– Как? – воскликнул Москвин, подпрыгнув на стуле. – Как? Это невозможно!
– А-а, всё возможно, – махнул рукой Петров, – мои орлы и не таких подонков находили! Я посмотрел дело. Там надолго песня растянется. Понимаешь, если насильник напал в бане при большом скоплении людей, – Герман Викторович снова махнул рукой, останавливая Сергея, – при большом скоплении, в моечном отделении было много народу. Так вот, он снова проявится. Как на фотоплёнке. А если не проявится, мы его вычислим. Но это долго и муторно. Надо будет перетрясти всех, кто в тот день приходил в баню. Установить, опросить, вызвать, получить оперативные данные. Установить завсегдатаев бани, а такие там есть. Опросить их, понаблюдать за ними. Вон, у меня уже список на столе лежит. На это полгода уйдёт, не меньше. Ты не справишься с этим делом. Это не просто розыск установленного лица. Розыск неустановленного лица гораздо сложнее. Тебе рано этим заниматься. – Герман Викторович выпустил струю дыма, закрыв ею своё лицо, а Сергей облегчённо выдохнул. Он уже привстал, собираясь уходить, но Петров хлопнул ладонью по столу.
– Сидеть! – рявкнул Герман Викторович. – Вставать команды не было.
– Слушаюсь, – пробормотал Москвин, чувствуя, как загорелось лицо.
– Какой-то ты не такой, как все, – огорчённо заметил Петров. – Нет в тебе мужской хватки. Сидишь, как баба! Не распускай нюни! Мне тоже жаль парнишку. Ничего не поделаешь, судьба у него такая!
Москвин сжал руки коленями и натянуто улыбнулся. Да. Судьба такая. Прямо злодейка.
– Хочу вернуться к началу твоей службы, – начал издалека Петров. – С притона Коли Гречина. Мы его так и не разработали. Ждём чего-то, а чего, сами не знаем.
Москвин побледнел. Он так старался забыть Влада Карецкого, так упорно вычёркивал его из своей памяти и почти добился невозможного, но тот снова догнал его, не спрашивая разрешения. Внутри заныло, как старая патефонная заезженная вконец пластинка. В детдоме часто заводили патефон. Это был трофейный немецкий музыкальный аппарат, привезённый из побеждённой Германии завхозом Семёном Петровичем Чугуновым. И хотя в детдоме уже был проигрыватель, патефон не выбросили на помойку. Воспитанники относились к нему как к музейному экспонату. Семён Петрович гордился трофейным патефоном и часто заходил к ребятам послушать любимые мелодии. Звук тупой иглы, ёрзающей по избитым дорожкам пластинки, всё время всплывал в памяти Сергея. Этот звук олицетворял суровую детдомовскую жизнь.
– Ты чего взбледнул-то? – осведомился Петров, тыкая потухшей папиросой в пепельницу. – Не нравятся пидарасы? Мне тоже. Ты – наш человек! А они плодятся, как мухи. С каждым днём всё больше и больше их. Надо с ними бороться! А как? Ты знаешь? Не знаешь. И я не знаю. Сижу вот здесь и думаю, с чего начать, а начинать давно пора. Вот решил тебя по новой задействовать. Ты справишься! Я вижу, ты парень совестливый. Толковый. Не то что мои разгильдяи. Третий день не просыхают. Видел их, а? Как купоросу наелись. Они вчера каким-то непонятным спиртом траванулись. С метанолом, что ли, был спирт-то?
Петров сердито крякнул и замолчал. Табачный дым медленно плыл по потолку. Сергей наблюдал за причудливыми играми сизых волн.
– Молчишь? – то ли спросил, то ли рассердился Герман Викторович. – Правильно делаешь. У начальства надо уметь молчать. Мои орлы вечно фыркают. Оговариваются. А ты молодец!
И снова поплыло по кабинету молчание вперемешку с дымом. Сергей ощущал напряжение мышц во всём теле, и ныла, всё ныла заезженная пластинка под тупой патефонной иглой.
– Надо тебе поближе сойтись с этим парнем, Владом Карецким! – прочистив горло, сказал Петров. – Это приказ! Поближе – это не то, что ты думаешь! Я не заставляю тебя спать с ним. А сойтись – это подружиться. Пивка дёрнуть там или ещё чего сделать.
– Чего? – внезапно охрипшим голосом спросил Москвин.
– Чего сделать-то? – удивился Петров. – Так ты сам придумай – чего сделать! Сам и придумай. Ты же оперуполномоченный. У тебя есть удостоверение сотрудника органов? Есть. Что там написано? Оперуполномоченный. Вот и шустри. Ты нужен нам в качестве друга Влада. Не сможешь подружиться – завербуй! У тебя план есть. По плану две вербовки должен сделать до конца года. Вот и делай! Хоть одну сделай. Две уже не прошу. Иди работай!
Москвин продолжал сидеть и тупо смотрел в потолок, словно не слышал окрика. Сергей приготовился к свободной жизни. Он разочаровался в своих оперативных способностях. Работа по розыску преступников его не увлекала, она казалась бессмысленной и рутинной. Ничего интересного в ней не было. Более того, эта работа отвлекала от основной цели – от светлого будущего. Даже на стройке можно было добиться жизненных высот. Только не здесь, в этом прокуренном помещении. Ничего светлого тут нет, не было и не будет.
– А зачем он вам? – спросил Сергей после паузы. Имя Влада он произнести не смог.
– Объясняю! – торжественно провозгласил Петров. – Объясняю. В нашем городе завелись крысы. Прямо эпидемия какая-то. Они в Старой Деревне поселились. Это выродки, мечтающие уничтожить наше социалистическое государство. Они хулят советскую власть, сочиняют глупые анекдоты, курят анашу и занимаются мужеложством. Всё это они называют свободой слова и мысли. На Западе засветились, мол, нас преследуют за инакость. Крысы! Настоящие крысы. С нашествием крыс надо покончить! А как это сделать – пока не знаю. Нашли мы студента этого Влада, можно сказать, как медную руду добывали, а как его приспособить, нет идеи. Ты молодой, глаз у тебя не замыленный, вот и думай, как нам покончить с грызунами советского строя. Эти пакостники нам всю картину портят. В главке уже создали отдел по борьбе с молодёжными течениями. Ну, знаешь, изучают там рок-группы, выявляют диссидентов. На днях в университете большую группу накрыли. Запад трезвонит на весь мир, мол, мы давим на корню свободу и демократию. А что прикажете с ними делать?
Петров вскочил и забегал по кабинету. Сергей удивился, увидев перед собой крохотного мужчину, похожего на постаревшего мальчика.
– Да, у нас экспериментальное государство! Да, мы начинали с нуля! Так не мешайте нам строить наше светлое будущее! Мы обойдёмся без критики. Нам своих критиканов хватает. Москвин! Иди работай! И без добычи не приходи. Уволю!
Сергей упрямо продолжал сидеть. Петров заметил его изучающий взгляд и убежал за стол. Взгромоздившись на стул, принял начальственный облик, более приличествующий ситуации.
– Чего сидишь?
От громкого голоса и окриков у Сергея разболелась голова. Ему хотелось встать и уйти, хлопнув дверью, но он не уходил, чтобы докопаться до истины. Немного подумав, он понял, что ошибся. В данную минуту Сергей искал не истину, а себя. А найти он должен был здесь и сейчас. В этом месте решалась его судьба. Его личное светлое будущее.
– Не пойму одного, – негромко сказал Москвин, – а зачем он вам? Ну, подружусь я с ним или завербую, что вы сделаете потом?
– А потом – суп с котом, – коротко хохотнул Герман Викторович, – потом – это тебя не касается! Ты для начала выполни приказ. А дальше – посмотрим. Доложишь об исполнении. Сроку тебе на всё – два дня. За работу, товарищ Москвин!
По последнему выкрику Сергей понял, что дальше будет хуже. Нельзя испытывать терпение Германа Викторовича, на последней фазе может произойти замыкание. Москвин встал и вышел из кабинета. Так же молча он вышел из приёмной, не взглянув на Наташу. Сергей понял, что попал в капкан. Впереди ничего не было. Будущее скрылось за горизонтом. Его затянуло сизым туманом.
– Мальчик на озере льдину колол, сзади тихонько подплыл ледокол, тщетно ручонки хватались за льдину, я умилялся на эту картину, – едва слышно бурчал дежурный, составлял какой-то график.
– О чём ты? – удивился Москвин, расписываясь в журнале.
– А-а, новый анекдот привязался, – сердито фыркнул дежурный, – никак не отвяжется. Раньше песенки привязывались, теперь анекдоты. И кто их придумывает?
– Так его вроде задержали, – неопределённо заметил Москвин, снимая ключ с гвоздика. Ключи от кабинетов висели в отдельном шкафчике. Над каждым гвоздиком был проставлен номер. За ключ расписывались в отдельном журнале.
– Кого? А, сочинителя анекдотов? Нет, не задержали. Нет такой статьи в нашем кодексе. Так что он сидит и сочиняет. Это ж надо такое придумать!
Москвин вышел из дежурки и прошёл в кабинет. В последнее время Геннадий Трофимович стал часто опаздывать. И вид у него нездоровый. Москвин уселся за стол и уставился на стену. Над столом товарища Басова висел портрет Ленина. Владимир Ильич смотрел на Сергея укоризненным взглядом: мол, сидишь бездельничаешь, а кто будет раздувать пожар мировой революции? Портрет висел косо, но Басов этого не замечал. Сергей хотел поправить портрет, но передумал. Пусть висит, как висит. Тут жизнь и судьба на кон поставлены, в такую минуту не до чужих портретов. Сергей ещё немного посидел, подумал, затем встал и поправил раму. Всё в этой жизни нужно делать правильно. Чтобы было без сучка и задоринки. Тогда и жизнь сложится, как кубик Рубика. Раздался телефонный звонок. Сергей снял трубку.
– Знаешь новость? – вместо приветствия озадачила Наташа.
– Нет, не знаю! – хмыкнул Москвин. Его немного раздражало настойчивое внимание секретарши начальника.
– Товарищ Басов взял больничный! – торжествующим тоном провозгласила Наташа. – В первый раз за сто один год беспорочной службы!
– Это надо отметить, – обрадовался Москвин. – Давай, что ли, чаю попьём?
– Давай! В обед.
Наташа клацнула рычагом. Сергей положил трубку и улыбнулся. Басова не будет на работе недели две, а то и больше. За это время можно горы свернуть. Хотя зачем их сворачивать? Лучше позвонить Коле Гречину. Телефонный диск проворачивался с трудом. Старый аппарат доживал последние дни. Трубку сняла вездесущая Варвара.
– Коли нету дома! – рявкнула Варвара, но на букве «и» голос её просел и выдал нечто сиплое и продавленное. Сергей с трудом сдержал смешок. Варвара покряхтела, прочищая горло.