– Я пойду к Эльзе, – сказала Фиона.
Однако Эльзу она не застала.
В доме, где остановился Дэвид, ей сказали, что тот тоже еще не возвратился.
Вонни проводила ее до сувенирной лавки:
– Постою-ка здесь, пока не увижу, что тебе есть с кем побыть. – Она задержалась на улице, пока Фиона поднималась по лестнице в квартиру.
Дождавшись, когда Томас распахнет дверь и поприветствует Фиону, Вонни направилась в гавань. Семье Маноса наверняка нужна была помощь на кухне: еды наготовили много, но подавать ее или мыть посуду было некому. А значит, Вонни останется там, пока будет нужна.
– Они отправили его в Афины, прежде чем я смогла его увидеть, – плакала Фиона.
– А может, так даже лучше, – сказал Дэвид и, увидев выражение лица Фионы, неуклюже пояснил: – Я имею в виду, вы оба успеете маленько остыть, а потом он, наверное, сам вернется…
– Или напишет, – с сомнением добавил Томас.
– Где Эльза? – внезапно спросила Фиона.
Уж Эльза могла бы сказать что-нибудь действительно полезное, в отличие от парней с их благими намерениями.
Наступила тишина.
– Она уже шла сюда, но встретила кое-кого… – начал Томас.
– Своего немца, – закончил Дэвид.
– И она ушла с ним? – В голосе Фионы звучала неприкрытая зависть.
– Судя по всему, – в один голос ответили друзья.
Глава 7
У стойки регистрации в «Анне-бич» стояла толпа журналистов. Очередной репортаж позади, еще одна катастрофа зафиксирована, а значит, пора отправляться к месту следующей. О случившемся в Айя-Анне они снова напишут не раньше, чем следователи придут к официальным выводам и представят отчет.
Дитер и Эльза подошли к большим ротанговым стульям и низким столикам, расставленным в оранжерее. Темно-синее море под ними тихо плескалось о скалы. Невозможно было и подумать, что на этой неделе это же море унесло столько жизней.
Дитер заказал кофе на двоих.
– Извините, – снова подозвала официанта Эльза. – Он пьет кофе, я нет, он заказал по ошибке… А мне, пожалуйста, узо и воды.
– Прошу, не усложняй, – взмолился Дитер.
– А что я усложняю, выбирая себе напиток? – спросила она в недоумении.
– Ну, знаешь ли, ты просто набиваешь себе цену, – покачал он головой.
– О, теперь меня такое мало волнует. В любом случае, Дитер, ты хотел поговорить, и вот я здесь. Говори.
– Нет, я ждал, что ты поведешь разговор. Я хотел, чтобы ты рассказала мне, зачем было исчезать, зачем бегать… Зачем прятаться в такой глуши?
– Я не прячусь! – возмутилась Эльза. – Я официально уволилась, приехала сюда под своим именем, пошла с тобой, когда ты попросил меня о встрече, так где же тут секретность? И почему сразу глушь? Вон на ресепшене торчит чуть ли не половина международных СМИ… Здесь много всего происходит, скажу я тебе.
– Терпеть не могу, когда ты пробуешь отболтаться. Это притворство, Эльза, и оно тебе не к лицу.
Подошел официант. Эльза подлила воды в свой анисовый напиток, поглядела, как мутнеет жидкость. А затем одним махом осушила стакан.
– Шустро! – Пораженный Дитер принялся цедить свой кофе.
– Ну, так почему бы тебе тоже шустренько не допить кофе, чтобы мы уже могли пойти к тебе в номер?
Он посмотрел на нее с удивлением:
– Что?
– Твой номер, – повторила она с таким видом, будто Дитер слегка оглох.
Он лишь непонятливо пялился на нее.
– Дитер, я чего-то не понимаю? Ты сказал «надо говорить», но ты же не имел в виду обычный разговор, не так ли? Ты просто хочешь потрахаться.
Теперь он сидел с открытым ртом.
– Ну… я… Ох, да ладно тебе, Эльза, зачем так грубо. Между нами все происходило иначе.
– Прости, а я-то думала, именно это у нас происходило каждый вечер, когда ты заявлялся ко мне домой, и в обеденных перерывах, если нам удавалось урвать момент.
– Эльза, я люблю тебя, ты любишь меня. Что вообще заставило тебя так выразиться?
– Значит, ты не хочешь, чтобы я оказалась в твоей постели? – невинно взглянула она.
– Ты же знаешь, что хочу.
– Тогда допивай кофе и прихвати ключ от номера.
– Спасибо тебе, Вонни. Больше никто бы не догадался помочь мне с посудой в такой вечер, – сказала Мария, вдова Маноса, стоя у себя на кухне перед горой намытой посуды и начищенных стаканов.
– Как ты, справляешься? Родственники помогают?
– Большинство из них – да, но некоторые вместо помощи всё твердят, какой Манос был безответственный.
– О, всегда найдутся люди, которые несут всякий бред. Уж в этом они мастера, – заверила ее Вонни.
– Говоришь так, словно знаешь не понаслышке.
– Я могла бы посвятить этой теме целую книгу! Кто тебя обижает сильнее всего?
– Пожалуй, моя сестра. Она считает, мне следует найти себе нового мужа, да поскорее, пока я не подурнела. Не успело тело Маноса остыть, а мне приходится выслушивать такое!
– Это та сестра, что вышла за жуткого жмота на другом краю острова?
– Ага.
– Ну, тогда она вряд ли мировой авторитет в отношениях, забудь о ней. Кто еще?
– Мой свекор. Он говорит, что здесь мне никак не вырастить его внуков, что лучше уж нам перебраться в Афины и поселиться у него. Это был бы ужас, Вонни, правда, сущий кошмар. Я бы ни за что на это не согласилась.
– Конечно, и не соглашайся. Скажи, что тебе нужен целый год на раздумья. Вроде как ты слышала, что нельзя принимать больших решений в течение двенадцати месяцев после тяжелой утраты, мол, таков древний обычай.
– Такой правда есть? – спросила Мария.
– Корнями уходит в Ирландию, но свекру ты не рассказывай, откуда традиция. Просто упомяни, что она очень старая.
– Он начнет строить планы, если подумает, что это намек.
– Нет, стой на своем. Планировать якобы можно не раньше чем через год. А за год может оказаться, что дети не хотят менять школу или что-то в этом роде.
– Неужели и у тебя был похожий опыт? Скажем, похороны, где люди несут какую-то чушь? Ты всегда так спокойна.
– Когда я схоронила мать, сестра написала мне, что я была для мамы худшим наказанием и что она вечно не могла сомкнуть глаз из-за меня.
– О нет, Вонни, не может быть…
– В юности я была шумной, гораздо более безответственной, чем когда-либо был твой Манос. Помню, как я расстраивалась, долго верила, что для мамы все так и было; но потом я вспомнила, что мама часто смеялась именно благодаря мне, а не моей скучной и серьезной сестрице. Я и повеселела.
– Вы с сестрой поддерживаете связь? Хотела бы я сейчас пойти в соседнюю комнату и надавать своей сестре пощечин, – сказала Мария.
– Да, мне тоже долгое время хотелось. Но если не давать пощечин, это сильно все упрощает. Вот уж поверь. Каждый год, в Рождество и в ее день рождения, я шлю ей открытки.
– И она отвечает?
– Посылает мне открытки из Италии, когда едет в оперу, или из Испании, с фестиваля классической музыки, и все только для того, чтобы похвастаться своей культурой. Но она одинока, у нее нет настоящих друзей. Мне в этом теплом, гостеприимном месте живется в миллион раз лучше, чем ей. Я вполне могу общаться с ней одними вежливыми приветами. И ты можешь, Мария. Тебе дико повезло, что ты не вышла замуж за скрягу, который достался твоей сестре. Думай об этом ежедневно, радуйся и держись. Она уже через два дня вернется к нему и будет считать каждую монетку. Давай-ка без пощечин в этот раз.
Мария рассмеялась и положила руку на плечо пожилой приятельницы:
– Благодаря тебе я чувствую себя гораздо лучше. Не думала, что снова смогу смеяться.
– Еще как сможешь, – пообещала Вонни. – Плачь сколько надо, но и смеяться не забывай. Только так и живем.
Дэвид вовсе не жаждал вернуться в дом, где он остановился. Хозяева были убиты горем из-за гибели сына, что передавалось и самому Дэвиду. Фиона же не хотела возвращаться к Элени и спать там в одиночестве, вспоминая, как Шейн бросил ее без объяснений, без письма, без единой весточки.
– Почему бы вам обоим не остаться здесь? – внезапно сказал Томас. – Фиона может спать в задней комнате, Дэвиду разложим диван-кровать.
Судя по их лицам, оба были рады предложению Томаса. Они согласно кивнули и сказали, что это отличная идея.
Этой ночью никто не хотел быть один.
– Могу я остаться с тобой в участке? – спросил Андреас своего брата Йоргиса.
– Я как раз хотел тебе это предложить.
– Просто сегодня мне кажется, что путь по горной дороге как-то излишне долог, хотя я не совсем понимаю почему.
– Никто не захочет сидеть один в ночь таких печальных похорон, – сказал Йоргис, протягивая руку и похлопывая брата. – Вот и я тоже. Рад, что ты надумал остаться.
Они не говорили о том, откуда взялось их одиночество.
Нет, они говорили о людях, которые пришли сегодня скорбеть. Они говорили об их сестре Кристине, мол, та приехала бы на похороны издалека, если бы ей не нужно было присматривать за семьей. Ни словом они не упоминали Адони, сына Андреаса, который жил в Чикаго и не поддерживал контактов ни с родной деревней, ни с собственным отцом. А ведь когда-то Адони вместе с Маносом вместе бегали в школу по здешним дорогам.
Братья не стали вспоминать и жену Йоргиса, бросившую его из-за ссоры много лет назад. Та повторяла, что просто дружелюбно вела себя с одним туристом. Йоргис увидел в ее отношении не только дружбу. Они наговорили друг другу столько, что забрать сказанные слова назад не вышло. Она уже давно воссоединилась со своими близкими на острове Крит.
Йоргис подошел к одному из шкафов и достал бутылку метаксы, затем принес чистые простыни и подушки.
– Мне переночевать в камере? – спросил Андреас.
– Нет, братец, мы все детские годы прожили в одной комнате, и нам, двум одиноким старикам, не помешает провести эту грустную ночь вместе.
Вонни приготовила семье Маноса и Марии кофе с пахлавой и уже собиралась тихо уйти, когда Мария вернулась на кухню.
– Вонни, могу я попросить тебя об одолжении?
– Проси что угодно, Мария.