www.maxbrallier.com.
У Бо Линна был сгнивший кривой зуб, который раздражал меня до безумия, – именно поэтому я всадил Линну в адамово яблоко заряд картечи, остатки которой вылетели у него сквозь затылок.
Бо Линн работал городским дантистом, и этот чертов сгнивший до основания клык торчал у него изо рта столько, сколько я его знал. Можете в это поверить?
Но произошло все не из-за зуба.
Началось все с меня и Деб Линн, когда мы сидели на заднем крыльце ее дома, потея от июльской жары и распивая упаковку пива «Железный город».
Бо, ее гнилозубый муженек, уехал в Питтсбург на два дня. Для меня и Деб это означало, что этой ночью нам не придется прятаться – никакого быстрого жесткого перепиха в моей ржавой «Импале». Никаких потраченных впустую денег в «Эй-Би-Си мотеле».
Мы могли цивилизованно сидеть на заднем крыльце и не спешить в преддверии самой интересной части вечера.
Ох уж это заднее крыльцо.
Понимаете, это крыльцо – оно было словно чертов ослепший от фар олень. Поляна, заросшая высокой травой, протянулась на двести ярдов до чащи, с которой начинался Аллегейский лес.
Если бы это крыльцо было моим, я бы повесил на перила свой «Сэвидж-99»[50], врубил бы по радио игру «Бакс» и стрелял по белохвостым оленям безо всяких лицензий и ограничений – дом стоит достаточно далеко, чтобы сюда не добрался ничей любопытный нос.
Конечно, этот сгнивший кривой зуб тоже сыграл свою роль, доведя меня до убийства, но помимо него еще были мысли о том крыльце, на котором я слушал, как Деб убеждает меня, наклонившись над столом в патио. Глаза у нее в тот момент прямо горели – никогда раньше ее такой не видел.
– Это надежный план, Джек.
– Те люди, которые считают, что план бывает надежным, – идиоты, – ответил я, покачав головой и глотнув еще пива.
Деб откинулась назад, и ее рука, словно ветвь, легла на цветочный узор подушки кресла.
– Я не знаю точно, то ли ты пересмотрела киношек, то ли наоборот слишком мало их видела, – сказал я ей, – но убийство мужа женщины, с которой ты встречаешься, чтобы получить страховку, – глупость. Обычно ничего хорошего из этого не выходит.
– Но тут совсем другое дело, – ответила Деб. – Потому что этот план родился у меня лишь месяц назад, и тебе не надо будет ничего делать еще полгода. Конечно, если ты оформляешь страхование жизни на своего муженька, и спустя два дня он умирает страшной смертью, то люди будут задавать вопросы.
Я прикончил свое пиво и открыл следующее. Это показалось ей достаточным, чтобы решить, будто я уже заинтересовался.
– Ты сделаешь это на охоте, в декабре. Когда начнется сезон охоты на оленей.
– С чего ты решила, что он вообще захочет пойти со мной на охоту?
– Ты пошел на войну, а он нет. Он не слишком распространяется об этом, но полгорода ушло, а он остался.
Я пил и размышлял, ощупывая языком зубы – буквально ощущая этот острый собачий клык.
Деб постучала ногтями по мутной столешнице.
– У Бо забавная подпись, с завитушками, но я долго практиковалась, чтобы ее подделать, и теперь нарисую как надо. Двести пятьдесят тысяч долларов, Джек. Две сотни и пятьдесят тысяч.
– И мы их поделим?
– Если захочешь.
– То есть?
– То и есть. После этого останемся только ты и я, вместе. И какая разница тогда, кому они будут принадлежать? Как тебе это?
– Мне нравится.
Она вытащила ногу из сандалии и пробежалась пальцами по моей ноге, поднимаясь выше, пока не добралась до той части тела, из-за которой мозг мужчины начинает давать сбои.
– Мне это точно понравится, – сказал я ей и поднялся, сказав, что хочу отлить.
Затем прошел в дом. Обогнул стол со всякими безделушками и свадебными фото. Бо держал на нем какую-то стоматологическую награду – большой и тупой бронзовый зуб. Хотя нет, не бронзовый – держу пари, что он был из пластика, просто раскрашен под бронзу.
Бо усмехался, глядя на меня.
Я ушел на войну, когда мне было девятнадцать. Я тогда напился в таверне «Бык», в ночь перед отправлением. Бо тоже был там, он пожал мне руку и пожелал удачи, его губы растянулись в улыбке, снова обнажив этот кривой зуб.
Когда я вернулся, атмосфера в родной забегаловке сильно изменилась, но этот сгнивший кривой зуб никуда не делся.
Это было отвратительно.
И опрометчиво.
Я много чего натворил и повидал. Я видел, как мои друзья взрываются, превращаясь в ничто, а этот мужик – этот проклятый городской дантист – так и не удалил эту проклятую штуку из своего гребаного рта.
Поэтому, возвращаясь назад, я сказал Деб, что должен хорошенько это обдумать.
Деб пожала плечами – мол, отлично.
И еще я сказал ей, что если соглашусь, то хочу это сделать, находясь рядом с ним.
Мир разваливается на части, как говорит мой старик. Мужчины с волосами как у женщин. Женщины, работающие там, где должны работать мужчины. Татуировки. Спортсмены, танцующие в защитной зоне. Поэтому, если я собираюсь это сделать, то сделаю, глядя ему глаза в глаза, как полагается мужчине.
Деб снова пожала плечами – не вопрос.
Вот и все.
Один-единственный вечер.
Короткая беседа – с перерывом на туалет – на заднем крыльце, а затем мы перешли внутрь, кувыркаясь в постели на простынях Бо, но мне было трудновато оставаться в форме: из головы у меня не выходил этот сгнивший кривой зуб. В конце концов, я решился на это, и больше раздумывать было не о чем.
Большая часть лета и осени прошла с ощущением подъема по ступенькам высокой лестницы. Каждый день – новая ступень. И чем выше я поднимался, тем сложнее было повернуть назад – потому что чертовски затруднительно это сделать, когда позади тебя, девятью ступеньками ниже, еще кто-то находится, и вам обоим нужно возвращаться, ступенька за ступенькой, а на вас в это время все смотрят…
Нет, однажды начав подниматься – независимо от того, что ты чувствуешь, – ты просто должен продолжать двигаться вперед.
Это как прыгнуть в бассейн. Ты должен это сделать. Все из-за Бо, дантиста со сгнившим кривым зубом, и из-за того пьяного крыльца, похожего на ослепленного светом фар оленя.
Я думаю, есть такие люди, которым если втемяшилась в голову какая-то идея, то они уже не остановятся и не свернут. Единственное, что может их остановить, – это или новая, более интересная идея, или какая-то непреодолимая сила, преградившая им дорогу.
К несчастью для Бо, за все лето и осень я так и не нашел новой, более интересной идеи, и никакая непреодолимая сила не встала на моем пути.
Мы вышли на четвертый день охотничьего сезона, девятого декабря. Кофе с добавлением виски не сильно помогал бороться с жалящим холодным воздухом. Мы сели в принадлежавший Бо блестящий красный пикап «шеви», и к половине шестого утра прибыли на место, войдя в лес еще до появления первых утренних лучей солнца.
Бо взял с собой фонарик и включил его, но я протестующе махнул рукой.
– Темнота – это хорошо. Наслаждайся ею. Солнце скоро выйдет. А сейчас надо быть незаметными, так правильнее.
– Но я не вижу, куда идти.
– Я знаю дорогу.
Мы двинулись через хребет Дерри, густо заросший елью и белыми соснами, и шли около часа – вначале по лесозаготовочной тропе, а затем – свернув в сторону, туда, где можно было легко заблудиться и потеряться, если не соблюдать осторожность.
Бо был одет в яркий оранжевый жилет, у него было новехонькое охотничье снаряжение – он купил его в «Асе снаряжения». Он словно елка весь был увешан разнообразными гаджетами и устройствами, которые бряцали на каждом шагу.
Мы вышли к засидке, и первое, что он сказал: «Нам надо было прихватить сюда стулья».
Засидка выглядела обыденно: упавшая ель с широкой кроной, одну из ее суковатых ветвей легко можно было использовать как естественную опору для ружья. Сидя на пнях, мы легко могли окинуть взглядом ручей в пятидесяти футах от нас и за ним – широкую поляну.
Это было прекрасное место, но его было не сравнить с задним крыльцом Бо.
Я улыбнулся, зная, что скоро я буду стрелять с этого крыльца в свое удовольствие.
Мы открыли первые бутылки пива сразу по наступлении половины шестого утра, солнце уже взошло, но не полностью, просвечивая сквозь купы деревьев пятнами света – рассеянными на части оранжево-желтыми лучами.
Бо предложил чокнуться банками, отметив такой хороший день, и я согласился, еле сдержав готовое сорваться с языка возражение. Ненавижу это – пить с парнем, который постоянно хочет взболтать твое пиво.
Клац, клац, клац.
Как будто обязательно надо напоминать друг другу, что вы неплохо проводите время!
Но я хотел, чтобы выпивка растворилась в его крови, чтобы он стал размякшим, самоуверенным и нетвердо стоял на ногах. Поэтому каждый раз, когда он поднимал банку, я с ним чокался.
И каждый раз, когда он медлил с выпивкой, я открывал ему новую банку, что заставляло его быстрее приканчивать старое пиво и тянуться за новым.
– Сними с предохранителя, – сказал я, похлопывая по его ружью. – «Не снимайте с предохранителя, пока не готовы стрелять», да? Это чушь для баб и детишек. Я понял это за морями, когда первый раз попал в серьезную переделку.
Это была ложь – ну, что я научился этому на поле боя. Но я знал, что на него это подействует как надо.
Бо потянулся и щелкнул предохранителем.
Он пил и болтал о «Сталеварах»[51], затем о своей зубной практике, заявив, что обеспечил бы меня бесплатными медосмотрами, если бы мы догадались прихватить с собой что-нибудь покрепче, минимум пятилетней выдержки.
Затем наступила тишина, и я понял, что он хочет что-то сказать, а я ненавидел, когда наступают такие паузы, поэтому спросил сам:
– Что такое?
– Я тут слышал… что кое-кто из наших парней там… они отрезают людям уши, – он робко улыбнулся, как будто нервничая от того, что мог как-то меня оскорбить. – Ты когда-нибудь это видел? Как парни отрезают уши? И носят их на шее словно трофеи?