– Кого вы видели? Лося?
– Наверное. – Голос его дрожал. – Но глаза… Красные глаза! – Он посмотрел на меня. – Так выглядят в ночи глаза лося? – Голос жаждал утвердительного ответа.
– По-всякому выглядят, – отвечаю я, надеясь, что так оно и есть, хотя мне не раз доводилось смотреть на лосей из кабины автомобиля и ночью, но никогда отблеск фар от их глаз не окрашивался красным.
Туки предпочел промолчать.
Пятнадцать минут спустя мы подъехали к месту, где сугроб по правому борту резко убавил в высоте: снегоочистители всегда приподнимали «ножи», проходя перекресток.
– Вроде бы мы повернули здесь. – Голосу Ламли недоставало уверенности. – Правда, указателя я не вижу…
– Здесь, – кивнул Туки. Голос у него изменился до неузнаваемости. – Верхняя часть указателя торчит из снега.
– Да. Конечно. – Ламли облегченно вздохнул. – Послушайте, мистер Тукландер, я хочу извиниться. Я замерз, переволновался, вот и вел себя как последний идиот. И я хочу поблагодарить вас обоих…
– Не благодарите меня и Бута, пока мы не посадим их в эту машину, – оборвал его Туки. Перевел «Скаут» в режим четырехколесного привода и через сугроб свернул на Джойтнер-авеню, которая через Лот выходила на шоссе 295. Снег фонтаном полетел из-под брызговиков. Задние колеса пошли юзом, но Туки водил машину по снегу с незапамятных времен, так что легким движением руля выровнял внедорожник, и мы двинулись дальше. В свете фар то появлялись, то исчезали следы другого автомобиля, проехавшего этой дорогой раньше, – «мерседеса» Ламли. Сам Ламли наклонился вперед, вглядываясь в снежную пелену.
И вот тут Туки заговорил:
– Мистер Ламли.
– Что? – повернулся он к Туки.
– Среди местных жителей ходят всякие истории о Джерусалемс-Лоте. – Голос его звучал спокойно, но морщины стали глубже, а глаза тревожно бегали из стороны в сторону. – Возможно, все это лишь досужие выдумки. Если ваши жена и дочь в кабине, все отлично. Мы их заберем, отвезем ко мне, а завтра, когда буран утихнет, Билли с радостью отбуксирует ваш автомобиль. Но если в кабине их не будет…
– Как это не будет? – резко обрывает его Ламли. – Почему их не будет в кабине?
– Если в кабине их не будет, – продолжает Туки, не отвечая, – мы разворачиваемся, возвращаемся в Фолмаут и извещаем о случившемся шерифа. В такой буран, да еще ночью, искать их бессмысленно, не так ли?
– Мы найдем их в кабине. Где им еще быть?
– И вот что еще, мистер Ламли, – добавил я. – Если мы кого-то увидим, заговаривать с ними нельзя. Даже если они что-то начнут говорить нам. Понимаете?
– Что это за истории? – медленно, чуть ли не по слогам, спрашивает Ламли.
От ответа – одному Богу известно, что я мог ему ответить – меня спас возглас Туки: «Приехали».
Мы пристроились в затылок большому «мерседесу». Снег толстым слоем лег на багажник и крышу, у левого борта намело большой сугроб. Но светились задние огни, и из выхлопной трубы вырывался дымок.
– Бензина им хватило, – вырвалось у Ламли.
Туки, не выключая двигателя, потянул вверх рукоятку ручного тормоза.
– Помните, что сказал вам Бут, мистер Ламли.
– Конечно, конечно. – Но думал он только о жене и дочке. Едва ли можно его в этом винить.
– Готов, Бут? – повернулся ко мне Туки. Наши взгляды встретились.
– Думаю, что да.
Мы вылезли из кабины, и ветер тут же облапил нас, бросая в лица пригоршни снега. Ламли шел первым, наклонившись вперед, полы его модного пальто раздулись, как паруса. Он отбрасывал две тени: одну – от фар внедорожника Туки, вторую – от задних огней «мерседеса». Я следовал за ним, Туки замыкал нашу маленькую колонну. Когда я поравнялся с задним бампером «мерседеса», Туки придержал меня.
– Обожди!
– Джейни! Френси! – проорал Ламли. – Все в порядке? – Он открыл дверцу у водительского сиденья, сунулся в кабину. – Все…
И замер. Ветер выхватил тяжелую дверцу из его руки, распахнул до предела.
– Святый Боже, Бут, – пробормотал Туки. – Видать, та же история.
Ламли повернулся. На лице недоумение и испуг, глаза круглые. И тут же бросился к нам, поскользнулся, чуть не упал. Пролетел мимо меня, вцепился в Туки.
– Как вы могли это знать? – проревел он. – Где они? Что у вас тут творится?
Туки оторвал его руки, протиснулся к распахнутой дверце. Мы вместе заглянули в салон «мерседеса». Тепло и уютно, но красный индикатор указывал, что бензина осталось на донышке. И никого. Только кукла Барби на коврике у переднего пассажирского сиденья. Да детская лыжная курточка на заднем.
Туки закрыл лицо руками… и исчез. Ламли схватил его и отшвырнул в сугроб. Бледный, с безумным взглядом. Губы его шевелились, но он не мог произнести ни звука. Залез в салон, достал куртку.
– Куртка Френси? – свистящий шепот, и тут же крик. – Куртка Френси! – Он повернулся, держа ее перед собой, маленькую курточку с отороченным мехом капюшоном. Посмотрел на меня, сбитый с толку, ничего не понимающий. – Она не могла выйти из машины без куртки, мистер Бут. Почему… почему… она же замерзнет.
– Мистер Ламли…
Он шагнул в снеговерть с курткой в руке, крича:
– Френси! Джейни! Где вы? Где вы-ы-ы?
Я протянул Туки руку, помог подняться.
– Ты в…
– Что я, – отвечает он. – Мы должны удержать его, Бут.
Мы бросились следом за ним, не бросились – поплелись: снега насыпало выше колена. Но он остановился, и мы настигли его.
– Мистер Ламли… – Туки положил руку ему на плечо.
– Туда! – крикнул Ламли. – Они пошли туда. Посмотрите!
Мы посмотрели. Две цепочки следов, больших и маленьких, которые быстро заносил снег. Еще пять минут, и мы не увидели бы их вовсе.
Он двинулся было по следу, наклонив голову, но Туки схватил его за пальто.
– Нет! Ламли, нет!
Обезумевшее лицо Ламли повернулось к Туки, он сжал пальцы в кулак, замахнулся, но что-то в глазах Туки заставило его опустить руку. Он посмотрел на меня, потом взгляд его вернулся к Туки.
– Она замерзнет. – Он словно разговаривал с двумя глупыми мальчишками. – Разве вы этого не понимаете? Она без куртки, и ей всего семь лет…
– Они могут быть где угодно, – ответил Туки. – Нельзя идти по следам. Очередной порыв ветра полностью их занесет.
– Так что вы предлагаете? – истерично выкрикнул Ламли. – Если мы поедем за полицией, они замерзнут! Френси и моя жена!
– Возможно, они уже замерзли. – Туки встретился с Ламли взглядом. – А может, с ними случилось что и похуже.
– О чем вы? – прошептал Ламли. – Выкладывайте, черт побери. Скажите мне!
– Мистер Ламли, – говорит Туки. – Дело в том, что в Лоте…
Но именно я, неожиданно для самого себя, произнес ключевое слово:
– Вампиры, мистер Ламли. В Джерусалемс-Лоте полным-полно вампиров. Я понимаю, осознать это трудно…
Он вытаращился на меня так, словно я позеленел у него на глазах, и прошептал:
– Психи. Вы оба – психи. – Потом отвернулся от нас, сложил руки рупором и завопил: – ФРЕНСИ! ДЖЕЙНИ!
Двинулся по следу, полы его пальто стелились по снегу.
Я посмотрел на Туки:
– Что будем делать?
– Пойдем за ним, – говорит он. Снегом волосы прилепило ко лбу, выглядел он таки странно. – Не могу оставить его здесь. А ты?
– Пожалуй что нет.
И мы пошли за ним. Но расстояние между нами все увеличивалось. На его стороне была сила молодости. Он прорубал снег, словно грейдер. А тут дал себя знать мой артрит, и я уже посматривал на ноги, умоляя их: еще немного, пожалуйста, продержитесь еще немного…
Я ткнулся в спину Туки. Он стоял, широко расставив ноги, голову опустил, руки прижал к груди.
– Туки, – говорю, – с тобой все в порядке?
– Все нормально, – ответил он, опуская руки. – Нам бы не упустить его из виду, Бут. Скоро он выдохнется и начнет лучше соображать.
Мы добрались до вершины взгорка и внизу увидели Ламли, оглядывавшегося в поисках следов. Бедняга, шансов найти их у него не было. Там, где он стоял, ветер дул так сильно, что заметал любую впадину через три минуты.
Ламли поднял голову и прокричал в ночь:
– ФРЕНСИ! ДЖЕЙНИ! РАДИ БОГА, ОТЗОВИТЕСЬ!
В голосе слышались отчаяние, ужас, боль. Но ответил ему лишь рев ветра. Ветер словно смеялся над ним, говоря: Я забрал их, мистер Нью-Джерси, а вы оставайтесь с дорогой машиной и пальто из кашемира. Я забрал их и занес их следы, а к утру они будут у меня, что две клубнички в морозилке…
– Ламли! – завопил Туки, перекрывая вой ветра. – Не хотите верить в вампиров – не надо! Но так вы им ничем не поможете. Мы должны…
Но внезапно Ламли ответили, из темноты донесся голосок, зазвеневший, как серебряные колокольчики, и внутри у меня все похолодело.
– Джерри… Джерри, это ты?
Ламли развернулся на голос. И тут появилась она, выплыла из тени маленькой рощи, как привидение. Мало того что городская, да к тому же еще самая прекрасная из виденных мною женщин. Так мне хотелось подойти к ней и выразить свою радость: как не радоваться, если она жива и здорова. Одета она была в зеленый пуловер и накидку без рукавов – вроде бы такие называют пончо. Накидка колыхалась, черные волосы струились на ветру, как вода в ручье в декабре, перед тем как мороз скует ее льдом.
Может, я даже шагнул к ней, потому что почувствовал руку Туки на своем плече, грубую и горячую. И все же (как я могу такое говорить?) я возжелал ее, такую черноволосую и прекрасную, в зеленом пончо, колышущемся у шеи и плеч, экзотическую и странную, навевающую мысли о прекрасной незнакомке из стихотворения Уолтера де ла Мэра.
– Джейни! – закричал Ламли. – Джейни!
И через снег поспешил к ней, вытянув руки.
– Нет! – попытался остановить его Туки. – Ламли, нельзя!
Он даже не оглянулся… а она посмотрела на нас. Посмотрела и усмехнулась. И от ее усмешки моя страсть, мое вожделение вспыхнули синим пламенем, обратившись в черные угли, серую золу. От нее веяло могильным холодом, белыми костями, завернутыми в саван. Даже с такого расстояния мы видели красный блеск ее глаз. Скорее волчьих, чем человечьих. А при ухмылке обнажились и неестественно длинные зубы. Мы видели перед собой не человеческое существо. Мертвеца, каким-то образом ожившего в этом жутком воющем буране.