– Ты, наверное, думаешь, что мужчины не умеют читать между строк, но поверь мне, тебе самой было бы трудно понять, что происходит.
– О да, Клаус, это непросто. Спасибо, что рассказал. Нам остается только ждать и надеяться.
– И на что же ты надеешься, Ханна?
– Я куда безнадежнее тебя, Клаус! Сама даже не знаю, на что рассчитываю. Просто надеюсь, что все сложится наилучшим образом, – честно ответила Ханна.
Адони решил позвонить отцу. И желательно быстрее, пока он не передумал. В Греции будет вечер, его отец будет в таверне, весь в заботах. Вряд ли он сможет долго разговаривать, но это и к лучшему. Адони скажет, что очень сожалеет о трагедии, и выразит соболезнование. А о том, что произошло между ними двумя, лучше помалкивать.
Адони набрал номер и услышал телефонный гудок.
Гудки шли, а ответа все не было. Должно быть, неправильный номер. Он набрал его еще раз – в пустой таверне зазвонил телефон, и никто не ответил.
Прежде чем покинуть Айя-Анну, он установил на телефон отца автоответчик. Видимо, старик так и не научился его включать.
В конце концов Адони повесил трубку. Вероятно, все складывалось как нельзя лучше – во многих смыслах.
Шейн нашел именно то, что искал. Здесь собиралась как раз его клиентура. Именно сюда он бы пошел, если бы хотел купить дозу. Не имело значения, что он не знал греческого. Для таких дел существовал международный язык. Он поговорил с одним парнем, на вид полным тупицей, который его так и не понял, затем с другим, тот просто пожал плечами.
Третий мужчина, маленький и пухлый, с шустрыми темными глазами, выглядел более сообразительным.
– Сколько? – спросил он.
– Сколько вы хотите? – спросил Шейн.
– Ну а сколько у вас есть?
– Достаточно, – ответил Шейн.
В этот момент сверкнула вспышка поляроида, затем еще одна. Прямо ему в лицо.
– Какого черта?! – начал Шейн.
На его воротник легла рука, чуть не задушившая его. Круглое лицо мужчины с быстрыми темными глазами замерло в дюйме от лица Шейна.
– Слушай меня внимательно. У нас есть две твои фотографии: одна для бара, другая для полиции. Если они увидят, что ты снова пытался толкнуть дурь, для тебя это закончится крайне плохо.
– Ты сказал, что хочешь купить! – насилу выдавил Шейн.
– Это бар моего отца, моя семья держит это заведение. На твоем месте я бы рванул отсюда очень далеко и очень быстро. Тебя сцапал мой дядя. Он ожидает, что ты извинишься и немедленно уйдешь. У тебя двадцать секунд.
– Я не знаю, как извиниться по-гречески!
– «Сигно́ми» подойдет.
– Сигоми – так? – промямлил Шейн.
– Сигноми… подтяни язык, засранец, и радуйся, что так легко отделался.
– Я могу вернуться, – пригрозил Шейн.
– Не сомневаюсь! – рассмеялся незнакомец. – Десять секунд.
– Сигноми! – прорыдал Шейн через плечо пожилому мужчине, который держал его.
Хватка разжалась, и Шейн, пошатываясь, вышел за дверь в теплую афинскую ночь.
Глава 10
Томас проснулся с легкой головной болью. Ему не потребовалось много времени, чтобы вспомнить, откуда она взялась. Выпитое вчера вечером в участке красное вино было, похоже, без выдержки. Йоргис говорил, эту бутылку вполне могли разлить в прошлом месяце.
Тем не менее пара чашек хорошего кофе – и он будет в порядке. Может быть, он сходит куда-нибудь и купит на завтрак свежие апельсины и горячие хрустящие булочки. Возможно, у Вонни тоже будет похмелье. Вот вместе и вылечатся.
Но когда он встал, то увидел, что дверь в гостевую спальню открыта. Кровать аккуратно заправлена. Никаких личных вещей поблизости. Выходит, Вонни только спала в той комнате, но куда она делась после этого? Снова в курятник? Или, будто Крысолов, повела детишек в гавань?
Она была такой маленькой, но крепкой, с волосами, заплетенными вокруг головы, с загорелым морщинистым лицом и широкой улыбкой, что ее возраст было невозможно определить. Сорок? Пятьдесят? Шестьдесят? Поди пойми, как долго она пробыла в Айя-Анне. Гадать можно было долго, все равно Вонни ничего о себе не рассказывала.
Томас зевнул и пошел на кухню. Вонни опередила его с завтраком. На столе лежали четыре больших апельсина и несколько свежих булочек, завернутых в клетчатую ткань, чтобы сохранить тепло. Томас благостно вздохнул и сел завтракать.
Фиона все еще спала.
Эльза оставила ей записку:
Ушла в гавань. Не хотела тебя будить. Почему бы тебе не прийти туда и не встретиться со мной в полдень? Если хочешь, возьми с собой купальник, и мы сможем чем-нибудь перекусить в этом милом кафе с бело-голубыми скатертями. Никак не могу вспомнить его название. Было бы здорово сходить туда!
С любовью,
Она все больше воспринимала Фиону как младшую неразумную сестричку. Подумать только, что в обычной жизни эта девушка была компетентной медсестрой, но при этом достаточно глупа, чтобы полагать, будто где-то в Афинах Шейн места себе не находит, волнуясь о ней.
Эльза медленно шла по узким улочкам, оглядываясь по сторонам и наблюдая за тем, как протекает жизнь в деревне. Люди мыли тротуары перед своими магазинчиками, раскладывали товары. В кафе и ресторанах старательно писали на больших досках меню.
Айя-Анна уже не казалась такой же веселой и беззаботной, как до катастрофы. Но по крайней мере, жители одолели горе. Или притворились, что одолели. Притворились, как и сама Эльза.
Она чувствовала, что неплохо справляется, пряча оцепенение и пустоту в душе. Она надеялась, что это так, с учетом обстоятельств. Вчера вечером она весело общалась с остальными, потом побыла опорой для Фионы, которая плакала у нее на плече по возвращении домой.
Она могла кивать и улыбаться людям, мимо которых теперь проходила, тут и там повторяя: «Калимэра!» Но все в ее голове казалось заторможенным и нереальным.
Эльза мечтала найти место, где она не будет чужой и где о ней позаботятся. Никогда еще она не чувствовала себя такой оторванной от жизни. У нее не было ни семьи, ни любви, ни работы и с самого отъезда из Германии… не было еще и дома. Отец бросил. Мать упивалась своим честолюбием, а к дочери своей была безразлична. Любовник лгал и продолжал бы лгать вечно.
Рядом с ней остановился обшарпанный фургон. Эльза подняла руку, чтобы прикрыть глаза от солнца и взглянуть на водителя.
Это была Вонни с кучей детей.
– Мы едем купаться на совершенно фантастическом пляже, о котором ты, возможно, не знаешь. Ты с нами?
– Отлично! Я обещала Фионе встретиться в полдень в гавани, но мы же вернемся до этого времени?
Эльза радовалась, что положила в свою корзинку купальник и соломенную шляпу. Теперь она была готова отправляться куда угодно.
– О, конечно, к тому времени мы вернемся, – согласно кивнула Вонни. – Нельзя, чтобы дети обгорели под полуденным солнцем.
Она сказала что-то по-гречески пяти- и шестилетним детям на заднем сиденье, и все они улыбнулись ей, хором крича: «Ясу, Эльза!»
Эльза ощутила комок в горле: как будто само небо услышало ее желание не быть одной. Будто она действительно могла принадлежать чему-то или кому-то. Хотя бы ненадолго.
Дэвид взял напрокат велосипед и проехал пять километров туда, где, как сообщила приютившая его семья, был чудесный пляж. Он хотел бы снова встретиться с той же компанией, обсудить вчерашний вечер: танцы, памятную акцию. Но никто другой этого не предложил, а Дэвид не хотел быть навязчивым.
Он поднялся на пару холмов и покатил вниз по склонам на другую сторону. Сельская панорама казалась ему прекрасной. И зачем кому-то жить в людном городе? Тратить часы на дорогу, вдыхая выхлопные газы, когда можно вот так благоденствовать на природе?
Он прибыл на место, где ожидал найти пляж, но, к своему разочарованию, сначала обнаружил припаркованный фургон. А уже потом – Эльзу и эту странную пожилую женщину Вонни, расположившихся на песке с десятком ребятишек.
На его глазах Вонни выстроила детей у кромки воды. Она широко жестикулировала. Дети кивали. Должно быть, она объясняла, что сперва купаться пойдут она и Эльза и что дети не должны заходить в воду самостоятельно.
Дэвид лежал на травянистом холмике и издали наблюдал за ними. Эльза была так прекрасна в своем элегантном бирюзовом купальнике, ее короткие светлые волосы сияли на солнце; у нее был легкий загар, в воду и из воды она шагала грациозно, успевая играть с детьми.
Вонни, маленькая и смуглая, с волосами, заплетенными на голове, была одета в практичный черный, уже двадцать лет как немодный купальник. Она тоже носилась в воде туда-сюда, подзывая и подбадривая молодежь, а еще помогала плыть более робким ребятишкам, держа их под подбородок.
Дэвиду очень хотелось присоединиться к ним, но он чувствовал, что будет мешать. В какой-то момент Эльза сама увидела его:
– Эла-эла, Дэвид, иди купаться, вода сказочная!
Он неловко направился к ним. Под шортами у него были плавки. Он снял очки и оставил их на аккуратно сложенной одежде.
– Ясас, име англос, – поприветствовал он детей.
– Как будто они сомневались, что ты англичанин! – поддразнила его Вонни.
– Действительно, – с сожалением вздохнул Дэвид.
– Да ладно тебе, Дэвид, ты лучше девяноста процентов отдыхающих, раз потрудился выучить несколько греческих слов. Не поверишь, как здесь ценится такое отношение.
– Правда? – Он был рад, как ребенок.
Один из детей вылил на него пригоршню воды, и Дэвид ответил:
– Очень хорошо, поли кала!
– Надеюсь, Дэвид, у тебя родится куча детей, – неожиданно сказала Вонни, – ты будешь замечательным отцом.
Томас спустился в гавань, где почти все вернулось в норму. Многие рыбаки уже вышли в море, другие чинили сети.
Рыбаки кивали ему. Он гулял здесь уже не первый день, так что его стали узнавать.
Один из них сказал что-то, чего Томас не понял. Вот теперь ему захотелось, подобно Дэвиду, залезть в разговорник, чтобы иметь хоть малейшее представление, о чем с ним говорят.