менить маршрут.
– А он и говорит: «Как вы смеете?» – произнес Генри, стараясь сохранять серьезность. – «Мое имя Хакер. Рудольф Хакер». – Генри хлопнул рукой по прилавку и зашелся в приступе смеха.
– Ладно, кончай меня смешить, – прохрипел сидевший за кассой Асад. – А не то я сейчас задохнусь.
– Нет, я так ничего и не поняла, – заметила миссис Линнет. – Расскажите еще раз.
Дверь распахнулась, и, впустив внутрь поток горячего воздуха и грохот музыки из сада возле паба, в магазин вошла Китти.
– Наша любимая юная леди, – сказал Генри. – О, как бы я хотел снова стать молодым.
– А вот и нет, – возразил Асад. – Ты мне сам говорил, что это был несчастнейший период твоей жизни.
– Тогда я хотел бы вернуть себе свое подростковое тело. Если бы я тогда понимал, каким оно было красивым и гладким, то не стал бы отыскивать у себя несуществующие физические недостатки. И вообще постоянно ходил бы в плавках!
– Вот доживете до моего возраста, – не выдержала миссис Линнет, – и будете благодарить Господа, что ваше тело еще хоть как-то функционирует.
– Можешь начинать хоть сейчас, – хмыкнул Асад. – Можем взять это за правило. И повесить объявление «По четвергам обслуживаем в плавках».
Генри погрозил ему пальцем:
– По-моему, хозяину магазина не пристало выставлять напоказ свои сливы.
– Да неужто сливы? – захихикал Асад.
Генри усиленно пытался сохранять серьезный вид:
– Полагаю, я еще должен сказать тебе спасибо, что ты не сказал «изюм».
– Миссис Линнет, вы на него дурно влияете, – укоризненно покачал головой Асад. – Посмеялись – и будет.
– Да-да, миссис Линнет! Посмеялись – и будет. Не стоит задевать нежные чувства присутствующей здесь юной особы. Китти, что я могу для тебя сделать? Или ты принесла еще яиц на продажу? Последняя партия уже кончается, – перегнулся через прилавок Генри.
– Как давно вы в курсе, что Мэтт Маккарти пытается выжить нас из дома?
В магазине повисла гробовая тишина. Генри бросил на Асада выразительный взгляд, который Китти успела перехватить.
– Следует ли это понимать как «уже довольно давно»? – Голос ее был полон горечи.
– Пытается выжить вас из дома? Но как? – удивилась миссис Линнет.
– Заставляя нас за все переплачивать. Вот как, – сухо ответила Китти. – И похоже, мы узнали об этом последними.
Асад вышел из-за прилавка:
– А ну-ка присядь, Китти. Давай-ка выпьем по чашечке чая и поговорим.
– Нет уж, спасибо. – Девочка воинственно скрестила на груди руки. – Меня ждут. Я только хотела узнать, кто еще потешался над нами за нашей спиной. Глупые горожане, да? Небось, думали, что смогут привести в порядок тот старый дом?
– Нет, все было не так, – не выдержал Асад. – У меня имелись кое-какие подозрения, что тут дело нечисто, но не было доказательств.
– Да, Асад хотел поделиться своими сомнениями, – вмешался в разговор Генри, – однако я сказал, что не стоит наводить тень на плетень. Ведь мы понятия не имели, что именно происходит в доме и что он там делает.
– Но вы ведь знали, что он жаждал заполучить наш дом. Еще когда нас здесь не было.
Генри беспомощно посмотрел на Асада:
– Конечно знали. Об этом все знали.
– Все, кроме нас, – не сдавалась Китти. – Нам бы очень помогло, если бы хоть кто-нибудь сообщил нам, что человек, который разносит наш дом по кускам, выставляя за это заоблачные счета, уже давным-давно положил на него глаз. Вот и хорошо, по крайней мере теперь я знаю цену своим друзьям. – И она повернулась к выходу.
– Китти! – окликнул ее Асад. – А твоя мама в курсе? Ты с ней говорила об этом? – Тяжелое, с присвистом дыхание Асада свидетельствовало о его сильном волнении.
– Я даже спрашивать ее об этом не хочу. Чтобы не создавать лишние проблемы. – Неожиданно она снова стала ребенком, кем, в сущности, и была. – Я не знаю, что делать. Хотя теперь это уже не имеет особого значения. Ему в любом случае скоро придется все прекратить. У нас закончились деньги. И теперь мы просто сидим в нашем полуразрушенном доме, подсчитываем убытки и думаем, как нам жить дальше.
Откровения Китти прозвучали несколько мелодраматично, но Генри не стал ее за это осуждать.
– Китти, ради бога, постой. Дай я тебе объясню…
Колокольчик жалобно звякнул, и за Китти закрылась дверь.
– Ну надо же! – нарушила тишину миссис Линнет. – Ну надо же!
– Она еще вернется, – сказал Генри. – Когда одумается. Одному Богу известно, что этот человек сотворил с их домом. Прости, Асад. – Генри обошел магазин, опуская жалюзи на окнах. – Теперь можешь меня упрекать своим «я же тебе говорил». Согласен, мы не должны были этого так оставлять, даже если у нас и не было доказательств. Всего лишь одни подозрения.
– Выходит, вы знали, что у него на уме, а? – удивилась миссис Линнет.
– Не совсем так, – ломая руки, произнес Генри. – В том-то и беда. Мы действительно ничего не знали. Ну и как нам теперь быть? На нашем месте вы ведь тоже не стали бы выдвигать голословных обвинений, да? Особенно когда речь идет о таком человеке, как он.
– Он сейчас в пабе, – сообщила миссис Линнет. – Вошел туда минут десять назад. Надо же, этакий тихоня, типа воды не замутит. – (Асад начал развязывать передник.) – А знаете, – продолжила она, – мне всегда казалось, будто с ним что-то неладно. Взять хотя бы дом миссис Баркер. Когда он его перестраивал, то, по словам миссис Баркер, установил ручки слишком близко к дверным рамам. И она, бедняга, теперь постоянно себе костяшки на пальцах обдирает.
– Куда это ты собрался? – поинтересовался Генри, заметив, что Асад решительно снял передник.
– Мне еще никогда в жизни не было так стыдно. Никогда, – с жаром произнес Асад. – Генри, девочка абсолютно права. Все, что она здесь сказала, – сущая правда. Мы вели себя просто позорно.
– И все-таки куда ты собрался?
– Потолковать с мистером Маккарти, – ответил Асад. – Пока миссис Деланси не узнала, что происходит. Я собираюсь попросить его вести себя так, как подобает честному человеку. А еще я собираюсь выложить ему все, что о нем думаю.
– Асад, не надо, – взмолился Генри, загородив ему путь к двери. – Не лезь к нему. Это нас не касается.
– Вот именно что касается. Это наша святая обязанность. Как друзей и как хороших соседей.
– Наша святая обязанность? Асад, а здесь хоть кому-нибудь было до нас дело? – Генри уже орал во всю глотку, не заботясь о том, что его услышат. – Хоть кто-нибудь заступился за нас, когда по приезде сюда мы столкнулись с религиозными фанатиками?! Хоть кто-нибудь протянул руку помощи, когда они били нам окна?! Писали нам на дверях гадости?!
– Генри, она совершенно одна.
– Как когда-то и мы с тобой!
– Все это было давным-давно и уже быльем поросло. – Асад упрямо покачал головой. – Интересно, чего ты так сильно боишься? – спросил он и захлопнул за собой дверь.
На человеке, стоявшем за грилем, был передник с накладными грудями и нарисованными штанишками в оборочках. Время от времени он хлопал себя по фальшивым грудям или поднимал вверх зажатую в щипцах сосиску и облизывал губы, словно совершал нечто непристойное. Иногда он кружился под музыку, гремевшую из стереосистемы, установленной на шатком столике возле дверей. Но Китти сейчас ничего не замечала. Она была как натянутая струна. Да, Кузены ужасно расстроились из-за ее обвинений, и тем не менее они явно были в курсе. Тогда почему они не предупредили?
– А вот и она, – бросил Энтони, когда какая-то женщина подошла к человеку, орудовавшему за грилем. У нее были мелированные, нарочито небрежно уложенные волосы, светлые пряди перемежались с рыжими. – Это та женщина, с которой путается мой папаша.
Китти даже поперхнулась.
– Что? – переспросила она, решив, что ослышалась.
– Тереза Диллон. Барменша. Папаша путается с ней уже много месяцев. – Энтони сообщил об этом с таким небрежным видом, словно не видит ничего странного в том, что его отец спит, помимо матери, с кем-то еще.
Китти опустила стакан с кока-колой:
– А ты уверен?
– На все сто. – Он бросил презрительный взгляд на женщину с мелированными волосами. – Причем она у него не первая.
Весь прошлый год Китти казалось, что она самый умудренный опытом подросток в мире. Она была единственным человеком в их семье, умевшим принимать разумные решения, оплачивать счета, вести домашнее хозяйство, поскольку мама постоянно находилась в растрепанных чувствах. И тем не менее иногда, например сегодня, ей казалось, будто она путешествует по неведомой земле, которую умом не способна объять. Когда она села рядом с Энтони, Мэтт тотчас же подошел к ним. Он даже пошутил насчет того, что если бы она воспользовалась его предложением подвезти ее, то могла бы сэкономить на напитках. Энтони решительно отказывался на него смотреть, Китти же задыхалась от ярости, и в результате Мэтт со словами «ох уж мне эти подростки» пересел к каким-то знакомым.
– Но если ты знаешь наверняка, – небрежно спросила Китти, – почему не расскажешь своей маме?
Он посмотрел на нее, точно на слабоумную, и она вспомнила, что рассказывала ему, как любили друг друга ее папа с мамой, а когда умер папа, мама была буквально в кусках.
Энтони угостил ее хрустящим картофелем, а затем пренебрежительно бросил:
– Ты не знаешь моего папашу.
Они сидели на скамье, заходящее солнце приятно припекало спину.
– Хочешь картофеля? Давай принесу с солью и уксусом, пока он еще не закончился. – Энтони порылся в карманах в поисках мелочи. И неожиданно остановился. – Ух ты! Интересно, что там такое творится?
Асад стоял напротив Мэтта, сидевшего на скамье за столом в другом конце сада. Китти слышала только отрывки их разговора, но, судя по застывшему лицу Мэтта и напряженной спине Асада, дело принимало серьезный оборот.
– Асад, ты не понимаешь, о чем говоришь. Я искренне советую тебе не лезть в чужие дела, чтобы не сесть в лужу. – Зычный голос Мэтта перекрывал музыку.