– Это верно, – перебила она меня.
– …но впоследствии вы никогда больше не надевали этого платья. Однажды, в ноябре, вы не приходили на протяжении одиннадцати дней. Вы были тогда больны? Когда вы разговаривали сами с собой, то называли себя Бибиш. Вы курили маленькие тоненькие папироски с пробочным мундштуком.
– Действительно… И вы все это еще помните? Значит, я все же произвела на вас известное впечатление. Но в таком случае я не понимаю, почему за все это время вы не проявили по отношению ко мне ни малейшего интереса. Я должна вам сознаться, что прилагала немало стараний к тому, чтобы обратить на себя ваше внимание, но вы, казалось, приняли твердое решение не замечать меня. Я чуть-чуть было не сказала «к сожалению»…
Я посмотрел на нее. Зачем она это говорит? Ведь в ее словах нет ни слова правды.
– Вы же не станете оспаривать, что на протяжении полугода мы с вами работали в одной и той же комнате и что за все это время вы не сказали мне ни слова, кроме «доброе утро» и «добрый вечер»? Согласитесь, вы обнаружили изрядное высокомерие. Вы были, вероятно, избалованы успехами у хорошеньких женщин, и маленькая греческая студентка не представляла для вас никакого интереса.
Я призадумался. Не права ли она, в конце концов? Быть может, вина и впрямь падает всецело на меня? Не был ли я чересчур сдержан, чересчур напуган, чересчур робок, чересчур труслив и, быть может, даже чересчур горд?
– Но теперь-то вы сожалеете об этом? – спросила она шутливо. – Что ж, еще не все потеряно. Никогда не поздно исправить свою ошибку. Случай свел нас вновь, и, может быть, теперь мы наконец подружимся.
С неуверенной улыбкой на устах она протянула мне руку. Я жадно схватил ее. Говорить я не мог. Я чувствовал себя как человек, видящий собственными глазами нечто такое, что нарушает все законы природы. Но все происходящее и впрямь было для меня чудом.
– Да, – добавила она задумчиво. – Свое синее платье я подарила моей тогдашней горничной. И вдруг она разразилась смехом.
– Вы слышали его? Этого князя Праксатина с его семьюдесятью тысячами рублей? Вы что-нибудь поняли из его слов? Нет? Ну, тогда я вам все объясню.
Она наклонилась ко мне. Ее рука коснулась моей.
– Видите ли, у князя Праксатина революция, в сущности, ничего не отняла. Все, что имел, он проиграл в карты еще до войны. Он играл каждый вечер. Азарт владел им всецело. В один прекрасный вечер он играл в клубе в покер с тремя молодыми людьми, сыновьями богатых промышленников и крупных землевладельцев. В тот вечер ему сказочно везло, везло в первый раз в жизни, и он выиграл двести сорок тысяч рублей. Так как его партнеры были сыновьями очень богатых людей, то он, пряча в карман жетоны, ничуть не сомневался в том, что это были верные деньги. Но на следующий день произошел штурм Зимнего дворца. Кому тут было до карточных долгов? Революция лишила молодых партнеров Праксатина всего их имущества. Теперь они эмигранты и все как один ведут ожесточенную борьбу за кусок хлеба. Но каждый месяц князь Праксатин посылает им по вежливому письму с напоминанием о долге и справляется, не в состоянии ли они выкупить свои жетоны. Один из его должников работает дровосеком в Югославии, другой дает уроки языка в Лондоне, третий торгует газетами на улицах Берлина. В сущности, во всем этом очень мало веселого. Иногда мне по-настоящему жаль князя.
– Зачем его жалеть? – возразил я. – Он же счастлив. Он живет мечтою, и его богатство таким образом прочнее всякого другого. То, чем обладаешь в мечтах и снах, не отберет у тебя и целое войско врагов. Вот только пробуждение… Но у кого же хватит жестокости пробудить его от сна?
– То, чем обладаешь в мечтах, не отберет у тебя и целое войско врагов… – повторила она вполголоса. – Вы высказали очень красивую мысль.
Некоторое время мы молчали. Стало холодно, солнце скрылось за серыми тучами. По деревенской дороге густыми клубами двигался туман; он наползал медленно, подобно огромному, неуклюжему зверю глотая крыши, окна, двери и заборы.
– Уже поздно, – сказала она вдруг. – Почти два часа, а мне еще нужно переодеться. Видите ли, я только что приехала из Берлина, а к трем меня ожидает барон.
Она показала на выкрашенные в голубой цвет ставни.
– Я работаю здесь. Это лаборатория. Как видите, меня нетрудно отыскать. А если меня здесь нет, то вы всегда сможете увидеть меня в замке у барона. Надеюсь, мы расстаемся ненадолго.
Она кивнула мне головой и исчезла в дверях дома.
Мне следовало бы радоваться, следовало бы чувствовать себя несказанно счастливым. Но когда я остался один, мною овладела одна мучительная мысль.
Сначала это носило характер забавы. Я играл этой мыслью.
«Все это, – говорил я себе, – было так прекрасно и так мимолетно, словно это был сон». «Словно это был сон», – повторял я. Я принялся размышлять о том, как ничтожна разница между реальностью и сном. А что, если это действительно был всего лишь сон? Может быть, я все еще грежу? Этот снег на деревенской дороге, это бледное солнце на зимнем небе – не вижу ли я все это во сне? А вдруг я сейчас проснусь?
Я играл с самим собою в очень странную игру, и постепенно мною овладел такой жуткий страх, что я бросился бежать по пустынной улице. «Нет, нет! Только не сейчас!» – кричало что-то во мне. Затем я оказался дома. Деревянная лестница заскрипела у меня под ногами, я рывком открыл дверь, и до меня тут же донесся привычный легкий запах хлороформа, никогда не испарявшийся из моей комнаты. Этот запах успокоил меня и разогнал мои нелепые мысли.
Глава 10
Сосед-лавочник, тот самый, что кричал об оттепели, оказался плохим пророком. На следующий день пошел холодный как лед дождь, смешанный с мокрыми снежными хлопьями, и так продолжалось часами. Когда в десять часов утра я вернулся с визита в домик лесничего, все мое нутро просто заледенело.
Я остановил сани у постоялого двора и заказал себе рюмку коньяку, чтобы согреться. К моему изумлению, я встретил в зале барона. Он беседовал с хозяином о падающих ценах на скот и понижении потребления пива. Едва завидев меня, он направился ко мне.
– Я как раз собирался зайти к вам, доктор, – сказал он. – Я уже был у вас час тому назад, но мне сообщили, что вас нет дома. Вы были в доме лесничего? Ну что, каково состояние вашей маленькой пациентки? Пойдемте, доктор, я провожу вас.
В то время как мы переходили через дорогу, я в кратких словах дал барону отчет о своем визите к его дочери. Состояние здоровья маленькой Эльзы было удовлетворительным. Температура понизилась, боли в горле уменьшились, и сыпь начала бледнеть.
– Вот как? Уже? – заметил барон фон Малхин. – Да, уже год, как скарлатина носит в этой местности удивительно легкий характер. Уверяю вас, доктор, я ни одной минуты не беспокоился за ребенка.
Это мне было известно. Он не сообщил ничего нового.
Пациенты, сидевшие в моей приемной, встали при нашем появлении. Их было трое – двое мужчин и одна женщина. Барон скользнул по ним взглядом, а затем вошел вместе со мной в кабинет.
– Много работы? – спросил он, усаживаясь в кресло и закуривая сигару.
– Порядочно, – ответил я. – Пока приходят больные только из самой деревни. В окрестностях еще не знают, что здесь снова появился врач.
– Есть интересные случаи?
– Нет, ничего особенного. Обычный набор: простуда, рахитичные дети, проявления старческой слабости. Жене вашего садовника плохо. Резкое воспаление сердечной мышцы. Но вам это уже наверняка известно.
– Да, известно, – сказал барон фон Малхин и погрузился в раздумье.
– А вы, барон? На что вы жалуетесь? – спросил я. Он встрепенулся и посмотрел на меня.
– Я? Ни на что. Я никогда не болею. У меня железный организм.
Он снова замолчал, пуская клубы сигарного дыма.
– Железный организм… – повторил он. – Послушайте, доктор, я довольно хорошо знаю всех обитателей деревни. Не зовут ли одного из тех двух мужчин, что сидят в вашей приемной, Гаузе?
– Да. Если не ошибаюсь, его зовут именно так.
– Бедный парень. Время от времени я даю ему работу – поручаю пахать или молотить. Он у нас нечто вроде деревенского философа. Размышляет о потустороннем мире и божественной справедливости, о первородном грехе и непорочном зачатии. Кстати, все это он отрицает. Он вам не говорил о том, что Христу пришлось умереть из-за того, что в те времена пролетариат был еще плохо организован?
– Нет, – ответил я. – Мы не разговаривали на такие темы. Он посещает меня из-за ревматических болей в суставах.
– Болей в суставах? Так значит, он жалуется на ревматические боли в суставах. И что же вы даете ему против этой болезни?
– Я прописал ему аспирин и горячие ванны.
– Так… Пожалуй, это подходящий человек… – сказал барон и снова погрузился в молчание.
Затем он внезапно поднялся с кресла и принялся взад-вперед прогуливаться по комнате.
– Я не предполагал, что будет так тяжело, – сказал он. – Право, я представлял себе это значительно проще.
– Могу ли я быть вам чем-нибудь полезным, барон? – спросил я.
Он остановился.
– Да, доктор, вы можете оказать мне одну услугу. У меня к вам есть просьба, и от вас зависит, захотите ли вы мне помочь. В сущности, это пустяк. Я, право, даже и не знаю… Ну ладно, в худшем случае вы просто скажете «нет».
Он достал из кармана пиджака тонкую стеклянную трубочку и откупорил ее. В трубочке плескалось несколько капель какой-то бесцветной жидкости. Барон осторожно понюхал ее.
– Отвратительный запах, – констатировал он со смущенной улыбкой. – Пронзительный. Так и бьет в нос. Моей ассистентке пока не удалось добиться его устранения.
Он протянул мне трубочку.
– Что это такое? И что мне с этим делать? – спросил я.
– Гаузе как раз тот человек, который мне необходим, – сказал барон. – Если вы дадите ему эти капли в стакане воды или, скажем, в чашке чаю…
– Я не совсем понимаю. Это что, какое-нибудь лекарство от болей в суставах? Домашнее средство?