Фиона откинулась на подушку и закрыла глаза. Это был слишком дорогой подарок.
– Я хочу почитать, – сказала Эльза. – На улице так жарко, поэтому я сяду с тобой в комнате. Постарайся поспать, если сможешь, но если захочешь поговорить, то я рядом.
– Честно, говорить уже особо не о чем… – тихо произнесла Фиона.
– Может, позже тебе захочется что-то обсудить. – С теплой улыбкой Эльза задернула занавеску, чтобы затемнить комнату.
– Ты сможешь читать в темноте? – спросила Фиона.
– Ну конечно. Сяду сюда, под лучик. – И Эльза устроилась в кресле у окна.
– Так ты повстречала его, Эльза? – спросила Фиона.
– Да. Повстречала.
– Ты этому рада?
– Ну, на самом деле я всего лишь хотела проститься. Должна сказать, это было нелегко, но теперь все кончено. Как ты говорила… «Теперь только вперед и вверх»?
– Легко сказать, сложнее сделать. – Голос Фионы звучал сонно: успокоительное начало действовать.
Вскоре она уснула, ее дыхание стало ровным. Эльза смотрела на спящую. Сколько ей, двадцать три? Двадцать четыре? А выглядит еще моложе. Разве случившееся – не дар свыше? Но Эльза хорошо помнила, что шептала ей Вонни: мол, не вздумай даже намекнуть, что все это к лучшему.
Томас придумал, когда лучше вызванивать Билла: во время завтрака. Он набрал номер, гадая, каковы его шансы попасть сразу на сына. Должно быть, три к одному, а то и ниже: трудно было ожидать, что ребенок ответит на звонок, когда в доме двое взрослых.
Трубку снял Энди.
– Ну, привет, Томас. Как хорошо, что ты позвонил вчера вечером: у вас там, наверное, жуткое дело!
– Да, все было очень трагично. – Голос Томаса сам собой стал отрывистее.
Между ними повисло молчание.
– Ну а кроме этого, все в порядке? – спросил Энди.
До чего же он невыносим. Трагедия, вырвавшая душу у целой деревни, – это теперь, оказывается, «жуткое дело»!
– Все путем, – отговорился Томас. – Билл здесь?
– Он помогает маме мыть посуду, – ответил Энди как ни в чем не бывало.
– Понял. Ты не мог бы попросить его вытереть руки и пообщаться со своим отцом, который звонит с другого края света?
– Дай посмотрю, закончил ли он, – миролюбиво ответил Энди.
– Даже если и не закончил, может, мама отпустит его к телефону. – Томас понял, что кулаки его яростно сжались.
Он чувствовал, как Вонни наблюдает за ним, стоя за дверью кухни. Это ничуть не помогало расслабиться.
– Привет, папа! – Билл всегда был рад услышать его голос.
– Как дела, сынок? Все хорошо?
– Да, все хорошо! Папа, твой остров – один из островов Додеканеса?
– Нет, но если у тебя под рукой атлас мира, я скажу тебе, где он…
– Нет, не под рукой, папа. Книги убрали наверх, на лестничную площадку, – объяснил Билл.
– Но не атлас же? Не словарь? Как без них смотреть телевизор, Билл? Ты не можешь позволить ему избавить тебя от любых культурных ценностей и водрузить на их место новый гребной тренажер или черт знает что еще! – В его голосе звучала неприкрытая боль.
На другом конце провода воцарилась тишина: ребенок пытался придумать, что сказать.
– Билл, позови маму, позови Ширли к телефону.
– Нет, папа. Вы ведь поругаетесь, как всегда. Прошу тебя, пап, не важно, где атлас, я могу пойти и достать его, если ты подождешь.
– Нет, ты прав. Забудь про атлас. Я пришлю тебе электронное письмо с приложенным рисунком. Только если и твой компьютер не уберут туда, где до него не добраться…
– Ну конечно же нет, папа, – укоризненно ответил Билл.
– Так какие у тебя планы на сегодня? У вас там еще утро, не так ли?
– Да. Ну… мы хотим пойти в торговый центр и купить мне новые кроссовки, а потом Энди пойдет со мной на пробежку, чтобы их обновить…
– Звучит здорово. – Даже за тысячи миль, разделяющих отца и сына, легко угадывался замогильный тон Томаса. – Я скучаю по тебе, сынок, – добавил он в конце концов, поскольку Билл больше ничего не сказал.
– Да, пап, я тоже по тебе скучаю. Но это ведь ты решил уехать, – ответил ребенок.
– Кто тебе такое сказал? Это была твоя мать? Или Энди? Послушай меня, Билл, мы обсуждали это тысячу раз: я должен был уехать и дать тебе свободно жить с семьей…
– Нет, пап, мама тут ни при чем, – перебил ее Билл. – И Энди тоже. Я просто говорю, что скучаю по тебе и что ты там, а я здесь.
– Мне очень жаль, Билл. Тут столько горя. Столько людей погибло. Пожалуйста, прости меня. Я скоро снова позвоню.
Он повесил трубку, удрученный, как никогда.
К нему подошла Вонни с бутылкой бренди.
– Устроил черт знает что, – буркнула она.
– Вы не понимаете, что такое воспитывать сына! – Томас уже готов был заплакать.
– С чего ты взял, что у меня нет сына? – Ее глаза сверкнули.
– У вас есть сын? – изумился он.
– Да, ты тут не единственный родитель, знаешь ли.
– И где он? Почему он не с вами?
– Потому что я тоже устраивала черт знает что.
Томас знал, что больше Вонни ничего не скажет. И все же, как бы критично она к нему ни относилась, ее присутствие каким-то образом успокаивало. Всяко лучше, чем четыре стены, в которых можно рыдать и проклинать то, что происходит с его любимым Биллом.
Йоргис подъехал к таверне с подаренной ему бараньей ногой. Он решил отдать мясо Андреасу, чтобы тот подал его гостям. Но Андреас с грустью рассказал, что сегодня его таверну посетил лишь Дэвид и что вечерних посетителей ждать не стоит. Тут же у Андреаса возникла идея: почему бы не зажарить мясо прямо в полицейском участке и не устроить мальчикам, которые трудились на похоронах, настоящий пир?
Конечно, он попросит Дэвида и его друзей, а также Вонни присоединиться к ужину. Андреас сгреб все салаты в одну большую миску. Мысль о том, чтобы готовить для гостей, а не сидеть в пустой таверне, очень радовала, воодушевляла.
– Полицейский участок – не самое уютное место, – с сомнением проговорил Йоргис. – И не слишком гостеприимное.
– Мы захватим те длинные красные подушки, посадим гостей на скамейки! – Андреас, как мог, цеплялся за идею. – Дэвид, сходи в комнату Адони за подушками, ладно?
Дэвид посмотрел на него с удивлением. Адони уже много лет жил в Чикаго, но Андреас сохранил его комнату?
– Вверх по лестнице и налево, – сообщил ему Йоргис, и Дэвид поспешил вверх по узким ступенькам.
Комната была увешана снимками футбольной сборной Афин «Панатинаикоса» и плакатами греческой танцевальной труппы, но с ними соседствовали также изображения Богоматери… Адони был разносторонним человеком.
Его кровать была застелена так, будто он вернется в нее тем же вечером, на ее краю виднелся сложенный ярко-красный плед. Длинные и узкие красные подушки нашлись на стульях у окна.
Дэвид выглянул в окно. Послеполуденное солнце сияло над холмами, над оливковыми рощами и над голубой бухтой Айя-Анны. Найдется ли в Чикаго, штат Иллинойс, вид хоть на десятую долю столь же прекрасный? Он забрал подушки и спустился, чтобы помочь сложить вещи в фургон Йоргиса.
– Это поднимет нам всем настроение, брат мой Йоргис, – со счастливой улыбкой сказал Андреас.
А Дэвид с тоской взглянул на него. Его собственный отец не умел удовлетворяться малым.
Сперва они позвонили Томасу, затем подбросили Дэвида. Томас воодушевился, услышав про ужин. Он пообещал быть и принести с собой вина. Вонни сказала, что сама заглянет к Эльзе и Фионе. Она с восхитительной лаконичностью объяснила Дэвиду, что случилось и почему Фиона может и не захотеть присоединиться к ужину.
– Это ужасно… – пробормотал Дэвид. – Но если подумать, может, все это к…
– Знаешь, как говорится: «не буди лихо»? Эта фразочка – как раз для таких случаев, Дэвид. Ты и я считаем, что все к лучшему, но Фиона определенно так не считает. Я решила, что стоит тебя предупредить.
– Очень мудро с вашей стороны, – согласился Дэвид, – я вечно ляпаю невпопад. А что насчет Эльзы? Я думал, она уплыла со своим немецким другом.
– Наверное, это прозвучит как какое-то изречение сфинкса, – ответила Вонни, – но, вот честно, это лихо тоже лучше не будить!
Великолепный запах готовящегося мяса, приправленного чесноком и орегано, привел молодых полицейских в сущий восторг. Последние дни были крайне тяжелыми. Отдых с шефом и его братом, а также Вонни и четырьмя туристами был прекрасной идеей. Одна из девушек выглядела как королева красоты, другая выглядела вялой, словно нездоровой.
Остальные два туриста были очень разными: один – высокий и долговязый в нелепых мешковатых штанах с карманами, другой, в очках – субтильный и серьезный на вид.
Гости попытались произнести пару слов по-гречески. Они знали, что вино – это «краси», поэтому молодые полицейские научили их словам «аспро» и «коккино» («белое» и «красное»), а еще – как правильно произносить «ясу».
Взамен их научили говорить «чииз», «прозит», «лехаим» и «слонче»[7].
Гордый Андреас нарезал мясо, лунный свет рисовал узоры на поверхности моря, а по небу проносились облака.
– Кажется, будто в Калатриаде мы были вечность назад, – сказала Фиона.
– В тот вечер дождь так и барабанил по крыше и стенам. Всего-то две ночи назад, – подхватила Эльза, – а сколько событий произошло за это время! – Она взяла Фиону за руку в знак поддержки.
Глаза Фионы наполнились слезами, и Дэвид бросил взгляд на Вонни. Та поступила мудро, предупредив его.
Недалеко от гавани они увидели группу молодых людей, собравшихся перед домиком Марии и Маноса. А вскоре и другие люди направились к ним, покидая кафе и рестораны.
– Что происходит? – забеспокоился Томас.
Йоргис посмотрел вниз.
– Не вижу. Парни, пусть кто-нибудь из вас спустится и проверит, все ли в порядке, – указал он на одного из полицейских.
Вряд ли, конечно, но вдруг кто-то решил обвинить Маноса в случившейся трагедии. К такому лучше быть готовыми.
– Да нормально все, – мягко сказала Вонни. – Молодежь, я слышала, хочет станцевать сегодня вечером в память о Маносе и его друзьях возле его дома. Все помнят, как славно он танцевал сиртаки и многое другое.