– У ехидны вырваны зубы…
– Клеопатра, у ехидны вообще нет зубов. Не бывает. А если ты имела в виду змею, то у них удаленные зубы вырастают снова. Гляди, я буду не я, если Арсиноя не попытается укусить снова.
Арсиноя попыталась. И эта попытка стоила ей жизни.
Марк Антоний решил проведать сестру царицы Египта в храме Артемиды, при котором она жила.
Арсиноя встретила его приветливо, однако выглядела она при этом, как дешевая римская шлюха: масса косметики, тяжелый аромат духов…
Здороваясь, она коснулась щеки Антония рукой, унизанной перстнями, и его передернуло. Во-первых, он вообще не терпел, когда кто-то касался его лица. Во-вторых, ладони у нее были потные. А в-третьих, она каким-то образом умудрилась оцарапать его одним из камней своих колец.
К тому же после этого царевна весьма недвусмысленно улыбнулась. И это в храме богини-девственницы, богини, покровительницы девичьего целомудрия! Марк Антоний чтил исключительно римских богов. Однако сам факт его возмутил.
– Приветствую тебя, царевна Арсиноя, – повторил Антоний. Он не знал о чем говорить с этой красивой, но уже выведшей его из себя женщиной, и не знал, зачем он сюда вообще приперся.
– Царица. Я полноправная царица Египта, моя сестра Клеопатра коварством лишила меня трона.
– Но твой отец, царевна, оставил завещание…
– Завещание было подделано! – Арсиноя сверкнула очами, и Антоний невольно сделал шаг назад. Кажется, царевна вообще не в себе. Вон, уже пена у рта…
– Подделано подлой Клеопатрой! Она отобрала у меня трон и законного мужа, моего брата Птолемея!
Угу, дядя Юлий рассказывал, насколько Птолемей «мечтал» жениться на своей сестре…
Антоний на всякий случай сделал еще шаг назад.
Арсиноя придвинулась ближе, схватила его за руку, потом за шею, пригнула его голову пониже.
– Клеопатра не может быть царицей, понимаешь? – горячо зашептала она, почти касаясь губами его уха. – Ее мать не была царицей, она была просто царской наложницей. Наши родители были братом и сестрой, урожденные Лагиды! А она – дочь шлюхи!
Марк Антоний дернулся. Он не привык воевать с женщинами, никогда ни на одну руки не поднял, но сейчас был близок к этому.
– Твой брат женился на Клеопатре. Кроме того, она фараон…
– Ах, так? – завизжала Арсиноя. – Я так и думала, что эта подлая римская подстилка уже успела очаровать и тебя! Тогда ты подохнешь! Подохнешь, ты, подлая тварь!
Откуда в ее руках взялся кинжальчик, Атоний не заметил, но ткнула она ему в руку очень болезненно. И тут же попыталась ткнуть в шею. Антоний схватил ее за руку, успев подумать, что царевна, наверное, и вправду сумасшедшая: говорят, они очень сильны! Он не справлялся с ней, с этой дикой кошкой! А рука тем временем начала неметь и приобретать странный оттенок. Кинжал оказался отравленным. Не помня себя, Антоний схватился за меч.
Одно движение – и египетская царевна лежит на ступенях храма с навсегда открытыми глазами.
Антоний схватился за голову. Что он наделал! Убийство на ступенях храма – что может быть хуже этого греха! Правда, он только оборонялся. А если бы не оборонялся, убили бы его.
К нему уже спешили жрецы.
Они притащили небольшую жаровню, какие-то инструменты, душистые травы. С его рукой что-то делали, один из жрецов озабоченно бормотал что-то непонятное. Антоний периодически слышал его бормотания, периодически проваливался в глухую вязкую тьму.
Потом он пришел в себя, и ему дали сперва выпить чего-то на редкость противного, от чего его сразу вырвало, а потом еще какое-то питье.
– Тебя перенесут в дом Пизагора, – сурово сообщил жрец. – Там за тобой будет надлежащий уход. Однако через четыре дня ты должен покинуть Эфес: убийство, совершенное на ступенях храма, тем более – человека, находящегося под покровительством богини, – страшное преступление, и, дабы гнев богини не пал на тебя, тебе следует покинуть Эфес и никогда сюда больше не возвращаться.
– Но я только защищался, – пробормотал Антоний. – Богиня не может этого не знать!
– Богиня все знает, – так же торжественно кивнул жрец. – Именно поэтому она не покарала тебя немедленно. Но закон есть закон.
Глава 27
Марк Антоний жил в Александрии уже пятый месяц, и Клеопатра потихоньку привыкала к нему.
К Антонию привязался маленький Цезарион – мальчик, замкнувшийся в себе после смерти дяди Птолемея, словно начал оттаивать. Антоний учил его стрельбе из лука, обращению с мечом.
По утрам они часто играли в солдатики – разыгрывали какое-нибудь знаменитое сражение.
Кроме того, Антоний учил мальчика ездить верхом.
У Клеопатры замирало сердце, когда она видела крохотную фигурку на огромной лошади (на самом деле лошадку для мальчика выбрали невысокую и довольно смирную, но Цезарион и по сравнению с ней выглядел совсем маленьким), но она понимала: мальчика должен воспитывать мужчина. Бабское воспитание годится только для девочки. Пускай Цезарион, когда вырастет, будет куда умнее Антония, это не важно. Главное, что Антоний проводит с мальчиком время и учит его таким вещам, которым ей бы просто в голову не пришло учить сына.
Именно то, что Цезарион как-то сразу воспринял Антония и довольно быстро привязался к нему, заставило и Клеопатру по-другому посмотреть на римлянина.
Антоний – хороший военачальник: порядок в египетских легионах он навел очень быстро. И солдаты к нему хорошо относятся – пускай не так, как к Цезарю (в него они вообще были все поголовно влюблены!), но с уважением.
Антоний – прекрасный любовник, хорошо чувствующий, чего ей хочется в данный момент. Конечно, не настолько, как Цезарь, но…
Антоний – интересный собеседник. Конечно, он не такой утонченный, как Цезарь, и говорит менее правильно, но…
Наконец, Антоний избавил Клеопатру от нависшего дамоклова меча – сестрицы Арсинои. Не побоялся, что его обвинят в убийстве на ступеньках храма. Впрочем, эта гадина его, скорее всего, сама спровоцировала. А то, что он сам не заговаривает на эту тему, только делает ему честь.
– Перестань сравнивать Марка с Гаем, – сказал ей как-то Мардиан. – Гай Юлий был первым твоим мужчиной, можно сказать – мужем, он…
– Он был для меня всем. Любовником. Отцом. Другом. А Марк…
– А Марк – просто мужчина, верно? Но ведь прошлого не вернешь. Отпусти Юлия.
– Куда отпустить? – не поняла женщина.
– Просто – отпусти. Я думаю, его душа не может попасть в Элизиум или куда ей там полагается, пока ты постоянно вспоминаешь его. Отпусти! И сама начни новую жизнь.
– С Антонием? – она усмехнулась.
Мардиан серьезно кивнул.
– С Антонием. Он подходит для этой цели не хуже других.
Не хуже. Но и не лучше. Но говорить это вслух она не станет. Она и так постепенно привязывается к нему. Правда, когда он уедет, тоскливо ей не будет. А как она тосковала по Цезарю! А ведь, дуреха, не понимала, что любит!
Да, Цезарь был ее единственной любовью: такая любовь бывает только один раз. Но она может постараться полюбить его по-другому.
Когда Марк Антоний уехал воевать с парфянами, многие вздохнули с облегчением, в большей мере – Сосиген и Аполлодор: свита Антония вела себя порой по-скотски.
Сам Антоний, поглощенный своими отношениями с Клеопатрой, этого не замечал, Клеопатра, по счастью, тоже всех этих безобразий не видела, а вся эта орава (какое счастье, что римлянин захватил с собой не так много народу!) жрала, испражнялась и совокуплялась практически непрестанно.
Количество дворцовых жителей обещало вырасти человек на тридцать – именно столько беременных служанок насчитал помощник Менсы, умеющий определять беременность на достаточно ранних сроках.
– Удивительно, как сам Марк Антоний держал себя в руках, – поделился с Сосигеном и Мардианом Аполлодор.
– Но мы ведь сами рекомендовали царице ответить на ухаживания Антония…
– Да, Антоний – один из триумвиров, да и Марка Лепида можно, похоже, вообще не брать в расчет. В результате власть будет либо поделена между Марком Антонием и Гаем Октавием…
– Его теперь нужно называть Гаем Юлием Цезарем, ведь Цезарь официально усыновил его.
– Знаешь, у меня язык не повернется называть Гаем Юлием Цезарем кого-то, кроме… настоящего Цезаря.
– У меня тоже. Иначе я не рекомендовал бы царице связываться с Антонием.
– Может, мы просчитались, и нам надо было делать ставку на… новоявленного Гая Юлия Цезаря?
– Он слишком молод!
– Он младше всего на шесть лет, а наша царица на свой возраст не выглядит.
– Антония было легче окрутить. И потом, здесь, в Азии, главенствует именно он.
– И Клеопатра не смогла бы воспринять Гая Октавия.
– Почему это? Он напоминает Цезаря куда больше, чем Антоний.
– Вот именно поэтому. Потому, что он напоминает Цезаря больше, чем кто-либо другой, если не считать маленького Цезариона. Потому что во время убийства Цезаря его не было в Риме.
– Но ведь сам Цезарь отправлял его в Иллирию с поручением!
– Да, Цезарь отправлял. Но ведь он вернулся не сразу. Выжидал. Выяснял, чем все окончится. Если бы Сенат поддержал убийц Цезаря, Октавий, может, и не вернулся бы.
– Он слишком осторожен.
– Да, в этом он не Цезарь.
– Откуда мы знаем, как поступил бы Цезарь в такой ситуации? У него всегда была поддержка его легионов, а Гай Октавий – гол, как сокол… Но он уже начал привлекать сторонников…
– Я все равно считаю, что от Марка Антония будет больше пользы. Во-первых, он постарше. Во-вторых, имеет военный опыт. И наконец, он первый взял в руки этот треклятый город, пока они там все телились и не знали, что делать дальше!
Пока трое самых преданных ей мужчин решали политические вопросы и раздумывали, не прогадали ли они с кандидатурой Марка Антония, Клеопатра разговаривала с сыном:
– Маленький мой, ты обрадуешься, если у тебя родится братик или сестричка?
– А если сестричка, я должен буду на ней жениться? – поинтересовался шестилетний ребенок.