отлетом. Люди наверняка решили, что мы прощающаяся парочка.
Когда я приехала домой, там была Барбара, она всячески сглаживала ситуацию. Папа, чуть дыша, ловил себя за язык, чтобы не наговорить ничего обидного. Мама превратилась в ходячую ТВ-рекламу кулинарного шоу; кажется, она решила, что я была в каком-то концлагере, а не на острове с его восхитительными ароматами и новыми вкусами. Я до сих пор тоскую по запаху древесного угля в кафе «Полночь» и по жареному барашку с кедровыми орехами, которого готовил нам Андреас.
Передайте ему мой горячий привет. Я напишу снова, когда выйду на работу и сниму новую квартиру с Барбарой. Сейчас я живу у нее на диване, но каждые два дня бегаю к маме с папой. Они ведут себя образцово, даже почти не упоминают про свою чертову серебряную свадьбу. Но вот обе мои сестры стали просто невыносимыми. Я решила, что не буду рассказывать дома о выкидыше и о тюремном сроке Шейна. И не просто не рассказывать, но и самой об этом не вспоминать.
Я никогда не смогу отблагодарить Вас, Вонни, особенно за тот день в Афинах. Мечтаю и надеюсь, что Вы сумеете отыскать своих мужа и сына. Вы этого заслуживаете.
С любовью,
Манчестер
Дорогая Вонни!
О, как же я скучаю по Вас и Айя-Анне, каждую секунду каждого дня. Как было бы здорово проснуться под этим ярким небом и провести день беззаботно, пока снова не появятся звезды. У нас тут, наверное, тоже есть звезды, но погода пасмурная, и я их почти не вижу.
Отец выглядит ужасно. Кстати, Фиона быстро нашла с ним общий язык. Разговаривала с ним так, будто знала его всю жизнь, описывала всю полезность хороших болеутоляющих. Она даже маме понравилась. Сначала мама в штыки восприняла новость, что я везу к ним девушку нееврейского происхождения, а позже с грустью встретила тот факт, что мы с Фионой просто друзья. Родители взяли с нее обещание навестить их, когда папе останется совсем недолго, и я знаю, что она это сделает. Мы плакали в аэропорту. Это символизировало конец всего – лета, Греции, дружбы, надежды.
Рад ли я вернуться домой? Ну, проще говоря, мне пришлось вернуться. Тошнит от одной мысли, что я мог бы и не поехать, если бы не Вы. Ваши проницательность и уверенность помогли мне открыть глаза. Самое ужасное, что дяди, тети и друзья семьи все нахваливают мою великолепную «интуицию», благодаря которой я «предчувствовал» беду. Интуиция, представляете, Вонни! А ведь это Вы все поняли! Но, как мы и договорились, я не стану их разубеждать.
Мои дни унылые, а скоро нужно приступать к работе в офисе. Нужно сконцентрироваться, ведь мой отец хочет обсуждать работу ежевечерне. Человек, который всем заправлял до моего прихода, разумеется, меня не выносит и вечно злится. Все спрашивает, когда же я включусь в работу. Мне так хочется рассказать ему, что я чувствую по этому поводу, но этого, конечно, нельзя. Награждение состоится на следующей неделе. Суеты и приготовлений больше, чем перед высадкой на Луну. Обязательно напишу про церемонию. Могу я рассчитывать на ответное письмо? Очень интересно, как там дела у Марии с ее уроками вождения и у людей в «Полночи» и где сейчас Томас и Эльза, уехали ли они или, может, даже сблизились, что мне казалось весьма вероятным.
Прошлой ночью мне приснилось, что Ваш сын вернулся. Приплыл прямо в гавань на моторной лодке. Ведь такое могло бы случиться, не правда ли?
С любовью,
– Когда нам следует вернуться в реальный мир? – спросила Эльза после нескольких дней, проведенных в блуждании по холмам и бухтам Калатриады.
– Ты имеешь в виду Айя-Анну или цивилизованный Запад? – Томас нарвал для нее полевых цветов и теперь пытался обмотать этот букет тесемочкой.
– Полагаю, Айя-Анну как нашу основную базу, – ответила Эльза.
Здесь у них была странная, полностью оторванная от мира жизнь. Они разгуливали по рынкам, брали на холмах сыр для обеда. В книжной лавке нашлось несколько книг на английском. Томас попросил гончара сделать тарелку с именем его матери.
Поскольку они и не думали провести здесь так много времени, пришлось на местном рынке купить пару новых нарядов. Томас выглядел великолепно в яркой греческой рубашке; Эльза сосватала ему пару элегантных брюк кремового цвета в отчаянной попытке заставить его отказаться от шорт, которые ему, казалось, нравились, – длиной в три четверти, со множеством карманов.
– Ореа, – одобрила Ирини, увидев приодевшегося Томаса.
– Да, действительно, он хорош, – согласилась Эльза.
– Скучаю по своим старым брюкам, – проворчал Томас.
– Ты единственный, кто по ним скучает; они были ужасны!
– Ох, Эльза, смилуйся, позволь мне снова надеть их, я же привык к ним, как к любимому одеялу. Пожалуйста, – умолял он.
– Одеяло и то было бы элегантнее, – сказала Эльза. – Эй, говорю, прямо как твоя женушка. Этому не бывать, так что носи, что нравится! – рассмеялась она.
– Давай вернемся завтра в Айя-Анну? – предложил он.
– Да, но мы ведь еще не прощаемся, можем побыть вместе оставшееся время, – утешала себя Эльза.
– Конечно можем, мы вообще никуда не спешим, – согласился Томас.
Мария и Вонни знали, что Эльза и Томас вернулись из Калатриады, потому что заметили их лодку в гавани.
– Американец выглядит очень хорошо. Он забыл про эти дурацкие брюки, – одобрительно сказала Мария.
– Да возблагодарим мы Господа за это, – благоговейно произнесла Вонни. – Всевышний помог, посодействовал, я бы сказала, руками очень смышленой молодой немки.
Вонни наблюдала, как они целуются на прощание; затем Эльза направилась к пляжу, а Томас – в город. Оба выглядели расслабленными и непринужденными друг с другом. Поездка явно удалась.
– Эй, Мария, паме, поехали. Сегодня нужно изучить много поворотов, а где лучше всего это делать, как не на площади? Мне сказали, Такис, нотариус, ждет меня у себя.
– Зачем?
– Не имею понятия. Вряд ли это вызов в суд, я не бедокурила уже лет двадцать. Но мы посмотрим.
Вонни не выдала ни единой эмоции, так что Мария и не догадывалась, что ее подруга проворочалась полночи, гадая, имеет ли сообщение адвоката какое-то отношение к Ставросу. К старшему или младшему – не важно.
Эльза сидела в «Анне-бич», вооружившись своим огромным органайзером. Впервые за несколько месяцев ей понадобились контакты в немецких СМИ. Портье принес ей пачку факсов и четыре телефонограммы. В последней сообщалось, что через две недели Дитер поедет ее искать.
Эльза спокойно порвала все факсы, не читая, и отправила в корзину для бумаг вместе с телефонограммами. Затем она зашла в бизнес-центр, где могла войти в свою электронную почту, и принялась за дело.
Ее первое письмо было Дитеру.
Я написала длинное письмо, где объясняется, почему я не вернусь. Если хочешь, Дитер, езжай в Грецию, но меня здесь уже не будет. Только зря на дорогу потратишься.
– Энди, я не помешал? Это Томас.
– Ничуть! Мы сегодня в Седоне, в другом каньоне, здесь очень красиво, Томас.
Томас услышал, как Билл взволнованно кричит:
– Это папа?! Можно с ним поговорить?
– Конечно, Билл, он звонит поболтать с тобой. Возьми телефон и выйди, чтобы вам не мешали.
– Папа? Это правда ты?
– А кто же еще, Билл? Это правда я.
– Пап, вот бы тебе видеть это место! Здесь так классно! Цвета постоянно меняются. А с бабушкой тут все ее друзья, такие бабулечки, она называет их «девчонками». Я сказал, что они девочки в морщинах, и все засмеялись.
– Ничего себе.
– Чем ты занимался, папа?
– Ездил в маленькую деревню, крохотное местечко, действительно старинное. Однажды я и тебя туда отвезу.
– Правда, пап?
– Я не даю пустых обещаний. Мы с тобой обязательно приедем сюда в отпуск.
– Тебе было одиноко в этой маленькой деревне? – спросил Билл.
– Э-э-э… нет, не одиноко, нет…
– Значит, ты не скучаешь по нас, ничего такого? – разочарованно протянул мальчик.
– О Билл, я скучаю по тебе каждый божий день, и знаешь, что я собираюсь предпринять?
– Нет…
– Я собираюсь через десять дней вернуться домой, и мы с тобой отлично проведем время.
– Папа, это же фантастика! Надолго ты к нам?
– Насовсем, – ответил Томас.
И когда он услышал, как мальчик, который всегда будет ему сыном, кричит:
– Мама, Энди, папа возвращается домой! Через десять дней он вернется уже насовсем! – Томас почувствовал, как слезы катятся по лицу.
– Такис! Как дела?
– Хорошо, Вонни, а у тебя?
– Краем глаза слежу за Марией, чтобы та не протаранила твой офис.
– Давай спрячемся прямо в офисе, меньше риск, что попадем под колеса, – сказал он и провел ее внутрь. – Знаешь, о чем я хочу с тобой поговорить? – спросил Такис.
– Нет, не представляю.
– Догадайся.
– Есть вести о Ставросе? – нерешительно спросила она.
– Нет, вовсе нет, – удивился он.
– Что ж, тогда сам рассказывай, Такис, – поникнув, произнесла Вонни.
Такис говорил быстро:
– Это касается Николаса Яннилаки. Как ты знаешь, Николас умер на прошлой неделе.
– Бедный Николас…
Вонни слегка встревожилась. Ее ведь не могут привлечь за то, что она дала ему морфий, тем более раз доктор Лерос обо всем знал и всячески в этом содействовал.
– Он оставил тебе все.
– Но у него же ничего не было! – вылупилась на него Вонни.
– Он был вовсе не беден. Полгода назад он пришел ко мне составить завещание. Все завещано тебе. Его домик, его мебель, его сбережения…
– Ничего себе, сколько заботы! – изумилась Вонни. – Дом, мне кажется, пускай забирают его соседи. У них много детей, им нужно место. Я с ними поговорю.
– Ты не спросила про сбережения, – серьезно продолжал Такис.
– Разумеется, ведь у бедного Николаса их, считай, и не было, – ответила Вонни.