— У вас есть сын? — опешил Томас.
— Да, так что не вы один такой папаша.
— А где он? Почему не с вами?
— Потому что, как и вы, я все испортила.
Он знал, что она больше ничего не скажет. И хотя она его критиковала, присутствие ее было приятно. Гораздо лучше, чем четыре стены, слезы и возмущение тем, что сделали с его любимым Биллом.
Йоргис подъехал к таверне. Кто-то дал ему большую баранью ногу. Он подумал, что Андреас приготовит ее для клиентов. Андреас сообщил, что сегодня никто, кроме Дэвида, в таверну не пришел. Но потом у Андреаса возникла идея. Почему бы им не приготовить обед в полицейском участке и не накормить молодых ребят, которые так много работали на похоронах?
Они пригласят Дэвида и его друзей, и Вонни тоже. Андреас сложил все салаты в большой контейнер, радуясь мысли, что можно накормить людей вместо того, чтобы сидеть в пустой таверне.
— В полиции не очень удобно, — засомневался Йоргис. — Не очень-то комфортно.
— Тогда возьми эти длинные красные подушки, положи их на скамьи. — Андреас уцепился за идею. — Дэвид, сбегай в комнату Адониса и принеси их, пожалуйста.
Дэвид удивленно посмотрел на него. Адонис жил много лет в Чикаго, а у него по-прежнему была своя комната в этом доме.
— Наверху, слева от лестницы, — подсказал Йоргис, и Дэвид поспешил по узким ступенькам.
В комнате висели фотографии Панатинаикоса и афинской футбольной команды, а также образы Панайи и Девы Марии. У Адониса были разнообразные интересы. И о нем здесь скучали.
Постель его была убрана так, словно он должен вернуться на ночь, с ярким красным покрывалом, отогнутым с одной стороны. На оконных сиденьях лежали длинные красные подушки.
Дэвид выглянул в окно. Полуденное солнце освещало оливковые рощи на холмах, тянувшихся до синего моря в гавани Агия-Анны. Чего это парень искал в Чикаго, в штате Иллинойс, где нет и десятой доли этой красоты? Он схватил подушки и спустился помочь Йоргису загрузить фургон.
— Это всех нас развеселит, брат Йоргис. — Андреас радостно улыбнулся.
Дэвид с восхищением посмотрел на него, мечтая, как было бы хорошо иметь отца, который умеет радоваться простым вещам.
Прежде всего они заехали к Томасу и оставили там Дэвида. Томасу идея застолья очень понравилась. Обещал купить вина. Вонни сказала, что проверит ситуацию с Эльзой и Фионой. Вкратце она рассказала Дэвиду, что случилось и почему Фиона может не присоединиться к ним.
— Это ужасно, — помрачнел Дэвид. — Но если подумать, то, может быть, это к…
— Знаешь выражение «не лезь куда не надо», Дэвид? Это тот самый случай, для которого придумана эта фраза. Ты можешь так думать, но Фиона, совершенно точно, так не думает. Надеюсь, ты понял мое предупреждение.
— Очень мудро, — согласился Дэвид. — Я всегда говорю лишнее. Но как насчет Эльзы? Я полагал, что она уехала со своим парнем в Германию.
— Знаю, что похожа на Сфинкса, — отрезала Вонни. — Но если очень честно, я бы и на эту тему помолчала!
Молодые полицейские обрадовались вкусному аромату жареного мяса с чесноком и душицей. Время было напряженное, и они сильно устали. Отдохнуть вместе с начальником, его братом, Вонни и туристами было здорово. Одна из девчонок была словно королева красоты, другая бледная как полотно, точно больная.
Двое мужчин очень разные. Один высокий и долговязый, в странных мешковатых штанах до колен с карманами, другой маленький и серьезный, в очках.
Все туристы пытались сказать несколько слов на греческом. Они знали, что вино будет красси, поэтому молодые полицейские научили их говорить «аспро» и «коккино», что означало «белое» и «красное», а еще как правильно произносить «яссу».
В ответ их научили говорить «на здоровье» по-английски, по-немецки, по-еврейски и по-ирландски.
Андреас был горд собой, а лунный свет рисовал на морской глади узоры, когда облака плыли по небу.
— Кажется, что в Калатриаде мы были так давно, — заметила Фиона.
— Когда ночью шел проливной дождь, колотя по крыше и стенам дома. Это было всего две ночи тому назад, — подхватила Эльза. — А так много случилось с тех пор! — Она взяла Фиону за руку в знак солидарности.
У девушки навернулись слезы, а Дэвид бросил взгляд на Вонни. Как мудро она поступила, предупредив его.
Внизу возле гавани они увидели группу молодых людей, собравшихся у небольшого дома Марии и Маноса. Потом к ним присоединились другие, из ресторанов поблизости.
— Что происходит? — спросил Томас, встревожившись, не случилось ли чего.
Йоргис зорко за ними следил.
— Не видно… Кто-нибудь из вас, ребята, сбегайте разузнайте, ладно? — И он указал на одного из полицейских. Маловероятно, но возможно, кто-то собирался обвинить Маноса в трагедии. Надо было быть готовым ко всему.
Вонни тихо сказала:
— Все в норме. Кто-то из молодых предложил станцевать в память о Маносе и его друзьях возле его дома, в память о том, как тот любил танцевать сиртаки и другие танцы.
— После похорон у нас танцевать не принято, — возразил Йоргис.
— Это необычные похороны, — тихо произнесла Вонни.
Они увидели, как двенадцать мужчин в черных брюках и белых рубашках встали в ряд, положив руки друг другу на плечи. Послышались несколько аккордов бузуки, и танец начался. Склоняясь, покачиваясь, подпрыгивая, они двинулись в танце, так же, как это делал Манос с друзьями всего несколько дней тому назад.
Мария с детьми сидела на стульях у своего маленького дома. Когда эти дни станут далеким воспоминанием, возможно, дети будут помнить эту ночь в Агия-Анне и тоже станцуют в память об отце. Толпа все росла, и было видно, что даже люди, наблюдавшие танец издалека, вытирали слезы.
Затем все стали хлопать в такт музыке и танцу, безучастных не осталось.
С веранды полицейского участка тоже глядели на это действо, не сводя глаз и не помня времени. Это было так непохоже на все увиденное прежде.
Эльза тоже начала прихлопывать в такт музыке, к ней присоединился Томас. Дэвид с Фионой переглянулись и тоже стали хлопать, а потом и Вонни, молодые полицейские и Андреас с Йоргисом. У них глаза тоже были полны слез.
Эльза протянула бумажную салфетку со стола Фионе, которая плакала открыто.
— Как это замечательно сделано, — сказала Фиона, когда смогла говорить. — Не забуду эту ночь до конца своих дней.
— Я тоже, — согласился Томас. — Мы должны гордиться, что смогли разделить их скорбь.
Остальные не решились вымолвить ни слова.
Но неожиданно ясным голосом Фиона вдруг произнесла:
— Эти звезды освещают не только Афины, но все наши дома. Интересно, что наши близкие делают теперь и знают ли, что делаем в этот момент мы.
Глава девятая
В доме Фионы, как всегда, говорили о ней. Мать разглядывала фотографии Агия-Анны в «Ивнинг герольд».
— Представь, если бы Фиона была в этом месте! — сказала она с удивлением.
— Представить! — заворчал ее супруг.
— Но, Шон, она правильно сделала, когда позвонила, чтобы мы не беспокоились. Она хотя бы подумала, что мы волнуемся за нее.
— А почему мы должны волноваться? Мы не знали ничего, где она, кроме того, что она потащилась за этим подонком. — Отец Фионы не нашел ничего хорошего во всей этой ситуации. Он схватил пульт от телевизора и начал переключать программы. Жена встала и выключила телевизор.
— Маурин! Зачем ты это сделала? Я хочу посмотреть.
— Нет, ты не собирался ничего смотреть, просто не хочешь говорить о Фионе.
— Сыт по горло Фионой, — бросил он. — И мне безразлично, приедет ли она на серебряную свадьбу.
— Шон! Как ты можешь такое говорить.
— Что говорю, то говорю. Чего ей тут делать? По всякому поводу хныкать, виснуть на этом недоделанном идиоте, говорить нам, что мы не понимаем его?
— Она ребенок твой точно так же, как и мой.
— Она не ребенок. Если верить тебе… то она уже женщина двадцати четырех лет и должна решать все сама. Именно это сказала ты, защищая ее.
— Шон, я сказала, что нападками на Шейна мы только оттолкнем ее, что она достаточно взрослая, чтобы самой выбирать. Я не говорила, что она права во всем.
— Ах… — сказал он.
— Прошу выслушать меня. Пригласила сегодня Барбару, чтобы поговорить с ней обо всем. Они дружат с пятнадцати лет, и она расстроена не меньше нас.
— Ничего подобного. Она такая же несносная, как Фиона. Если вдруг появится накуренный дурью пьяница и неудачник, вроде Шейна, она тоже не устоит. Они все такие в наши дни.
— Мы не должны разговаривать с ней в таком тоне. Нам надо быть более открытыми с Фионой, сказать, что мы всегда здесь, если понадобимся ей.
— Не уверен, что всегда буду к ее услугам. Она наговорила обидных вещей и тебе и мне, помнишь?
— Это потому, что мы сами наговорили ей гадостей про Шейна. — Маурин пыталась быть справедливой.
— Она бросила семью, дом, хорошую работу… ради чего? Ради этого гнусного наркомана!
— Шон, сердцу не прикажешь.
— Нет, прикажешь. Мы же не ищем лунатиков, как Фиона. — Он был непреклонен.
— Она не думала, что влюбится в лунатика. Разве ей было бы не легче влюбиться в какого-нибудь приятного бухгалтера, или врача, или кого-нибудь с собственным бизнесом? Но этого не случилось.
— Ты вдруг стала такой доброй, — фыркнул он.
— Признаюсь, что очень была тронута ее звонком, когда случилась эта ужасная трагедия. И не важно, знали мы о том, что она там, или нет.
Послышался звонок в дверь.
— Это Барбара, будь умницей, не дури, пожалуйста, Шон. Возможно, она теперь наша единственная связь с Фионой, наша единственная надежда.
— Она тоже ничего не знает о мадам, — огрызнулся он.
— Шон!
— Ладно, — смирился он.
В доме Дэвида, расположенном в дорогом районе Манчестера, все смотрели теленовости о событиях в Агия-Анне и говорили о сыне.
— Ужасно, наверное, было видеть все это, — сказала мать Дэвида.
— Должно быть, очень страшно, если он позвонил домой, — согласился отец.