Антон внимательно смотрел под ноги. Когда солдаты проводили операции в лесах, то имели обыкновение рассовывать повсюду тонкие проволочные прутья-антенны, совершенно неразличимые в высокой траве. Задень Антон прут-антенну — на пульте будет сигнал. Впрочем, здесь они, похоже, не поставили. Скорее всего, побрезговали. Слишком много дерьма вокруг. Гриша так и не удосужился построить нормальную уборную — с дверью и ямой. Но как бы там ни было, убивать за это инвалидов — слишком жестоко.
Антон вспомнил старинные стихи из школьной хрестоматии: «Дерьмо каменеет как главы соборов. Как башни мечетей дерьмо каменеет. Дерьмо каменеет как Будда сидящий…» Дальше Антон не помнил. Он подумал: интересно, долетело это стихотворение по радиоволнам до Антарктиды? И если долетело, обнаружили антарктические ценители поэзии в нем «ощущение смерти»?
Антон залег в дерьме за кустом, увидел свесивший лопасти вертолет, троих в серебристых защитных комбинезонах, но без шлемов. Значит, не верили в повышенную радиацию, которую он установил с помощью медальона Елены. Те были заняты привычным, надо думать, делом — сбрасывали в овраг трупы. По тому, каким широким веером расхлестались вокруг канавы несчастные инвалиды, не составляло труда догадаться, что здесь произошло. Солдаты загнали инвалидов в канаву, но отчего-то их там не прикончили. Инвалиды побежали, поползли, заковыляли в разные стороны, и вот тут-то они их и покосили. Даже Антон, не сильно сведущий в технологии массовых убийств, понял, что был допущен брак. Словно в подтверждение, один из троих сказал: «Какого хрена, Коля, этим гранатам больше века! Они были выпущены в год войны против компьютерных игр!» «В ящике все гвозди проржавели, — добавил второй. — Скорее дерьмо взорвется, — с отвращением вытер о траву подошву, — чем эти гранаты! Ты что, не мог посмотреть год? Теперь возись!» Поволок, как повел, за единственную руку к канаве очередной труп.
Первый солдат был белый, такой же, как Антон. Второй — обративший внимание на проржавевшие гвозди в ящике с гранатами — темно-кирпичного цвета, с грубыми, как бы вырубленными топором, чертами лица, с густыми, толстыми, точно смазанными жиром волосами, опускающимися на бугристый лоб. Вне всяких сомнений, это был индеец, но — «новый индеец». «Новые индейцы» отличались от «старых» свирепостью, быстротой реакции и умением разбираться в сложной электронной технике. Сержант — Коля — оказался огромным, бритым наголо, иссиня-черным негром. Могучие его мышцы и не менее могучее брюхо, казалось, рвались прочь из серебристого комбинезона. В данный момент Коля сидел, свесив ноги из вертолетного проема, курил толстый — в один цвет с собой — окурок. После некоторого раздумья Антон припомнил, что эта штука называется сигарой, что сигары, как правило, курят состоятельные люди. На рукаве комбинезона у Коли красовались авиационные кресты-винты. Он был пилотом вертолета. Коля сидел в вертолетном проеме, как скала. Белый и красный, хоть и пошатывались, держались на ногах достаточно крепко. «Не буди негра, — усмехнулся про себя Антон. — Он и не думает спать!»
— Что там болтал под пилой этот… короткий на тележке? — пропустил мимо ушей упреки насчет некачественных гранат Коля.
Антон прикинул, что красного и белого он может достать из пистолета прямо сейчас. Колю достать будет посложнее. Он немедленно уйдет в вертолет, взлетит, превратит Антона из пулемета в фарш.
— Короткий молчал, как дерьмо, — отведал белый. — Слепой без жопы пискнул про какую-то старуху и дезертира, да только этот, — кивнул в сторону красного, — сначала вышиб из него мозги, а потом: «Простите, что вы сказали?»
Все заржали.
— Чего с них взять, — спросил красный, — со старухи и с дезертира? Я сам однажды чуть не стал дезертиром…
Коля молчал, выражая всем своим видом крайнее неодобрение.
— Привести сюда? — вздохнул красный. — Прямо сейчас?
— Успеешь. Точно не помню, но, по-моему, проходило что-то в сводках про дезертира, — Коля бросил окурок точно в мертвый открытый глаз ближайшего инвалида.
— Из армии или из спецназа? — поинтересовался белый.
— С трудфро, — Коля спрыгнул с вертолета, пнул ногой труп, нелепо раскинувший на траве руки, словно бежал навстречу Коле обняться, да вот беда, споткнулся.
— С трудфро? — не поверил красный. — Они засирают сводки такой мелочевкой?
Теперь Антон мог достать Колю, но под прикрытием вертолета оказались красный и белый. Они тут же упадут в овраг, разыграют Антона, как в карты. Один будет палить, чтобы он головы не мог поднять, другой — зайдет в тыл, сделает в упор. Прошло немало времени, но они ни разу не оказались все трое на открытом пространстве. Стоило одному сделать шаг, другие меняли местоположение автоматически. Антон понял, что погорячился.
Убить их будет непросто.
Как, впрочем, и уползти восвояси.
Чем дольше наблюдал за ними Антон, тем большее, хоть и противоестественное, уважение к ним испытывал. Худые, хлипкие трупы они оставляли на краю ямы. Плотные, костистые укладывали на дно «елочкой». «Ну да, — подумал Антон, — плотные костистые дают устойчивый огонь».
Белый принес из вертолета канистру с бензином, огнемет. Да, ребята не могли не вызывать уважения. В глухом безлюдном углу они работали как на виду у начальства в центре города. Они сожгут трупы, засыпят дно оврага землей, улетят, и все здесь останется как было, даже лучше и чище, чем было, потому что без людей. Вне всяких сомнений, работать с таким тщанием, зная, что никто не проверит, не похвалит, вообще не увидит, могли только суперсознательные профессионалы. Воистину свобода и демократия утвердились в стране навечно, если их защищали такие бойцы.
Антон вспомнил, как во время осмотра в школе на предмет отбора в воздушно-десантное училище они с Бруно мечтали, чтобы пьяный, длинный и гибкий, как удилище, есаул выбрал их. Но он не выбрал. Бруно не сумел отжаться от пола двести раз, не ответил ни на один вопрос. «Много водочки пьешь, мало читаешь», — заметил есаул. Антон сумел отжаться, ответил на все вопросы. «Мало водочки пьешь, много читаешь, — покачал головой десантный есаул. — Высшее не может происходить из низшего, — посмотрел на Бруно, — поскольку из меньшего невозможно получить большее, а из минуса плюс. Низшее может происходить из высшего, — перевел взгляд на Антона, — из большего возможно получить меньшее, из плюса нет проблем сделать минус. Да только зачем, если вокруг море низшего, меньшего и выше крыши минусов?» Антон и Бруно решили, что есаул — сумасшедший. «А если бы он меня взял в училище, — подумал Антон, — я бы тоже сейчас работал с трупами». Он часто видел солдат в деле. Ни разу у него не возникло чувства, что это нормальные живые люди. Это были жестокие механические убийцы, сделанные из иного, нежели остальные люди, материала. Сейчас Антон уже не думал, что десантный есаул — сумасшедший. Есаул знал о жизни что-то такое, чего не знали Антон и Бруно.
Он стиснул рукоятку пистолета. Время шло, а он по-прежнему, как дерьмо, лежал среди дерьма в кустах.
Время от времени белый и красный стреляли в подававших признаки жизни инвалидов. Поначалу Коля, занятый, как догадался Антон, подробнейшей ревизией Гришиной кладовки, выглядывал из помещения на выстрелы, потом перестал.
Это навело Антона на мысль. Он знал, что овраг тянется издалека, чуть ли не от самого болота. Ближе к болоту овраг был совершенно непроходим — со светящимися змеями на дне, — в лесу же был относительно сух, по нему вполне можно было проползти до места, где труженики смерти готовили костер. Антон вознамерился укрыться среди мертвых инвалидов и оттуда — как можно ожидать нападения из оврага с трупами? — прикончить убийц. То обстоятельство, что он будет стрелять им не в спину, а в лицо, преисполнило Антона мрачной радостью.
Не дыша он выполз из кустов, устремился в глубь леса, где вился-извивался овраг.
Антон затаился в овраге среди жестких зеленых папоротников и вылезших из земли корней. Папоротники кололи его рыжими, похожими на щупальца, усами. Антон много лет ходил среди папоротников, но понятия не имел, что у них такие противные усы. Он не видел, что происходило наверху, пытался на слух определить момент, когда можно будет кинуться в немытые, окровавленные тела. Должно быть, души инвалидов плотно стояли над оврагом — никакие звуки сверху сюда не проникали.
Антон выглянул из оврага, рискуя получить пулю между глаз. Но обошлось. Белый и красный разливали по походным стаканчикам трофейный Гришин спирт. Потом белый подбросил бутылку в воздух. «Новый индеец» совершенно невероятно расстрелял ее — одним выстрелом отстрелил горлышко, другим смешал с небом саму бутылку.
Антон, как змея, прополз по остывающим трупам, устроился в углу оврага. Ноги он прикрыл чьим-то задубевшим от крови синим халатом. Руку с пистолетом сунул под бок лежащему рядом слепцу с разбитой головой. Слепец уставился на Антона белыми глазами, как бы винясь за вынужденное предательство.
Антон откинул голову, прикрыл глаза, оставив незаметный просвет в ресницах.
К краю ямы приблизился белый. Лицо его сразу сделалось настороженным — Антон нарушил порядок тел. Белый волок за ногу труп, дуло висящего на ремне под мышкой автомата смотрело вниз. Белый замер. Антон открыл глаза, подмигнул ему. Белый отпустил ногу трупа, рванул автомат. Антон дважды выстрелил ему в сердце. На лице белого навеки застыло выражение искреннего, можно даже сказать, обиженного недоумения. «Твою мать!» Он рухнул в яму носом вниз. Переворачивая его на спину, чтобы снять автомат, Антон подивился, какое у парня хорошее, открытое лицо. Оно как бы существовало отдельно от дела, которым занимался парень. Впрочем, Антон не успел овладеть автоматом, додумать до конца мысль о несоответствии лица и дела.
— Ларс! — Антон четко расслышал характерный щелчок, свидетельствующий, что «новый индеец» вставил в автомат рожок с патронами. — Ты где?
Антон высвободил руку. Непостижимым образом красный, хотя был достаточно далеко от ямы, среагировал, причем не просто среагировал, а как если бы уже знал, что произошло. Слепой, которым прикрывался Антон, вдруг затрясся, принимая в разбитую голову пули и тем самым уже окончательно искупая грех вынужденного предательства. Кровь и мозги залепили Антону глаза. Он выстрелил наугад, не целясь.