, делая шаг вперед. – Это слишком серьезно. Ты разберись во всем трезво. Подумай. У нас еще есть время.
Она поспешно вышла из комнаты. В нерешительности постояла в прихожей. Потом захлопнулась входная дверь, заскрипели ворота гаража, и вскоре зашуршала колесами по асфальту отъезжающая машина.
Нонна недвижимо сидела в кресле, облокотившись на низкий столик и обхватив руками голову. Она даже ни о чем, совершенно ни о чем не думала. Просто после слов тети Тани ее охватил такой страх, какого она еще никогда не испытывала. Ледяными стали руки и ноги, незнакомо стучало и замирало сердце. Потом она очнулась. Зажгла сигарету. Увидела на спинке дивана свою шерстяную кофточку и завернулась в нее, чтобы согреться.
«Слушай, девочка, оставайся здесь, – вновь услышала она слова тети Тани. – Ты будешь богата. Ты можешь выйти замуж за Курта. Вряд ли такой жених еще когда-нибудь попадется тебе…»
И вдруг Нонне стало смешно. Она засмеялась сначала тихонько, потом громче и громче. Она хотела сдержать смех, но не смогла. А потом он перешел в рыдание. Она поняла, что это истерика, вскочила, выбежала в ванную, открыла шкафчик с лекарствами… Но названия были ей непонятны.
Она пошла в свою комнату, легла на диван, укрылась пледом. Постепенно она согрелась и успокоилась, закрыла глаза и представила себя в том положении, которое рисовала ей тетя Таня.
…Такая же вилла под Мюнхеном. Возле нее маленький сад. Гараж, в котором стоит роскошный светло-шоколадный мерседес. Курт – ее муж. Он выдает ей 6 марок в день на продукты. Она экономит каждый пфенниг, покупает полуфабрикаты. Готовит завтрак, обед и ужин. Моет посуду и стирает белье в больших круглых машинах, стоящих на кухне. Муж даже не может по-русски объясниться в любви.
Она прекрасно одета, потому что тряпки в Мюнхене дешевы, ими завалены магазины.
Заниматься любимым делом невозможно. Нет времени. Да и зачем Мюнхену русская актриса?
Ни одной близкой души вокруг. Тетя Таня? Она уже давно не русская. Вот разве тот эмигрант… Она ездит в ресторан «Романов», слушает допотопную музыку, смотрит, как плачут русские эмигранты, и плачет сама по родной земле, которую от Бреста до Владивостока не проедешь поездом и в десять суток! Плачет о Москве, о сцене… об Алеше, о загубленной своей жизни.
Нонна опять засмеялась, но уже обычным смехом. Она совершенно успокоилась и теперь даже удивлялась своему недавнему волнению.
– Дураки! Ох какие же дураки! – вслух сказала она, потягиваясь и сбрасывая плед. Этим словом она наградила и Курта и тетю Таню.
Эту фразу сказала она с той самой улыбкой, с той самой интонацией, с которой говорила ее на репетиции самостоятельного спектакля, адресованную по тексту пьесы к незадачливым поклонникам.
Вспомнилось училище. Показалось удивительно давним прощание на вокзале, Алеша… Люся… Антон… И она подумала о том, как расстроен, наверное, Антон тем, что в связи с ее отъездом пришлось прекратить репетиции.