Усомниться в полной искренности Энди было невозможно. Томас едва подбирал слова:
– Я пока не стану его обнадеживать, если ты согласен. Сначала уточню дату приезда, а потом сразу поговорю с ним. Понимаешь, Энди?
– Конечно, буду держать рот на замке, пока ты не определишься с датой.
– Спасибо за понимание, – пробормотал Томас.
– Понимание? Отец хочет видеть родную плоть и кровь. Чего тут понимать?
Повесивший трубку Томас долго сидел в темноте. Все верили, что Билл был его плотью и кровью. Все, кроме Ширли. Но кажется, уже даже она сама в это верила, потому что он так и не рассказал ей о своем диагнозе. Теперь поднимать эту тему слишком поздно.
Она вполне могла и не знать правды.
Вонни устроилась в сарае, который Томас называл курятником. Она видела, как он разговаривал по телефону. А до этого – как он держал Эльзу за руку. У этих двоих еще столько впереди…
Она с завистью вздохнула.
Здорово знать, что у тебя впереди еще годы и годы жизни и лучшая пора для принятия решений, путешествий, новых впечатлений. Новой любви. Ей было любопытно, какие у них планы. А Фиона и Дэвид, как они там, им ведь сегодня вечером нужно сесть на поздний самолет из Афин в Лондон.
Как их встретят дома: с бурной радостью, с неловкостью или другими эмоциями? Она надеялась, что скоро они ей напишут. Не зря же она так старалась их запугать!
В голове вновь проплывали этот долгий жаркий день и тот момент, когда она закрыла глаза Николаса и отерла его подбородок от меда, прежде чем послать за доктором Леросом, чтобы он констатировал очевидное. Она думала о Йоргисе, шефе полиции. Йоргисе, чью жену никогда не вспоминали.
Вонни пыталась представить, как теперь выглядит Магда и полны ли слез ее огромные темные глаза из-за того, что Ставросу полюбилась другая женщина. Она думала о словах Андреаса, мол, им давно надо было пожениться. Конечно, не надо было. Но если бы так случилось, он уже бы вернул Адони. Совсем запросто. Сына Андреаса только стоило попросить – в отличие от ее сына, который ни за что бы не вернулся.
Ее мальчик, однажды приславший письмо, где писал, что она украла его детство и он больше не хочет ее видеть. Это то, чего она так и не рассказала остальным, пока откровенничала про свою жизнь. Говорить о том письме было так больно, попросту невыносимо. И Вонни, как и каждую ночь в течение этих тридцати лет, помолилась за своего сына Ставроса – вдруг Бог все же есть и одарит его в обмен на молитву.
Глава 17
На следующее утро к приходу Томаса Эльза собрала все для пикника. В корзинке лежала укрытая тканью еда.
– Мне вот интересно… – начал Томас.
– Что тебе интересно, дорогой Томас?
– Не дразнись, я создание ужасно хрупкое! – взмолился он.
– Клянусь, я и не собиралась.
– Интересно, не могли бы мы доплыть вдоль побережья до самой Калатриады и задержаться там. На ночь. Вот.
– Можешь больше не мучиться: это отличная идея. – Она направилась обратно в квартиру.
– Ты куда? – спросил он с тревогой.
– Прихвачу зубную щетку, запасные трусики и чистую блузку. Ладно? – спросила она.
– Да, конечно.
А он-то ожидал, ее придется уговаривать. Эльза вернулась уже через тридцать секунд.
– А хозяин лодки точно позволит нам забрать ее на пару дней? – засомневалась она.
– Я уже был у него, спрашивал на случай, если ты… ну, согласишься. Он не против. – Томас выглядел слегка смущенным.
– Продолжай, Томас. Что еще он сказал? – подтрунила над ним Эльза.
– Он все время говорил о тебе как о… моей сизигос или как-то так…
– А это значит…
– Да, я уже заглянул в разговорник. Боюсь, это означает «партнер, супруга», вроде так.
– Что ж, ладно, сизигос, вперед в открытое море! – весело подхватила Эльза.
Они взяли лодочку и на ней покинули гавань. Помогая им отойти от берега, старик все повторял, что при ухудшении погоды нужно сразу плыть к берегу и привязать лодку там. Слишком много людей уже пострадало.
Море за пределами гавани было спокойным, и они шли на веслах вдоль берега, по пути узнавая места. Больница, где так долго лежала Вонни. Пляж, куда Эльза и Вонни возили детей. А это, верно, тот самый придорожный храм, где стоял их автобус в утро похорон. Казалось, это было так давно, много лет назад.
Где-то на полпути, примерно в ста ярдах от берега, они заметили большой деревянный причал. Сюда, должно быть, часто ходили купальщики. Томас сумел привязать лодчонку к одному из столбов причала. Место для пикника было выбрано идеальное. Эльза вылезла из лодки и расстелила на причале плед.
Она намазала на хлеб тарамасалату[18] и хумус, разложила на тарелке инжир и разрезанный арбуз. Затем налила бокал вина и протянула Томасу.
– Знаешь, ты просто ослепительно красивая, – сказал он.
– Спасибо, ты очень мил, но это не важно, – произнесла она как ни в чем не бывало, вовсе не желая осадить его, просто констатируя факт.
– Ладно, хоть это и не важно, все равно это правда, – ответил он и больше не заводил эту тему.
В Калатриаде не было настоящей гавани, так что они пришвартовались к пристани и пошли по крутой дороге к маленькой деревне.
Ирини помнила их еще с прошлого визита. Она взяла их за руки и тепло поприветствовала. И глазом не моргнула, когда эта красивая, счастливая на вид пара попросила отдельные комнаты.
– Осталась всего одна свободная комната, но в ней две кровати, каждому по одной, – ответила она.
– Думаю, мы это переживем, не так ли, Эльза? – спросил Томас.
– Ну конечно, – согласилась та.
Ирини, может, и не покидала никогда родных краев, но она многое смыслила в мирских делах. Она отлично знала, что удивляться не стоит ничему.
– Он хоть что-нибудь говорил о девушке, которая с ним едет? – в третий раз переспросил Гарольд Файн.
– Только то, что я уже сказала: она, он и еще двое других подружились на острове и они теперь возвращаются вместе.
Отец Дэвида хмыкнул.
– Не думаю, что между ними что-то есть, – отметила мать Дэвида.
– Раньше он не приводил в дом девушек, Мириам.
– Знаю, и все же – не думаю. Прежде всего, она ирландка.
– И почему это должно его останавливать? Он разве не прожил все лето в греческой глуши?
– Она только на одну ночь, Гарольд.
– Все они теперь так говорят, – мрачно заметил отец Дэвида.
– Бога ради, что ей вдруг понадобилось в Манчестере? – спрашивал Шон Райан у Барбары.
– Ей было некогда объяснять, но один из ее приятелей как раз оттуда, его отец умирает, и Фиона едет к ним на ночь, погостить и поддержать их семью, – ответила Барбара.
– Еще один убогий, – проворчал отец Фионы.
– Фиона просто добрая, – возразила Барбара.
– Видишь, куда завела ее доброта, – бурчал он.
– Но все уже позади, мистер Райан. – Иногда Барбаре казалось, что вся суть жизни в том, чтобы неизменно оставаться веселой, как в палате, так и за ее пределами. – Завтра к шести Фиона будет дома – и никакого Шейна. Лучшего нельзя и желать, правда же?
– И она действительно не хочет, чтобы кто-нибудь из нас встретил ее в аэропорту? – Морин Райан была озадачена.
– Да, сказала, что ненавидит все эти эмоциональные сцены на виду у посторонних. Ее самолет приземлится в четыре, домой она попадет еще до шести.
– Послушай, Барбара, если у тебя не будет других дел, не могла бы ты… – начала мать Фионы.
– Быть здесь, когда она приедет… – закончил за нее отец Фионы.
– Чтобы сгладить ситуацию? – спросила Барбара.
– Чтобы одернуть меня, если начну нести бред, – прямо сказал Шон Райан.
– Конечно, я постараюсь поменяться сменами на работе, – ответила Барбара.
– Просто, когда она уезжала, мы столько наговорили друг другу, – объяснила Морин.
– О, это самое обычное дело, поверьте мне.
Барбара все размышляла: может, дать объявление, что она занимается примирением сторон? Кажется, это становилось ее хобби.
– А еще, как ты полагаешь, ей лучше остаться на ночь у нас или устроить ночевку с тобой?
– Знаете, миссис Райан, я полагаю, было бы здорово устроить здесь приятный домашний ужин в честь ее возвращения, а потом отпустить ее со мной… Чтобы Розмари не пришлось освобождать комнату Фионы и чтобы вы не успели за ночь переругаться.
Спеша к автобусу, Барбара размышляла, не взять ли ей на себя в этом месяце управление Организацией Объединенных Наций, или там пока справляются?
– Димитрий?
– Да?
– Ты отправил письмо? – спросил Шейн.
– Отправил, да.
– Ну и почему тогда этот старый кретин не отвечает?
– Понятия не имею, – пожал плечами Димитрий.
– Может быть, он вообще не умеет читать. Что взять с сумасшедшего старика, разгуливающего в разгар лета в зашнурованных ботинках.
Димитрий повернулся, чтобы уйти, но Шейн коснулся его рукава:
– Не уходи, пожалуйста… Я… Ну… Мне здесь немного страшно и одиноко, если честно.
Димитрий посмотрел на него. Он еще помнил это перекошенное лицо, пока Шейн держал свою девушку за волосы и чуть не ударил ее лицом о решетку.
– Время от времени всем бывает страшно и одиноко, Шейн. На следующем заседании у вас будет адвокат, я договорился. – Он стряхнул с себя руку Шейна и запер камеру.
Зазвонил телефон Димитрия.
Это был Андреас, этот номер ему дал его брат Йоргис в полицейском участке.
– Я насчет молодого ирландца.
– О, да? – вздохнул Димитрий.
– Он писал мне, чтобы узнать новости о Фионе. Сообщил, что ему очень жаль и он может объяснить, что не хотел ей навредить.
– Еще как хотел, – возразил Димитрий.
– Да, ты это знаешь, и я это знаю, но он хотел, чтобы я ей сказал. Я звоню передать, что не могу выполнить его просьбу: она уехала. Вернулась на родину.
– Здорово! – одобрил Димитрий.
– Так ты передашь ему это сообщение?
– Не могли бы вы прислать записку, факс или электронное письмо? Что угодно. На слово он мне не поверит.