Фиона собиралась рассказать им про Ставроса, который был у Вонни много лет тому назад, но потом передумала. Это касалось только Вонни.
Солнце садилось, и гавань озарилась золотисто-алым светом. Томас заметил, что Вонни все еще работает в своей сувенирной лавке. Он решил зайти и пригласить ее выпить с ним чего-нибудь, но вспомнил, как ей нравилось одиночество.
Она согласилась спать в доме только после его бесконечных обещаний, что они не будут вмешиваться в жизнь друг друга. Но одному оставаться в квартире ему тоже не хотелось.
Он решил позвонить Биллу. В прошлый раз звонок был какой-то неловкий. Он все еще был раздосадован тем, что Вонни слышала разговор и что он сам все испортил. Теперь он найдет нужные слова.
Томас сел в маленьком кафе у дороги и составил список тем, на которые он будет говорить. Например, об обеде в полицейском участке рядом с камерами для заключенных, о танце после похорон, о немцах, знающих английскую поэзию, даже несмотря на то, что он ничего не знает об их поэзии.
Он просмотрел список тем. Каким скучным и странным это может показаться ребенку. Мальчик может не понять, почему его папа ест рядом с камерами заключенных. Он испугается, узнав, что мужчины танцуют вместе, особенно на похоронах. А что знает Билл об английской и немецкой поэзии?
Томас сидел, обхватив голову руками, думая, насколько беспомощен он в общении с сыном, которого любил всем сердцем.
— Вонни?
— Заходи, Йоргис, садись.
— У тебя здесь красиво. — Полицейский огляделся.
— Конечно, действительно неплохо. Еще раз спасибо за гостеприимство прошлым вечером. Йоргис, всем очень понравилось.
— Не время для одиночества. Слышал, ты перестала учить вдову вождению.
— Я поручила это дело милому англичанину, но это должно было стать секретом! — засмеялась Вонни.
— В этом городе?
— Знаю-знаю. — Вонни замерла. Скажет он, наконец, зачем сюда пришел?
— Был звонок из Афин, о том парне, которого мы выслали, ирландец, ты знаешь…
— О, да?
Так он позвонил в конце концов. Фиона была права. Вонни не знала, радоваться или огорчаться.
— Что он сказал?
— Ничего не сказал. Звонок был из полиции в Афинах. Его взяли за наркоторговлю в баре. Они нашли мою визитку у него и хотели знать, что и как.
— А что ты знаешь, Йоргис? — спросила она.
— Пока ничего. На звонок отвечал не я, меня там не было. Хотел обсудить с тобой. Фиона такая милая девушка.
— Знаю, такая хорошая, что, возможно, сядет на следующий паром и отправится защищать своего мужчину.
— Я так и подумал, — вздохнул Йоргис.
— Знаешь выражение о том, как запереть кого-то и выбросить ключ? — спросила она.
— Знаю это выражение и часто готов сделать это. Думаю, надо сообщить им об избиении женщины и пьянстве в общественных местах. Не думаю, что скажу что-то особенное про Фиону, как ты думаешь?
— Думаю, что ты прав, и мы ничего девушке не скажем. Ты согласен?
— Полагаю, это не по-божески, — задумался Йоргис.
— Даже если так, все равно мы сделаем именно это. Бог не пришел на помощь, когда этот подонок избивал Фиону. Возможно, Всевышнему надо иногда помогать, — сказала Вонни, довольно улыбнувшись.
Гораздо позже в тот вечер Вонни поднялась наверх и увидела, что Томас сидит в кресле в темноте.
— Святой Йозеф, вы меня напугали.
— Привет, Вонни. — Настроение у него было прескверное.
— Вы позвонили сыну и снова его расстроили?
— Нет, я сидел здесь, размышляя, что сказать, и не мог ничего придумать, поэтому я ему не звонил, — признался он.
— В конечном итоге это мудрее, — одобрила его Вонни.
— Какая же я после этого задница, не могу найти тему для разговора с девятилетним мальчиком.
— Думаю, вы такой же отец и сын, как все в этом мире, совершенно неспособные общаться. — Она не сильно ему сочувствовала, хотя по ее словам понять это было невозможно.
— Он не мой сын, — просто сказал Томас.
— Что это значит?
— То, что я сказал. Почти десять лет назад, когда мы с Ширли хотели сделать ребенка, я был у врача. Свинка в детстве сделала меня практически стерильным. Я весь день бродил, обдумывая, как сказать Ширли. Но когда пришел домой, она мне сообщила замечательную весть: она беременна.
— А вы ей рассказали?
— Нет. Надо было подумать. Я не знал, что она мне изменяет, ни сном ни духом. Но потому, что я не сделал этого сразу, не смог и потом.
— Значит, так и не сказали?
— Я люблю его так, словно он мой.
— Он ваш во всех отношениях, — подтвердила Вонни.
— Да, это так. Мы вырастили его вместе. Я кормил его детской смесью по ночам, научил читать, плавать. Он мой так же, как и чей бы то ни было. Его биологический отец, должно быть, исчез с лица земли. Это был не Энди. Он появился спустя годы. Энди думает, что Билл мой сын.
— Во время развода вы об этом сказали?
— Что? И потерять всякую связь с Биллом?
— Разумеется, — кивнула она.
— Вонни, он такой замечательный мальчик.
— Уверена, совершенно уверена.
Наступило долгое молчание.
— Вернитесь к нему, Томас. Если вы будете от него так далеко, ваше сердце не выдержит.
— Не могу. Мы все договорились, что так лучше.
— Любую договоренность можно изменить, планы переделать, — сказала Вонни.
— Там будет хуже, чем здесь. Представьте, что мне придется видеть этого идиота Энди каждый день, кривляться, притворяться, что я отец ребенка.
— Вы и есть его отец во всех отношениях. — Вонни уставилась в пол.
— Хотелось бы верить.
— Верьте, Томас. — Она произнесла это с тихой уверенностью, словно знала, о чем говорит.
Их глаза встретились, и вдруг Томасу стало совершенно ясно, что Вонни действительно знала, о чем она говорила.
В ту ночь, когда она сказала ему, что он испортил разговор с Биллом, она призналась, что у нее тоже был ребенок. Сын, которого потеряла навсегда, приняв неверное решение.
Томас закрыл глаза. Он не молился Богу очень давно, но в этот вечер молитва шла прямо из сердца. «Прошу Тебя, помоги сделать так, как надо. О Боже, не дай мне потерять этого мальчика».
Глава одиннадцатая
В кафе с плетеными столиками сидели Вонни и Дэвид за чашкой кофе, поджидая Марию, чтобы начать урок вождения.
— Она говорит, что ты замечательный человек и совсем не кричишь на нее во время занятий, — похвалила его Вонни.
— Бедная Мария, она привыкла, что все на нее кричат? — спросил Дэвид.
— Мне пришлось, и Манос тоже покрикивал не раз, поэтому, думаю, она ждала этого и от тебя.
— Криком не поможешь, — заметил Дэвид.
— Я говорила Марии, что ты научил свою маму водить машину. Сказала, что твоя мама должна быть счастлива иметь такого сына.
— Она действительно так думает?
— Почему ты это говоришь? — удивилась Вонни.
— Потому, что это так. Она на стороне отца. Повторяет за ним все: и что у меня уже готовый бизнес в руках, что я должен стать правой рукой отца, его глазами и ушами. Что мне повезло, что у большинства людей нет бизнеса, который они получили бы вот так легко, готовой компании, которую он создал своими руками.
— А ты можешь сказать им, что любишь их, а не эту работу?
— Пытался много раз, но все кончается упреками и руганью. Я говорил им, что мне неловко, что, как только я вхожу в офис, у меня начинается паника. Но это все равно что разговаривать со стеной.
— Когда ты вернешься, то увидишь, что они смягчились, — начала она.
— Я не вернусь, — отрезал он.
— Ты не можешь убежать и остаться здесь навсегда.
— Вы же смогли, — просто ответил Дэвид.
— Устала повторять, что были другие времена, — вздохнула Вонни.
— Хочу сегодня поездить с Марией по горным дорогам, — доложил Дэвид.
— Боже, да ты храбрый как лев, — восхитилась Вонни.
— Когда движения на дороге нет, она отлично справляется. Не паникует.
— Но, Дэвид, эти крутые повороты, эти места, где дорога уходит из-под колес…
— Знаю, но не по этим ли дорогам будет ездить она, когда начнет работать на вас?
— Да, спустя месяцы или недели, а не так скоро.
— Нет, ей за городом лучше. Все эти огромные грузовики, выезжающие с бензоколонки…
— Поосторожнее про бензоколонку, ты наступаешь на больное место, — предупредила Вонни.
— Что вы имеете в виду?
— Эта бензоколонка была моей, я работала там день и ночь в течение многих лет.
— Неужели!
— О да. Так и было.
— Вы ее продали?
— Нет, ее у меня как бы забрали. Слишком длинная и запутанная история, чтобы рассказывать. Где вы с Марией будете кататься сегодня, хочу знать, чтобы держаться оттуда подальше.
— Думаю, съездим к Андреасу, дорога там достаточно извилистая.
— Он тебе нравится, не так ли? — заметила Вонни.
— Кому он может не понравиться? Он такой добрый и деликатный. Не давит на людей, не заставляет делать то, чего им не хочется.
— Конечно, он своеобразен.
— Но он добрый, — заметил Дэвид. — Сын его, должно быть, просто глупец, если до сих пор не вернулся из Чикаго помогать ему.
— Возможно. — Вонни задумчиво пожала плечами.
— Почему «возможно»? Парень работает в овощной лавке за сотни миль от дома, посреди огромного шумного города, как сказал Андреас. А мог бы жить здесь, в красивом месте, помогая своему отцу.
Вонни с удивлением смотрела на Дэвида, склонив голову на плечо.
— Что это значит? — спросил наконец он.
— Ты знаешь, что это значит, Дэвид. То же самое можно сказать о тебе. У тебя есть отец и даже мама, которые по тебе скучают и не понимают, что ты делаешь вдали от дома.
— Это другое, — сопротивлялся Дэвид.
— Ну конечно!
— Совершенно другое. Мой отец не умеет рассуждать, он просто всегда прав. С ним никто бы не ужился.
— Адонис мог сказать о своем отце то же самое. Андреас не стал бы размещать иллюминацию на крыше, не позволил бы музыкантам завлекать народ на холм по вечерам. Адонис ничего не мог изменить, предложить. Андреас был всегда прав.