– Томас, я попросила Дэвида открыть дверь, ведь у меня настоящая паранойя. Я словно жду, что Дитер нагрянет в любой момент. Извини!
– Разве за такое извиняются? – Томас завязывал галстук перед маленьким зеркалом в холле.
– Надо было тоже сходить домой за галстуком, – разволновался Дэвид.
– Нет, Дэвид, ты выглядишь хорошо, – сказал Томас, и друзья отправились вслед за всеми к маленькой церкви.
По обе стороны улицы, ведущей от гавани, толпились люди. Они склонили голову, тихо переговариваясь между собой.
– Интересно, где Фиона? – прошептал Дэвид.
– Наверняка в участке выше по холму, пичкает своего любовничка печеньем сквозь тюремную решетку, – съехидничал Томас.
– Она любит его, – сказала Эльза, словно желая оправдать Фиону.
– Ты бы видела, как он ей вломил, – ответил Томас.
– Если она в участке, получается, она там одна, ведь вся полиция здесь, – заметил Дэвид.
Тут в толпе воцарилась тишина, и друзья замерли при приближении похоронной процессии. За гробами, выстроившись в ряды, шли мужчины и женщины с заплаканными лицами. Эти лица, как и черные одежды скорбящих, выглядели дико на фоне яркого солнца, синего моря и выбеленных домов.
За ними следовали английские и немецкие семьи, которым выпало неожиданно попасть в эту греческую деревушку на похороны близких. Они смущенно и растерянно оглядывались по сторонам, так, словно оказались заняты в спектакле, не выучив свои роли.
Все магазины, таверны и предприятия в Айя-Анне были закрыты. Рыбацкие лодки стояли без дела, и над ними реяли приспущенные флаги. Зазвонили колокола в монастыре, что располагался в долине за деревней. Эту сцену снимали телекамеры многих стран. Маленькая церквушка вместила лишь десятую часть людей, собравшихся отдать дань памяти. Вся служба транслировалась для людей снаружи через фонящие динамики. И неожиданно среди греческих молитв и музыки послышались детские голоса, поющие: «Господь – Пастырь мой». В церкви зарыдали англичане. Томас отер слезу с щеки.
Затем зазвучал куплет из немецкой песни «Tannenbaum»[6], и Эльза тоже заплакала, не скрываясь.
– Это Вонни, моя приятельница, их научила, – прошептал Томас.
– Что ж, передай ей, что она с успехом разбила нам сердца, – тихо ответил Дэвид.
Когда прихожане вышли из церкви и приготовились пройти небольшой путь до кладбища, Эльза заметила Фиону. Та стояла рядом с Вонни и детьми, у всех – по охапке полевых цветов. Фиона крепко держала за руки двух малышей.
– Новый день – новый сюрприз, – удивился Томас. – Кто бы думал, что Вонни убедит ее помочь.
– Наверное, Фиона хочет отвлечься от проблем с Шейном, – решила Эльза.
Йоргис выступил с заявлением. Во время отпевания на кладбище семьи погибших хотели присутствовать без посторонних. Они благодарили людей за проявленное сочувствие, но теперь им нужно побыть наедине с близкими. Владельцев кафе и ресторанов просили снова открыть свои заведения и продолжить работу. Скорбящие родственники были уверены, что их поймут.
Съемочные группы неохотно согласились. Спорить по такому поводу явно не стоило. Дети в сопровождении Фионы и Вонни направились к небольшому кладбищу, где среди старых надгробий и разрушающихся оградок ждали вскопанные могилы.
– Безумный день, а ведь мы с вами даже никого не теряли, – вздохнул Томас.
– Я сейчас не хочу быть одна, – взмолилась Эльза.
– Могу угостить тебя в гавани стаканчиком рецины и тарелочкой каламари с оливками. Во всех ресторанах уже расставляют стулья, – предложил Томас.
– Я думаю, Эльзе будет спокойнее не на виду, – возразил Дэвид.
– Конечно, совсем забыл! Слушай, у меня дома, над сувенирной лавкой, найдется хорошая охлажденная рецина.
Их компания не хотела расходиться, и предложение Томаса тут же было принято.
– Как бы нам сообщить Фионе, куда мы идем? – задумалась Эльза.
Дэвид засомневался:
– Вместе с Фионой может явиться и ее «любовничек», как назвал его Томас.
– Нет, он, кажется, все еще за решеткой, – сказал Томас. – Так что, хорошо я придумал?
– Очень хорошо, – улыбнулась Эльза. – Я только зайду домой и возьму платок на случай вечерней прохлады. На обратном пути загляну за оливками к Янни и тут же побегу к тебе. – Она выглядела довольной тем, как все устраивалось.
Вскоре Томас уже наводил порядок в своей гостиной и расставлял бокалы. Дэвид слонялся по комнате, рассматривая книги.
– Ты привез все это из Калифорнии? – спросил он удивленно.
– Нет, многие из них принадлежат Вонни. Знаешь, я бы так хотел, чтобы Вонни ночевала в квартире…
– Чего?
– Она спит там, в конце двора, где сарай, куры и черт знает что еще.
– Быть не может! – И Дэвид изумленно оглядел полуразрушенную халупу.
Еще какое-то время они непринужденно болтали, доставая бумажные салфетки и маленькие тарелки. В конце концов Дэвид произнес то, о чем они оба думали:
– Долго Эльза ходит за оливками, не правда ли?
Повисла длительная пауза.
– Я так полагаю, она его все-таки встретила, – вздохнул Томас.
– И ушла с ним, – продолжил Дэвид.
Выходя из бакалеи Янни, Эльза увидела Дитера. Тот разговаривал с Клаусом, главным оператором, и поглядывал на часы. Эльза знала, что если бы они не сумели дождаться медленного парома до Афин, то влегкую наняли бы вертолет.
Все фото и тексты они уже наверняка переслали в Германию по Интернету.
Она метнулась обратно в дверь бакалеи, но замешкалась.
И тут Дитер увидел ее.
Она смотрела, как он бежит к ней, расталкивая людей на узкой улице.
– Эльза! Эльза!
Он весь покраснел, глаза его блестели. А она уже и забыла, что он красив, как Роберт Редфорд в молодости.
Спастись было негде: Дитер нагнал ее.
– Дитер? – неуверенно произнесла она.
– Эльза, дорогая, почему ты здесь, зачем ты сбежала? – Он замер, взяв ее за плечи, любуясь и упиваясь ею.
Все попытки Эльзы высвободиться прошли незамеченными. Но Клаус, вероятно, и так все знал. Как и половина телеканала.
Эльза ничего не ответила, лишь молча взглянула в невозможно голубые глаза Дитера.
– Клаус слышал, что ты якобы здесь. Журналисты других телесеток заметили тебя еще вчера, но я им не поверил. О моя дорогая, моя милая Эльза, как же здорово, что я нашел тебя!
– Ты меня не нашел, – покачала она головой, – ты вообще случайно на меня наткнулся. Мне надо идти.
Клаус, как ей показалось, незаметно отступил назад: он явно не хотел ввязываться в любовную ссору.
– Эльза, не смеши. Ты бросаешь работу, бросаешь меня, ничего не объясняя… Думаешь, нам нечего обсудить? – Дитера переполняли эмоции; она еще никогда не видела его таким расстроенным. – Клаус, я останусь на ночь, а вы езжайте, завтра я позвоню.
– Дитер, умоляю, не нужно оставаться здесь ради меня. И учти, если попытаешься увести меня или угрожать, клянусь, я вызову полицию. Вчера одного уже посадили за насилие по отношению к женщине. Уверена, в его камере еще полным-полно места.
– Угрожать тебе, Эльза? – изумился он. – Да я бы никогда!.. Я люблю тебя, Эльза, и разве это настойчиво, безрассудно с моей стороны – просить тебя ответить, почему ты меня бросила? Бросила, не сказав ни слова!
– Я все тебе написала.
– Двенадцать строк, – возразил он, залезая в карман пиджака. – Я везде ношу с собой это письмо, знаю его наизусть и надеюсь, что однажды все-таки пойму, о чем оно.
Дитер выглядел таким растерянным, что она понемногу начинала сдаваться.
– Все в письме.
– В нем ничего нет, Эльза. Клянусь, я уеду, оставлю тебя в покое, если ты все объяснишь. Просто объяснишь, зачем ты вот так выбросила целых два года вместе. Ты-то знаешь зачем, а я – нет. Мы всегда были честны друг с другом. Вот и теперь будь честна. Уж это-то ты должна для меня сделать.
Она молчала. Кажется, она и впрямь задолжала ему нечто большее, чем письмо в двенадцать строчек.
– Где ты остановилась? Позволь мне зайти к тебе, – быстро попросил он, заметив ее колебания.
– Нет, только не ко мне. Где у тебя номер? В «Анне-бич»?
Этот отель единственный из всех был достаточно комфортабельным. Если Дитер где и мог остановиться, то только там.
– Да, именно, – подтвердил он.
– Хорошо, мы сходим в кафе при отеле, сядем в уголок и поговорим. Помню, там есть что-то вроде веранды с видом на море.
Казалось, он вздохнул с облегчением:
– Спасибо.
– Сначала мне нужно кое-кому написать.
Он выудил свой мобильный телефон.
– Нет, я не знаю номера. – И она подошла к стойке Янни, чтобы вернуть оливки.
Пообщавшись, они решили, что младший брат Янни занесет оливки и записку Эльзы в квартиру над сувенирной лавкой Вонни. Эльза написала что-то на куске открытки.
– Полагаю, я должен быть польщен, что ты написала этому парню меньше двенадцати строк, – сказал Дитер.
– Это не парень, – улыбнулась она. – Ладно, на самом деле это два парня, но ты понимаешь, о чем я.
– Я люблю тебя, Эльза! – с огромным чувством произнес он.
– Ты сегодня здорово помогла, родители передавали тебе большое спасибо.
– Для меня это было несложно, я люблю детей, – грустно сказала Фиона.
– Когда-нибудь и своего заведешь.
– Не знаю, Вонни. Правда, не знаю. У тебя есть дети?
– Один, – сказала Вонни. – Сын. Но наши отношения не назовешь простыми.
Этот тон означал, что тема закрыта. Но Вонни не пыталась совсем заткнуть Фиону. Она была не против поболтать, просто не о сыне.
– Я серьезно, ты отлично ладишь с детьми, и для этого тебе даже не нужно знать их язык, – нахваливала ее Вонни.
– Вонни, возможно, я беременна, – торопливо произнесла Фиона. – На самом деле я в этом уверена, и… Ну, я тоже в непростой ситуации.
– А твой молодой человек, который в Афинах, он вообще в курсе?
– Понимаешь, я не смогла грамотно сообщить ему эту новость.
– Тебе сейчас не стоит оставаться одной, – сказала Вонни. – Я бы позвала тебя к себе, но я сейчас живу чуть ли не в курятнике, как называет его Томас.