Книги он писал необыкновенно скучные, читать их было невозможно, а рассказчиком был превосходным. Если бы все то, что Арсений с князем Николаем слышали от него в последние годы, было изложено в его монографиях, он, пожалуй, стяжал бы себе славу популярного романиста. Но Салтыков имел строгий подход к науке и считал антинаучным публиковать факты, не имеющие под собой твердой опоры на даты. А вот с датами все было не так просто…
На следующий день после истории с покойницей князь, надев свой полковой мундир, принимал Петра Петровича, который находился в состоянии взвинченном. Похоже, ему очень хотелось выговориться.
Произнеся первый тост за здоровье именинника, Петр Петрович не мог уже остановиться и перешел к особенностям краевой культуры. Прихлебывая вино, он ударился в рассказы…
— Ах, князь, вы не представляете, какую интересную историю я раскопал на днях. Я ведь к вам сейчас прямиком от градоначальника… Да-с, князь, мне, пожалуй, и орден какой-нибудь… Я такую историйку раскопал… Все знали и никто не догадался!.. К вам, князь, конечно, это не относится. Вы в наших местах совсем недавно. Но я-то, я-то старый пень! Я-то здесь уже десять лет, а вот ни разу… А давеча спросил у кухарки своей — знает. И конюх — тоже знает. И даже полицмейстер…
История же, которую тут же, позабыв спросить разрешения у хозяина и именинника, рассказал учитель, сводилась к следующему.
Малороссия, терзаемая войною, двести лет назад цвела самозванцами. Из Львова начал свой путь Лжедмитрий Первый, из Могилева — второй, тушинский вор. И уж если хватило силенок у учителишки из Шклова представляться царем и выдавать себя за человека, образ которого все хорошо еще помнили, то чего уж легче было выдавать себя за того, кого никто никогда не видал, — за Бога.
Пока Малороссия стонала под пятой Речи Посполитой, смешение православия, католичества и протестантства породило и иных самозванцев. Они искажали учение святой церкви и даже отвергали полностью попов и таинства. Но один из них, монах Гермоген, пошел дальше всех, утверждая, что сам Бог вошел в его тело и устами Гермогеновыми взывает к человекам. Покуда шли войны, до Гермогена никому не было дела. А как заключили Поляновский мирный договор, уже было человек сорок заблудших, прибившихся к его ереси.
Гермоген имел прекрасное образование. Учился и у литовцев, и у поляков, и у немцев. Все заимствовал, но ничего не принимая. Лепил свое из чужого теста. Да так насобачился, так говорил складно — заслушаешься. Из деревень и даже из городов потянулись к нему люди, чтобы послушать и получить благословение.
Но смутное время минуло, и возроптали на Гермогена и православные, и католики, и лютеране, и кальвинисты, и жиды, и хлысты. Никто не желал его своим признавать. Виданное ли дело, чтобы смерд себя Богом объявил? Власти прислали в село отряд казаков. Гермогена схватили и бросили в темницу, а жителей села побили нагайками, кто под руку попадался. А надо сказать, под руку попадались многие, простой люд, истошно рыдая, высыпал из домов вслед за телегой, на которой увозили их связанного мессию.
Далее, к сожалению, история эта прерывается, документов тайного приказа на эту тему нет никаких, по, однако, есть богатейший материал из других источников указов, доносов, частных писем и прочего исторического мусора. Так вот, из этого разнопестрого мусора складывалась интереснейшая картина.
В темнице Гермоген пробыл совсем недолго. По крайней мере, по переписи арестантов уже через месяц его имя там не значится. А по иным источникам выходит, что Гермоген бежал из тюрьмы чудесным образом пока сокамерники его спали, он попросту исчез. Разумеется, он скорее всего не исчез, а изобрел какой-нибудь необыкновенный способ бежать, однако подкопа обнаружено не было, замки остались целехоньки, а часовые утверждали, что мимо них и муха не пролетала. Сбежав, Гермоген скрывался долгое время в местных лесах. Тут Петр Петрович сделал широкий жест в сторону окна: «Аккурат где вы, Николай Николаевич, охотиться любите».
Гермоген обосновался в лесу. Где-то в самой глухомани дом сколотил. Жизнь вел аскетическую, а убеждениям своим не изменил до конца дней. Разве что еще больше в мистику ударился. Прожил долго. Вроде бы до начала восемнадцатого века дожил. А потом и вовсе чудеса грянули. И в разных документах полный разброд…
Одни, наиболее ярые почитатели Гермогена, утверждают, что к семидесяти годам настолько овладел он таинствами колдовства, что вернул себе молодость и прожил вторую жизнь — такую же длинную, как первую. Другие, более скептично настроенные, утверждают, что прибился к Гермогену мальчонка, коего он вырастил, обучил всем своим секретам и завещал жить под его именем.
Вторая версия кажется более вероятной. Но факт в том, что когда в 1720 году странствующий монах Питирим, сбившись с дороги, заблудился в здешнем лесу, то набрел он на небольшой деревянный дом, где его встретил юноша, еще не бреющий бороды, назвавшийся Гермогеном. Юноша произвел впечатление весьма благостное, беседу вел мудрую, а после проводил странника до наезженной дороги, отвесил поклон и растаял в воздухе, «аки дым».
Известие о том, что Гермоген нашел средство от старости и смерти, быстро облетело окрестные села. Отважные смельчаки, лелеявшие мечту о бессмертии, устремились в лес в поисках кудесника. Многие из них погибли, заблудившись на лесных тропах или став добычей хищников, но были и такие, кому повезло. Они сумели отыскать Гермогена-бессмертного в лесу и даже получили от него благословение. Такие возвращались притихшими, рассказывали о виденном мало и о бессмертии больше никогда не вспоминали. Сказывали, что нынешний Гермоген замаливает грехи перед Богом и обладает могучей таинственной силой, влияющей на людей благочестивых — благостно, на грешных — смертельно…
Обед был окончен, и Петр Петрович ненадолго прервал свой рассказ. Марфа явилась убрать со стола, а князь Николай пригласил учителя в кабинет, где был накрыт столик с легкой закуской и вином. Завидев Марфу, князь усмехнулся и спросил у нее весело:
— А что, голубушка, не знаешь ли ты Гермогена какого из здешних лесов?
Он все еще продолжал улыбаться, когда Марфа побледнела как полотно и принялась часто креститься: «Господь с вами, хозяин!»
«Вот видите!» — прошептал князю учитель.
— Я уже наблюдал тот же страх у своей кухарки, когда спросил о Гермогене, — продолжал он в кабинете князя, потягивая вино. — И самое любопытное — не мог добиться от нее ни слова о причине такого испуга. Молчит и крестится, прямо как ваша… Мне стало интересно, и вот что я выяснил…
Поскольку Петр Петрович был ученым и никаким вымыслам о бессмертии и переселении душ не верил, он выстроил ясную картину «вечной» жизни таинственного Гермогена. Почувствовав, что стареет и что ему не под силу прокормить себя, да и похоронить кто-то же тоже должен, Гермоген скорее всего взял какого-то приблудного мальчишку на воспитание. Тот вырос, перенял образ жизни старика, а на старости лет поступил точно так же. «Вот так наука развенчивает легенды!» — гордо усмехнулся Петр Петрович. Отсюда и разброд в фактах. То кто-то видит Гермогена старым и седобородым, то, буквально через месяц, если сверяться по датам, — юным и безусым.
Подсчеты Петра Петровича привели его к убеждению, что последний старый Гермоген, самый набожный и аскетичный, должен был «смениться» что-то около 1825 года. Но…
— Вот вам, пожалуйста, — расплескивая вино, Петр Петрович полез во внутренний карман сюртука и извлек на свет сложенную вчетверо бумагу. — Это свидетельство паломника, который побывал у современного уже Гермогена, буквально совсем недавно. Он описывает человека немолодого, скорее всего лет тридцати, невысокого роста, с прямыми чертами лица, скорее западного, чем местного, типа, темноволосого, с мутными голубыми глазами!
— Что же в этом странного? — поинтересовался князь.
— А то, что на протяжении двух сотен лет Гермогена описывают совершенно одинаково. И взрослый, и юноша имеют черты славянские, нос слегка курносый, а волосы светлые.
— Так что с того? Попался на этот раз черноволосый мальчишка.
— Мое воображение увело меня гораздо дальше. — Петр Петрович поднял вверх палец, в который раз расплескивая вино. — Изменившийся облик Гермогена и ужас, в который приводит его имя простолюдинов, заставили меня подумать о подлоге, мошенничестве. А в связи с этим — пойти к городовому и попросить разрешения порыться в его архивах, особенно недавних…
— И что же?
— А то, что я обнаружил там весьма интересные факты, которые так и хочется связать с историческими реалиями…
Внимание Петра Петровича привлекло досье мелкого, немецкого помещика. Впрочем, был ли он мелким помещиком — неизвестно, зато доподлинно известно, что был большим жуликом. Поселившись в лучшем номере местной гостиницы, авантюрист нанял экипаж, запряженный четверкой лошадей, и распустил слух о том, что явился в город с секретной миссией от министерства юстиции. И потянулись к нему всяк, кто на руку нечист, с подношениями.
«Рассекретил» его городской голова случайно. Заглянув познакомиться с важным лицом, о котором говорил весь город, он узнал в нем человека, которого видел несколько недель назад в балагане скачущим по проволоке. Память на лица у головы была изумительная, что и позволило тут же, не сходя с места, кликнуть городового и повязать мошенника.
Однако, вот беда, денег при нем оказалось совсем немного. Но это скорее осложняло его положение, нежели наоборот. Грозила молодому человеку Сибирь-матушка, да пока возили его на допрос, сбежал малый — сиганул на какую-то веревку с бельем да и побежал по ней, как по земле. Стреляли в него, один солдат божился, что попал… Городской голова, узнав о происшествии, пришел в ярость и велел из-под земли достать. Только никто того малого с тех пор и не видел…
А вот года через два появились в здешних лесах разбойники…
— Погодите, погодите, Петр Петрович, о каких это лесах вы говорить изволите?