ченными глазами. Нет чтобы позвать кого-то из слуг!
Дрожащей рукой она указала на кувшин. Хотела сказать, чтобы он налил ей – вина или воды, что там в этом кувшине, не имеет значения. Язык не повиновался, но Цинна, к счастью, понял.
Налил в терракотовую пиалу, предварительно выплеснув на пол воду с плавающими в ней лепестками роз. Она пила, цокая зубами о край и не понимая, что льется в ее горло. Вода? Вино? Уксус?
– Благодарю тебя, о Цинна.
За что именно, она уточнять не стала. Пускай сам думает, за известие о разрабатываемом законе или за вовремя поданную воду.
– Всегда к услугам моей царицы…
Вряд ли ты станешь служить кому-то без выгоды для себя. Слишком уж ты хитер. Но… ты еще можешь понадобиться. Значит, следует сделать так, чтобы ты счел наилучшим для себя и в самом деле служить царице Клеопатре.
– Я хочу сделать тебе подарок, Цинна. В знак… признательности и своей дружбы.
Звать слугу, чтобы притащил сюда ларец?
На столике рядом с постелью лежало ожерелье. То самое – подаренное Цезарем в честь ее второго замужества.
– Я хочу подарить тебе вот это. Это ожерелье много значит для меня, и я хочу, чтобы ты взял именно его… на память. Это подарок великого Юлия.
– Я… – Цинна растерялся, что с ним случалось нечасто.
– Я хочу, чтобы ты взял его, – твердо произнесла женщина. – В конце концов, ты – первый, кто пришел высказать мне свое участие.
С этим ожерельем и в самом деле много связано. Боли. Обиды. А для Цинны оно в первую очередь будет дорогим драгоценным изделием. Продав которое, он смог бы безбедно жить десяток лет. Правда, даже нуждайся трибун в средствах, он вряд ли станет продавать его сейчас. Ведь спустя несколько лет, когда ситуация в стране снова станет стабильной, оно будет стоить гораздо дороже. Еще бы, вещь, приобретенная самим Цезарем для своей любовницы! Она усмехнулась циничности собственных мыслей.
Что же, Цинна расчетлив. Именно это и делает его возможным союзником в будущем.
– Возможно, позже у меня будет для тебя несколько поручений, – медленно произнесла она, глядя прямо в умные глазки трибуна. – Разумеется, они будут хорошо оплачены.
Цинна снова склонился в поклоне.
– Все, что только будет угодно моей царице.
Через два часа у нее открылось кровотечение. Вызванный лекарь «с прискорбием» сообщил, что ребенка она потеряла, и, получив увесистый мешочек с сестерциями, даже не стал скрывать довольной улыбки.
Посмотреть на Цезаря в последний раз Клеопатре не удалось. Хотела – тайком, конечно, понимая, что сейчас ей лучше не попадаться на глаза римлянам, но чувствовала такую слабость, что почти не могла вставать с постели.
Новости приносил Мардиан.
Тело Цезаря выставлено на Форуме, и в головах лежат окровавленные одежды.
Закон оправдал убийц Цезаря.
Сенат признал за Цезарем божественную и человеческую власть.
Кремация состоится на Марсовом поле.
Марк Антоний должен был сказать речь, но не смог справиться с эмоциями и заплакал.
Клеопатра отправила туда одну из служанок и Мардиана с маленьким Цезарионом. Малыш, конечно, ничего пока не понимал, да и запомнить ничего не смог бы. Но она посчитала, что так будет правильно: ребенок должен присутствовать на похоронах своего отца.
Когда Мардиан с малышом и служанкой вернулись, она попросила его не рассказывать ей пока, как именно происходили похороны. Иначе ее выздоровление затянется, а она хочет вернуться домой как можно скорее.
Из Рима Клеопатра с маленьким сыном, братом, Мардианом и свитой смогла выехать только почти месяц спустя, когда путешествие больше не составляло угрозы для ее здоровья. На этом настоял Мардиан. Сама Клеопатра не возражала. Может, ее жизни и жизни крохотного Цезариона что-то и угрожало, но явно не сейчас: наследники Цезаря, названные им в завещании, и сторонники республики только начинали делить вкусный пирог под названием «Римская империя».
Ей очень помог родич Юлия, которого звали Луций Юлий Цезарь, но Клеопатра так ни разу и не обратилась к нему по полному имени, хотя называть его просто Луцием с точки зрения римских традиций было попросту неприлично. Родич Юлия оказался человеком тактичным и все воспринял правильно:
– Береги ее, – сказал он Мардиану, безошибочно определив, что из всей царской свиты именно этот человек является не только слугой, но и другом. – Многие женщины любили Юлия, но, похоже, ни одна не переживает его смерть так тяжело.
Глава 21
– Как он выглядел?
Мардиан, докладывающий своей царице о состоянии дел в Александрии, чуть не подавился собственными словами.
В том, что вопрос касался Цезаря, у него не было никаких сомнений: достаточно было взглянуть царице в лицо. Губы подобраны, кровь отхлынула от щек, глаза…
О, эти глаза! Мардиан подумал о том, что, пожалуй, готов тоже умереть такой тяжелой паскудной смертью, как Цезарь, лишь бы его царица, вспоминая о старом друге, глядела такими глазами.
Но почему она задала этот вопрос именно сейчас? Уже почти полгода, как они вернулись в Александрию, и за это время она ни разу – ни разу! – не только не спросила о похоронах, но даже не упомянула о Юлии. Сперва Мардиан был уверен: это – проявление скорби. Позже засомневался: а может, ее боль была не столь уж сильной и просто уже прошла? Может, Луций Цезарь ошибся?
И вот сейчас, глядя в это, словно моментально высохшее, лицо, он понял: боль не прошла до сих пор. Может быть, только сейчас стала уменьшаться, поэтому она и задала этот вопрос. Раньше не задавала потому, что не могла, а не потому, что не хотела.
– Он…
Цезарь был сильно изуродован, и поэтому египетский врачеватель, который находился с ним почти постоянно (еще с момента, когда Юлию впервые стало плохо в Александрии), буквально сделал ему новое лицо. Вся левая часть была сделана из воска – это Мардиан узнал от самого Менсы, – но, пожалуй, ей этого говорить не следовало.
– Он выглядел… величественно. На голове – венок из дубовых листьев, corona civica, на…
– Не надо, – она устало махнула рукой и поморщилась. – Я не о том. Я… знаю, что на него нельзя… нельзя было смотреть, когда… Словом, скажи: Менса сделал все как надо? Я знаю, для него это было важным – не выглядеть…
Какое слово она не договорила? Жалким? Вряд ли: Цезарь не мог выглядеть жалким даже с отсутствующей половиной лица. Но уточнять Мардиан не стал.
– Моя царица, Рим оплакивал своего…
Кого? Повелителя? Царя? Эти, которые убили его, были уверены, что Цезарь хочет стать царем, но у Мардиана, практически не общавшегося с Юлием и знавшего его в большей мере по рассказам Клеопатры, была твердая уверенность в том, что как раз этого-то Юлий и не хотел.
– Знаешь, Мардиан, – тихо произнесла царица, – пожалуй, лучше не рассказывай мне о похоронах. Когда вырастет наш сын, расскажешь ему. А я… Я не видела его мертвым. И для меня он… ушел на запад. Или – к своим предкам-богам.
Юлий ушел, а ей нужно продолжать жить. И для начала…
Ей вдруг вспомнился один разговор с Юлием, когда он пообещал передать подарок для Аполлодора. Пообещал, но так и не успел. Потому что умирать он не собирался. А она пока не собиралась уезжать.
Кто подскажет ей? Кто?!
Мардиан? Но как ей объяснить ему, что Аполлодору полагается подарок «от Цезаря», а ему самому – нет?
Нет, конечно, Юлий не хотел обидеть Мардиана, однако он почему-то даже не вспомнил о нем. Может быть, потому, что Сицилиец оставался в Египте, а Мардиан постоянно находился при ней.
А может, потому, что Юлий считал Мардиана рабом, а следовательно – не тем человеком, который заслуживает подарка?
Так или иначе, а больше спросить совета ей не у кого. Не с четырнадцатилетним же Птолемеем советоваться?
Что же делать?
Она могла допустить неделикатность по отношению к кому угодно, но не к Мардиану.
Значит, придется ему солгать. Заодно она поинтересуется и у него – что хотел бы получить в подарок он сам.
Мардиан выслушал ее, кусая губы.
– Ты лжешь, моя царица, – спокойно сказал он. – Но твоя ложь делает тебе честь. Цезарь не мог разговаривать с тобой насчет подарка мне, поскольку мне он подарок сделал.
– Какой?
– Он хорошо понимал меня. И сделал мне именно такой подарок, какой я хотел получить больше всего.
– Ну какой же?!
Как в давние времена, Мардиан щелкнул ее пальцем по носу.
– Много будешь знать, плохо будешь спать, моя царица!
Оказывается, она способна испытывать любопытство. Значит, жизнь возвращается…
– Мардиан, лучше ответь!
– Я так люблю, когда ты улыбаешься, моя царица! Твоя улыбка – как солнышко: освещает и согревает все вокруг.
– Мардиан, я серьезно!
– А когда сердишься, ты еще прекраснее.
– Мардиан, а помнишь, когда-то давно, в детстве, ты обещал мне рассказать свою историю? Ты тогда говорил: «Эта история – не для царевен; станешь царицей – я расскажу тебе». Я стала царицей, расскажи!
Клеопатра впервые видела, чтобы лицо так «сползало» вниз, обвисало, словно теряя костный каркас.
– Не надо! – вырвалось у нее.
Мардиан покачал головой.
– Сейчас ты права, моя царица. Лучше и в самом деле – не надо. Мне больно вспоминать о тех событиях. Да я и не вспоминаю. Запретил себе думать об этом, и почти всегда этот запрет исполняю. Давай лучше поговорим о подарке Аполлодору. Может быть, ему следует подарить «Записки о галльской войне»?
– Что это?
– Это сочинение Юлия о войне в Длинноволосой Галлии.
Клеопатра удивилась:
– Зачем они Аполлодору?
Мардиан покачал головой:
– Ты плохо знаешь своего верного помощника, царица. Он в юности мечтал быть полководцем. Юлий, если бы был жив, подарил бы ему именно это. Можно, конечно, заказать для него копию «Афродиты Книдской» Праксителя, твой главный советник является большим ценителем скульптуры, но, как мне кажется, статую ты можешь заказать для него от своего имени.