– Наташа – коренная ленинградка! – отрезала Мириам и отвернулась к окну. Они молча сидели, не зная, что будет дальше и кто из них первым нарушит тишину, кто задаст вопрос и сбросит карты.
– А-а-а, – неопределённо протянул Сергей, – а ты, выходит, не коренная ленинградка?
– Да. Я из республики. Мой папа один из секретарей республики.
Сергея удивило, что она не называет республику. Секреты разводит. Да их всего-то пятнадцать. И какое ему дело, откуда она приехала. Дочка партийного секретаря, счёта деньгам не знает. Из чего состоит жизнь – ещё толком не поняла. И вряд ли поймёт.
– Наташа эта твоя, она тоже странная, – заметил Сергей, не надеясь на ответ.
– Ничего не странная, обычная, – фыркнула Мириам, – как все ленинградские девочки. Избалованная, ни в чём не знает меры, не знает, чего хочет. В детстве её таскали по всем кружкам и дворцам, чтобы привить навыки культурной девицы. В итоге её тошнит от культуры, как от гнилого яблока. Увидит театр и блюёт, не стесняясь. Так её испортили культурой. Да она с жиру бесится. То лесбиянкой себя объявит, то наркоманкой. А на самом деле она хитрая и ловкая пройдоха, так и норовит чужое хапнуть.
– Вы же подруги? Как ты можешь? – возмутился Сергей, вспомнив Наташины пламенные взгляды.
– Мы не подруги, так, время убиваем! А ты чего пришёл? – воскликнула Мириам, не выдержав мужского осуждения.
– Чаю налей! – приказал Сергей. Она послушно завозилась с посудой, чтобы не сидеть без дела.
– А чего папа не снимет тебе квартиру?
– Сначала снимал. Потом поселил в общежитии.
Короткие вопросы, ответы ещё короче. Зато всё понятно. Папа снял для избалованной дочки квартиру, а она занялась неприглядными делами. Тогда партийный папа решил перевоспитать строптивую девчонку: взял и поселил в общежитие. Сергей посмотрел на сумку с вещами. Мириам явно фарцует. Ей в общежитии удобнее жить. Здесь все противоправные поступки не заметны. Хочешь – фарцуй, хочешь – ширяйся. В студенческом городке царят свободные нравы. Органы за студентами приглядывают, но им всё нипочём.
А ведь советская власть хотела как лучше. Построила современный городок, все дома на его территории оборудованы отоплением, на этажах есть душ, туалеты, кухни. Учись и радуйся, советский студент, но нет в жизни счастья. Студент нынче не тот пошёл. Ему не до учёбы. У него другие дела. Он хочет форсить в фирменных джинсах, пить заграничную кока-колу, курить анашу или «Мальборо», ездить на «Жигулях» и слушать запрещённую музыку. Кстати, анашу привозят в таких же баулах из южных республик. Сергей покосился на огромную сумку, набитую чем-то тяжёлым. Новое поколение хочет чего-то нового, а чего, само не знает.
Сергей ощутил болезненный укол. Почему судьба обделила его с рождения? Почему не дала родителей с хорошей фамилией и репутацией? Уж он бы сумел распорядиться благополучием. Он бы учился на одни пятёрки, стремился к знаниям, чтобы соответствовать высоким целям наравне с государством. Но ему ничего не досталось от судьбы. Она поступила с ним немилосердно. Почему выбросила его на край пропасти? За что? И эта пропасть разверзается перед ним каждый день. Сергей вздрогнул. Судьбу не обманешь. Придётся отвоёвывать у неё кусочек счастья. Шаг за шагом. Он будет биться без устали каждую минуту, каждый миг за свободную жизнь без страха. Он ничем не хуже этих избалованных трутней. И он ни в чём не виноват.
– Мириам, это ведь ты сдала Влада органам?
– А ты не шей мне дело, мусорочек недоделанный! – воскликнула Мириам, заламывая кверху тонкие руки. – Не дорос ещё, чтобы дела шить.
– Ничего, скоро дорасту, – обнадёживающим тоном произнёс Сергей, – придёт моё время. Так ты его сдала?
– И чего? – Она угрюмо уставилась на него блестящими, широко открытыми глазами.
– И меня сдала? – усмехнулся Сергей. Мириам громко фыркнула.
– И тебя, тебя сдала! До кучи!
Она засмеялась. Он, невольно вторя, тоже прыснул сквозь зубы.
– Зачем?
Она легко загасила смех, словно на рычаг нажала. Безвольно проведя рукой по столу, задела чашку, та полетела на пол, но не разбилась. Мириам подняла чашку и сказала, кривя губы в презрительной усмешке:
– А куда мне было деваться? Сам видишь, чем я занимаюсь. Они меня прихватили, сообщили в ректорат, а те вызвали папу… Ну а тот прилетел, разбираться не стал. Сначала хотел забрать домой, потом передумал. В республику мне нельзя. Там всё на виду. А в органах тоже не дураки сидят. Быстренько смекнули, что к чему. Когда папа улетел, вызвали меня, запугали, ну и заставили подписаться. Так и пошло-поехало. Твой Влад сам дурной. Он о себе и своих наклонностях кому только не рассказал, даже вахтёршам умудрился поплакаться.
– Так у него же психологическая травма! – выдавил из себя Сергей, не глядя на Мириам.
– Травма-то травма, но зачем всему институту про это знать? – Она удивлённо подняла брови и, послюнив пальчик, аккуратно пригладила их.
– А про меня зачем донесла? Ты что, не знала, что я из органов?
– Не знала, откуда мне было знать? – вздохнула девушка и бросила в чайник горсть заварки. – Думала, что ты тоже педик. Из Колиных связей. А ты оказался из других источников. Ошиблась я, Серёженька!
– А что ж ты приставала ко мне, если так думала? – спросил Сергей, преодолев замешательство.
– Так проверяла же на прочность! – Она громко рассмеялась, обнажив ровный ряд зубов. Сергей поморщился. Он подумал, что такие зубы редко встречаются в природе. Зубы ослепительно сверкали, словно напоминали о своей ценности.
– Проверила? – Сергей встал, сжимая кулаки. Мириам испуганно вскочила, закрывая ладонью рот.
– Не подходи! – крикнула она, не отнимая ладони. – Закричу.
– Кричи, сколько влезет. – Он снова сел и налил себе чаю. – Кричи. Никто не услышит. Здесь глухой закуток. Кухня далеко. Внизу и наверху орёт музыка. В комнатах рядом никого нет. Хоть обкричись.
– Не будем ссориться. – Мириам села за стол и стала греть ладони о чайник. – Нам с тобой делить нечего. Хорошо, что вовремя тебя срубила. А то тут нарвалась на одного. Помнишь, он с нами приходил к Коле, такой белобрысый и худой. Неприметный. За весь вечер ни слова не сказал.
– Смутно, – нахмурился Серей, не понимая, к чему клонит Мириам, – он всё с Колей о чём-то шептался. Потом с узлами возился. Я думал, что он фарцовщик.
– Да, да, это он, Игорь Кручинин, но он не фарцовщик. Это он мне помогал. Игорь не из нашей общаги. Он у Кузнечного рынка живёт. Как-то прибился к нам и всё хвостом за нами ходил. Отшить неудобно было. Ну, я и решила его пробить. Взяла за штаны, а он как завизжит, как забьётся в истерике. Точно поросёнок! Простименягосподизагрехимоитяжкие.
– Хватит! Только Бога не тронь! – хлопнул ладонью по столу Москвин. – Что дальше было?
– А ничего, – сердито буркнула Мириам, обиженная замечанием, – ничего не было. Он мне сказал, что он педик. Кто-то его сифилисом заразил. Он долго не знал, не лечился, а сейчас у него осложнения.
– А он, это, сейчас-то лечится? – спросил Сергей, почувствовав, как набрякли вены на руках. Только что кожа была гладкая и ровная – и вдруг вздыбились вены, как прутья на решётке.
– Да лечится он, но тайно. – Мириам кивнула и покачала головой. – У Колиного знакомого. Боится, что через диспансер может на зону уйти.
– Так ты его тоже сдала? – Сергей убрал руки со стола. Ему нравилось держать себя в руках. Как только он терял контроль над собой, вся жизнь сразу рушилась.
– Сдала-сдала. Сказала, где надо, что ходит по городу Ленинграду сифилитик весь такой симпатичный. И знаешь, что дальше было?
Мириам зашлась в припадочном смехе. Сергей смотрел на неё и думал, что у этой девушки могла бы быть прекрасная и беззаботная жизнь, но она упростила её до нижнего предела. Она захотела жить иначе, чем её коммунистический папа из республики. Теперь у Мириам нет никакой жизни. Нет будущего. Нет настоящего. У неё осталось только прошлое.
– Что? Что было дальше?
– Я думала, они его заметут, посадят, отправят на сто первый километр, а они его, – она снова зашлась в хриплом смехе, – а они его завербовали!
– А, тогда понятно! – сказал Сергей, разглядывая девушку. На лице уже были видны следы разложения. Кожа на щеках слегка обвисла, нос покрылся жёсткой корочкой, на великолепных зубах проглядывали едва заметные чёрные отметины. Папа из южной республики был не прав. Надо было забрать дочку поближе к бананам.
– Теперь он тоже стучит. Игорь Кручинин стучит на Влада. Он его пасёт.
– Ух ты! – вырвалось у Сергея. – Надо же. А я думал, что только мы с тобой его обрабатываем.
– Да где там! – Она задорно взмахнула тонкой рукой, объёмный рукав блузки взлетел и мягкими складками опал на шею, а тонкая прозрачная кожа на плече засияла от электрического света люстры. Мириам знала, что у неё красивые руки. Сергей невольно отвёл взгляд. На сияющей коже он заметил набухшие вены.
– А Коля? Он на службе органов уже пятьдесят лет! А Игорь! Уже четверо получается, а сколько их было, кого мы не знаем… – Хриплый смех разносился по небольшой комнатке, застревая рваными отголосками в нарядных шторках и складках аккуратно заправленных постелей.
– С кем ты живёшь? Чья это кровать?
– Да одна я живу, вторую комендант поставил для блезиру, вроде не одна я тут проживаю. А то слухи пойдут.
Шахматная доска аккуратным образом расположилась на окне. По клеткам сновали неутомимые пешки, их уже не передвигали, и они сами суетились, перебегая туда-сюда, создавая видимость движения. Мириам утратила основы правильной речи, она разговаривает как законченная наркоманка. Ещё полгода, и от дивной красавицы не останется и следа. Суровый папа не стал держать на юге дочь-блондинку, чтобы не привлекать к себе внимания. Как подросла, сразу сплавил в центр страны. Жестокие нравы в республике. Может, не всё так благополучно у родовитых и знатных? Недаром же Мириам на наркотики подсела.
– А когда Игорь заболел? Не говорил?