Шелк опять кивнул:
— Сделай это, пожалуйста.
Быстро и без лишних движений — удивительно для такого большого человека — Гагарка встал на колени перед ним.
— Очисти меня, патера, потому что я оскорбил Паса и других богов.
Глядя на улыбающееся изображение Сциллы — подальше от тяжелого жесткого лица Гагарки, — Шелк пробормотал ритуальные слова:
— Расскажи мне, сын мой, и я принесу тебе прощение из колодца его безграничного сострадания.
— Сегодня вечером я убил человека, патера. Ты это видел. Его звали Выдра. Морской Петух хотел заколоть Мурсака, но тот его ударил…
— Кеглей, — тихо подсказал Шелк.
— Лилия, патера. Но я вынул игломет только тогда, когда Выдра вынул свой.
— Он собирался застрелить Мурсака, верно?
— Я так думаю, патера. Он работает с Морским Петухом внутри и снаружи. Во всяком случае, работал.
— Тогда в том, что ты сделал, Гагарка, нет греха.
— Спасибо, патера.
После чего Гагарка надолго замолчал. Шелк ждал и молча молился, вполуха слушая злые голоса на улице и грохочущие колеса проезжавших повозок, его мысли вспархивали и возвращались к спокойным, довольным и слегка печальным голосам, которые он слышал на игровой площадке, к мячу, который он все еще носил в кармане, и к тем бесчисленным вещам, которым хозяин голосов хотел научить его.
— Я ограбил несколько домов на Палатине. Я пытаюсь вспомнить сколько. Двадцать, точно. Но может быть больше. И я побил женщину, девушку, которую зовут…
— Ты не должен называть мне ее имя, Гагарка.
— Очень сильно побил. Она попыталась получить от меня больше, хотя я уже дал ей по-настоящему красивую брошь. Я слишком много выпил, и я ударил ее. Разбил ей рот. Она закричала, я опять ударил ее и сбил на пол. Она сказала, потом, что не могла работать неделю. Я не должен был это делать, патера.
— Да, — согласился Шелк.
— Она лучше, чем многие другие, выше, толще и симпатичнее. Понимаешь, что я имею в виду, патера? Вот почему я дал ей брошь. И когда она захотела больше…
— Понимаю.
— Я собирался ударить ее ногой. Я этого не сделал, иначе убил бы ее на месте. Однажды я до смерти забил человека ногами. Это часть того, что я рассказал патере Щука.
Шелк кивнул, заставив себя отвести глаза от тяжелых ботинок Гагарки.
— Если патера принес тебе прощение за этот поступок, ты не должен повторять это мне; и, поскольку ты удержался и не ударил ногой эту неудачливую женщину, ты заработал милость богов — особенно Сциллы и ее сестер — за сдержанность.
Гагарка вздохнул:
— Это все, что я сделал с последнего раза, патера. Вскрыл эти дома и побил Синель. И я бы не сделал этого, патера, если бы не знал, что деньги ей нужны на ржавчину. Иначе, мне кажется, я не стал бы ее бить.
— Ты понимаешь, что домушничать нехорошо, Гагарка. Ты должен это понимать, иначе ты бы не рассказал мне об этом. Это нехорошо, и когда ты входишь в дом, чтобы ограбить его, тебя легко могут убить, и ты умрешь грешником. А вот это будет очень плохо. Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что поищешь другой способ жить, получше. Ты сделаешь это, Гагарка? Дашь ли ты мне слово?
— Да, патера, я клянусь, что поищу. Я уже занимаюсь этим. Покупаю вещи и продаю. Вроде того.
Шелк решил, что лучше не спрашивать, что за вещи он продает и откуда они взялись у продавцов.
— Женщина, которую ты побил, Гагарка. Ты сказал, что она употребляет ржавчину. Прав ли я, предполагая, что она безнравственная женщина?
— Она не хуже многих других, патера. Она работает в заведении Орхидеи.
Шелк кивнул себе:
— Это место того самого сорта, который я предполагаю?
— Нет, патера, это самое лучшее из таких мест. Они не разрешают драки или что-нибудь в таком роде, и у них все на самом деле чисто. Некоторые из девушек Орхидеи даже пошли в гору.
— Тем не менее, Гагарка, ты не должен ходить в такие места. Ты выглядишь не так плохо, ты силен, и у тебя есть некоторое образование. Тебе не составит труда найти достойную девушку, и достойная девушка сможет принести тебе много добра.
Гагарка зашевелился, и Шелк почувствовал, что стоящий на коленях мужчина глядит на него, хотя он сам не разрешил взгляду оторваться от Сциллы.
— Ты имеешь в виду, что должен отпустить ей грехи, патера? И ты бы не хотел, чтобы одна из них имела дело с человеком, вроде меня. Ты бы сказал ей, что она заслуживает кого-то получше. Твою мать, ты бы так и сказал!
На мгновение Шелку показалось, что вся глупость и безмозглость витка обрушилась ему на плечи.
— Поверь мне, Гагарка, многие из таких девушек выходят замуж за мужчин намного хуже тебя. — Он тяжело вздохнул. — В наказание за зло, которое ты сделал, Гагарка, завтра ты должен совершить три похвальных поступка до наступления этого часа. Должен ли я объяснять тебе, что такое похвальные поступки?
— Нет, патера. Я помню и совершу их.
— Очень хорошо. Тогда я приношу тебе, Гагарка, прощение от имени всех богов. Во имя Великого Паса, ты прощен. Во имя Ехидны, ты прощен. Во имя Сциллы, ты прощен… — Вскоре пришел решающий момент. — Во имя Внешнего и всех младших богов, ты прощен властью, доверенной мне.
Никаких возражений со стороны Гагарки. Шелк нарисовал в воздухе над его головой знак сложения.
— Теперь мой черед, Гагарка. Исповедуешь ли ты меня, как я исповедовал тебя?
Двое мужчин поменялись местами.
— Очисти меня, друг, — сказал Шелк, — потому что мне грозит смерть и я могу оскорбить Паса и других богов.
Рука Гагарки коснулась его плеча:
— Я никогда не делал этого раньше, патера. Надеюсь, я сделаю все правильно.
— Расскажи мне… — подсказал Шелк.
— Ага. Расскажи мне, патера, и я принесу тебе прощение из колодца безграничного сострадания Паса.
— Сегодня ночью мне, быть может, придется вломиться в один дом, Гагарка. Я надеюсь, что не придется, но если владелец дома не пожелает встретиться со мной или не сделает то, что некий бог — Внешний, возможно ты о нем знаешь — хочет, чтобы он сделал, тогда я попытаюсь заставить его.
— Чей…
— Если он будет один, я собираюсь угрожать его жизни до тех пор, пока он не сделает то, чего от него требует бог. Но, откровенно говоря, я сомневаюсь, что он вообще захочет видеть меня.
— Кто это, патера? Кому ты собираешься угрожать?
— Ты смотришь на меня, Гагарка? Предполагается, что ты не должен.
— Все в порядке, больше не смотрю. Кто это, патера? Чей это дом?
— Я не должен рассказывать это тебе, Гагарка. Прости мне мое намерение, пожалуйста.
— Боюсь, что не могу, сын мой, — сказал Гагарка, входя в роль. — Я должен знать, кто это и почему ты собираешься сделать это. Может быть, риск будет не такой большой, как ты думаешь, сечешь? Я тот, кто может судить об этом, лады?
— Да, — согласился Шелк.
— И теперь я понимаю, почему ты искал меня: я могу сделать это лучше любого другого. Только я должен знать, потому что, если это легче легкого, я должен буду сказать тебе, чтобы после этой исповеди ты обратился к настоящему авгуру, а обо мне забыл. Есть дома и есть Дома. Ну, кто это и где это, патера?
— Его зовут Кровь, — сказал Шелк и почувствовал, как напряглась рука Гагарки, лежавшая на его плече. — Я полагаю, что он живет где-то на Палатине. Во всяком случае, у него есть личный поплавок и он нанял человека, который водит механизм.
Гагарка хмыкнул.
— Я думаю, что это может быть опасным, — продолжал Шелк. — Я чувствую это.
— Ты победил, патера. Я исповедую тебя. Но ты должен рассказать мне об этом все. Мне нужно знать, что происходит.
— Аюнтамьенто продало этому человеку наш мантейон.
Шелк услышал выдох Гагарки.
— Это не принесет ему практически ничего, ты же понимаешь. Доход от мантейона должен был бы компенсировать расходы на палестру; плата за обучение не покрывает наши затраты, и в любом случае большинство родителей вообще не платят. В идеале должно оставаться достаточно, чтобы мы могли заплатить налоги Хузгадо, но наше Окно пусто уже очень давно.
— Наверно, у остальных дела обстоят лучше, — предположил Гагарка.
— Да, и в некоторых случаях намного лучше, хотя прошло много лет с тех пор, как бог посетил какое-нибудь Окно в городе.
— Тогда они — их авгуры — могли бы дать тебе немного, патера.
Шелк кивнул, вспомнив свои малоуспешные походы в платежеспособные мантейоны.
— Временами они действительно помогают, Гагарка. Я боюсь, Капитул решил покончить с нами. Он отдал наш мантейон Хузгадо в зачет за неуплаченные долги, и Аюнтамьенто продало собственность человеку по имени Кровь. По меньшей мере мне так представляется.
— Мы все платим бармену, когда приходит тенеподъем, — дипломатично пробормотал Гагарка.
— Люди нуждаются в нас, Гагарка. Вся четверть. Я надеялся, что ты… неважно. Сегодня ночью я собираюсь украсть наш мантейон у него, если смогу, и ты должен отпустить мне этот грех.
Сидящий человек какое-то время молчал.
— Город хранит записи о домах и все такое, патера, — наконец сказал он. — Тебе надо пойти в Хузгадо, дать одному из тамошних клерков сущую мелочь, и они много чего выведут на свое стекло. Я так и делаю. Монитор даст тебе имя покупателя или того, кто напрямую связан с ним.
— И я смогу проверить сделку, ты хочешь сказать.
— Оно самое, патера. Надо быть уверенным, что ты действительно знаешь правду, прежде чем дать убить себя.
Шелк почувствовал невольное облегчение.
— Я сделаю, как ты предлагаешь, при условии, что Хузгадо еще открыто.
— Клерки уже ушли, патера. Хузгадо закрывается в то же время, что и рынок.
Он с трудом заставил себя говорить:
— Тогда я должен идти. Я должен сделать все сегодня ночью. — Он колебался, пока боязливая часть его сознания билась в стены из слоновой кости, которые ограждали его. — Конечно, это может быть не тот Кровь, которого ты знаешь, Гагарка. Есть много людей с таким именем. Мог ли Кровь — тот Кровь, которого ты знаешь — купить наш мантейон? Он должен стоить не меньше двадцати тысяч карт.