– И ружье тоже?
– Ему перерезали горло. Может, тот, кто его убил, до сих пор где-то рядом. Может, он наблюдает за нами.
Она вскинула голову и испуганно осмотрелась. По обеим сторонам дороги простирались бескрайние кукурузные поля.
– Скорее всего он ушел. Но я не хочу рисковать. Давай. Иди.
Вики медленно пошла к машине неестественной, напряженной походкой. Тень скользила за ней темным пятном под ногами, словно привязчивый ручной зверек, который в это время суток всегда старается держаться поближе к хозяину. Берт присел на корточки рядом с телом мальчишки. Самый обыкновенный мальчишка, без особых примет. Да, он попал под машину. Но не машина перерезала ему горло. Разрез был рваный, сделанный неловко и неумело, – человек, прикончивший мальчика, явно не обучался у армейских сержантов тонкостям рукопашного боя, – но в итоге удар все равно оказался смертельным. Последние тридцать шагов из зарослей кукурузы мальчик либо пробежал сам, либо его – уже мертвого или смертельно раненного – попросту вытолкнули на дорогу, где его сбил Берт Робсон на своем «тандерберде». Если тогда мальчик был еще жив, он все равно не продержался бы и тридцати секунд.
Вики легонько похлопала Берта по плечу, и он буквально подпрыгнул от неожиданности.
Она стояла у него за спиной, старательно отводя глаза в сторону. Через левую руку перекинуто плотное армейское одеяло, а в правой – зачехленное помповое ружье. Берт взял одеяло и, расстелив на дороге, перекатил на него тело мальчика. Вики болезненно застонала.
– Ты там как, держишься? – Он взглянул на нее. – Вики!
– Держусь, – сдавленным голосом проговорила она.
Берт накинул края одеяла на тело, сгреб жуткий сверток в охапку и кое-как поднял с земли. Тело было тяжелым, оно перегнулось и чуть не выскользнуло у него из рук. Берт прижал его к себе крепче, и они с Вики вернулись к машине.
– Открой багажник, – прохрипел он.
Багажник был полон: чемоданы, сувениры, дорожные сумки. Вики пришлось переставить почти все на заднее сиденье, чтобы освободить место. Берт положил тело мальчика внутрь, захлопнул крышку и с облегчением вздохнул.
Вики стояла у водительской дверцы, по-прежнему сжимая в руках зачехленное ружье.
– Клади на место и садись в машину.
Берт взглянул на часы: прошло всего пятнадцать минут. А казалось, целая вечность.
– А чемодан? – спросила Вики.
Берт вернулся туда, где стоял чемодан. Прямо на белой разделительной полосе, словно центр композиции на какой-нибудь импрессионистской картине. Он поднял чемодан за потертую ручку и настороженно замер. У него было стойкое ощущение, что за ним наблюдают. Раньше он только читал о таких ощущениях, по большей части в дешевых бульварных романах, и не верил, что так бывает на самом деле. Но теперь он поверил. Ему казалось, что там, среди зарослей кукурузы, скрывались люди. Возможно, много людей. И они бесстрастно оценивали обстановку, пытаясь прикинуть, успеет ли женщина расчехлить ружье и открыть огонь, прежде чем они схватят Берта, утащат в сумрак среди стеблей и перережут ему горло…
С бешено бьющимся сердцем он добежал до машины, выдернул ключи из замка багажника и забрался на водительское сиденье.
Вики снова расплакалась. Берт завел двигатель и поддал газу. Не прошло и минуты, как страшное место осталось далеко позади.
– Какой там, ты говорила, следующий городок? – спросил он.
– Сейчас. – Она снова склонилась над атласом автодорог. – Гатлин. Мы будем там минут через десять.
– Надеюсь, там есть полицейский участок… Большой городок?
– Небольшой. Просто точка на карте.
– Ну, может, там будет хотя бы констебль.
Какое-то время они ехали молча. Проехали мимо силосной башни, по левую сторону дороги. А кроме башни, не было вообще ничего. Сплошная кукуруза. На дороге – и на их полосе, и на встречной – ни единого автомобиля. Ни легковушек, ни грузовиков.
– Слушай, Вики, а после того как мы съехали с автотрассы, нам попадались автомобили?
Она на секунду задумалась.
– Была одна легковая машина. И трактор. На том перекрестке.
– Нет. На этой дороге. Шоссе номер 17.
– Нет. На этой дороге – нет.
Раньше она бы не ограничилась столь лаконичным ответом. Это было бы только вступление к очередному язвительному замечанию. Но сейчас Вики просто смотрела в окно, прямо перед собой, на дорогу и бесконечные белые штрихи разделительной полосы.
– Вики, может, откроешь его чемодан?
– Думаешь, надо?
– Не знаю. Наверное.
Пока Вики возилась с узлами (при этом выражение ее лица было специфическим: вроде бы безучастным и совершенно пустым, но с напряженно поджатыми губами; точно такое же лицо – Берт хорошо это помнил – всегда было у его мамы, когда та потрошила цыпленка к воскресному обеду), он опять включил радио.
На волне легкой музыки, которую они слушали раньше, шли сплошные помехи. Берт принялся крутить ручку настройки. Какая-то сельскохозяйственная программа. Вести с полей. Бак Оуэнс. Тэмми Уайнетт. Звук едва пробивался сквозь помехи. А потом, уже в самом конце шкалы, из динамика неожиданно вырвалось одно-единственное слово – причем так громко и четко, словно тот, кто его произнес, сидел прямо здесь, за решеткой динамика на приборной доске.
– ИСКУПЛЕНИЕ! – проревел голос.
Берт тихо крякнул от неожиданности. Вики вздрогнула.
– МЫ СПАСЕМСЯ ЛИШЬ КРОВЬЮ АГНЦА! – прогрохотал голос, и Берт поспешно убавил звук. Станция явно была где-то рядом. Совсем близко… да вот же она. Паукообразное сооружение прямо на горизонте, над морем кукурузных стеблей. Красная тренога на фоне голубого неба. Радиомачта.
– Искупление – вот наш путь, братья и сестры, – продолжал голос в динамике, но теперь он звучал не так громко и не бил по ушам. На заднем плане, вдали от микрофона, приглушенный хор голосов отозвался: «Аминь». – Кое-кто убежден, что возможно пройти путями мирскими – и не запятнать свою душу грехом, коим полнится мир. Но разве тому учит нас слово Божье?
Вдали от микрофона, но все равно громко: «Нет!»
– СВЯТЫЙ БОЖЕ! – снова возвысил голос проповедник. Теперь его речь наполнилась мощной пульсацией, в которой был некий захватывающий драйв, почти как в ритмах рок-н-ролла. – Когда же уразумеют они, что путь греха ведет к смерти? Когда они уразумеют, что за все надо платить и возмездие ждет по ту сторону? Иисус сказал: «В доме Отца Моего обителей много». Но нет в нем обители для блудодеев. Нет в нем обители для завистников. Нет обители для осквернителей кукурузы. Нет обители для мужеложцев. Нет обители…
Вики выключила радио.
– Иначе меня сейчас точно стошнит.
– Что он сказал? – спросил Берт. – Что-то про кукурузу.
– Не знаю, не слышала. – Вики занялась вторым узлом.
– Он что-то сказал про кукурузу. Точно сказал, я слышал.
– Готово! – воскликнула Вики и открыла чемодан, лежавший у нее на коленях.
Они проехали указатель: ГАТЛИН. 5 МИЛЬ. ВОДИТЕЛЬ, БУДЬ ОСТОРОЖЕН. ПОБЕРЕГИ НАШИХ ДЕТЕЙ. Указатель, установленный в свое время членами ордена лосей[66], был изрешечен пулями 22-го калибра.
– Носки, – принялась перечислять Вики. – Две пары брюк… рубашка… ремень… галстук-ленточка с… Кто это, не знаешь? – Она показала ему облупившуюся позолоченную застежку для галстука с портретом какого-то ковбоя.
Берт посмотрел на застежку.
– По-моему, Хопалонг Кэссиди[67].
– Ага. – Вики положила галстук с застежкой обратно в чемодан и снова расплакалась.
Помолчав пару секунд, Берт спросил:
– А ты не заметила ничего странного в этой проповеди по радио?
– Нет. Я еще в детстве наслушалась этого бреда. На всю оставшуюся жизнь. Я же тебе рассказывала.
– А тебе не показалось, что у него слишком уж молодой голос? У проповедника?
Она невесело рассмеялась:
– Да, молодой. Ну и что? Может, это подросток. А может, и вовсе ребенок. В том-то и ужас. Им с малых лет промывают мозги, пока они еще гибкие и податливые. Те, кто их обрабатывает, они знают, как сыграть на чувствах, и мастерски давят на психику. Ты бы послушал эти «выездные проповеди», на которые меня таскали родители… ну, где меня «спасали». Ладно, давай вспоминать. Вот, к примеру, малышка Гортензия, Поющее чудо. Ей было восемь. Она пела на улицах «Только под рукой Всевышнего», а ее папаша со шляпой обходил зрителей и говорил всем и каждому: «Не скупитесь, давайте больше, не покиньте в нужде дитя Божие». Потом был еще Норман Стонтон. Этакий маленький лорд Фаунтлерой в пиджачке и коротких штанишках. Прочил всем вечные муки и адское пламя. Ему было семь лет.
Берт недоверчиво покачал головой, и Вики кивнула: мол, она не врет.
– И если бы их было всего двое! Но их было много, таких вот детей. Они хорошо привлекали публику и пользовались успехом. – Последнюю фразу Вики проговорила, скривившись от отвращения. – Руби Стэмпнелл. Десятилетняя знахарка. Лечила молитвами и наложением рук. Сестрички Грейс. Они выходили на публику с нимбами из фольги и… ой!
– Что там? – Берт резко повернул голову и взглянул на вещицу в руках у жены. Вики достала ее, не глядя, с самого дна чемодана. Берт наклонился пониже – хотел рассмотреть, что там такое. Вики без слов отдала эту штуку ему.
Это было распятие с крестом из перекрученных кукурузных листьев, когда-то зеленых, а теперь высохших и пожелтевших. Толстыми нитками, сплетенными из кукурузных рылец, к кресту был привязан стержень маленького кукурузного початка. Большая часть зерен аккуратно вынута – наверное, их выковыривали по одному крошечным перочинным ножом. Оставшиеся зернышки образовали грубое изображение распятой фигуры в виде «мозаичного» барельефа. Глаза – желтые зерна с продольными надрезами зрачков. Раскинутые руки. Над головой у фигуры – четыре буквы: INRI[68].
– Мастерски сделано, – сказал Берт.