– Это Сандра Батье, – пояснила уже устроившаяся на скамье Рози. – Она белошвейка.
– Но я думал…
– Я сказала «белошвейка», – повторила Рози. – С иголками и нитками. Ее конек – макраме.
– Гм… Это типа… – хотел спросить Ваймс.
– Это типа вязания, – встряла из темноты фургона Сандра Батье. – Странно, что ты этого не знаешь.
– То есть она самая настоящая… – начал было Ваймс, но Рози захлопнула железную дверь.
– Поехали, Джон Киль. Потом поговорим.
Из темноты фургона донеслось хихиканье, тут же оборвавшееся воплем. А буквально за миг до крика раздался характерный звук, с которым острый каблучок вонзается в подъем стопы.
Ваймс с каменным лицом подписал замызганный протокол и вернул его Фреду Колону. Капрал слегка забеспокоился.
– Куда теперь, сержант? – спросил Сэм, когда фургон поехал дальше.
– На Цепную, – ответил Ваймс.
В клетке у него за спиной поднялся испуганный ропот.
– Но так же нельзя… – пробормотал Сэм.
– Таковы правила, – обрубил Ваймс. – Тебе еще предстоит узнать, зачем нужны правила, младший констебль. И нечего сверлить меня взглядом. Меня сверлили взглядом настоящие мастера этого дела, а у тебя сейчас такое лицо, словно тебе приспичило в сортир.
– Но ведь всем известно: там людей пытают, – пробормотал Сэм.
– Правда? – удивился Ваймс. – Тогда почему никто ничего не делает по этому поводу?
– Потому что там пытают.
«Ага, – подумал Ваймс, – Кажется я наконец начинаю понимать основные движущие силы этого общества».
Фургон громыхал по улицам, с соседнего места на козлах не доносилось ничего, кроме мрачного молчания, но за спиной Ваймса слышался шепоток. Среди прочего ему удалось разобрать, как Рози Лада едва слышно прошипела: «Не, с ним это не пройдет, на что угодно могу поспорить».
А еще через несколько секунд раздался мужской голос, несколько искаженный от выпивки, а еще больше – от страха, сводящего судорогой мочевой пузырь:
– Э… сержант, нам… э… кажется, мы должны заплатить штраф… э… пять долларов?
– А мне так не кажется, сэр, – ответил Ваймс, не сводя глаз с залитой дождем мостовой.
Снова донеслось отчаянное перешептывание. Потом тот же голос произнес:
– А еще у меня… э… есть красивое золотое колечко…
– Очень рад за вас, сэр, – сказал Ваймс. – У каждого человека должно быть что-нибудь красивое.
Он похлопал по карману в поисках серебряного портсигара и на мгновение ощутил скорее гнев, чем отчаяние, и скорее грусть, чем гнев. Будущее есть. Должно быть. Он помнил его. Но оно существует только в воспоминаниях, ненадежных, как мыльный пузырь, и, вероятно, столь же недолговечных.
– Э… А также я мог бы добавить…
– Сэр, если вы еще раз попробуете предложить мне взятку, – перебил его Ваймс, когда фургон повернул на Цепную улицу, – я вас сам отметелю. Считайте это предупреждением.
– Может, есть другой способ… – произнесла Рози Лада, когда впереди замаячили огни конторы на Цепной.
– Для двухпенсовой перепышки место также неподходящее, – отрезал Ваймс и тут же услышал коллективный вздох. – Замолчите, все.
Он остановил Мэрилин, спрыгнул на землю и достал из-под сиденья папку.
– Семеро для вас, – сказал он стоявшему у дверей охраннику.
– Чо, правда? – хмыкнул охранник. – Ну, открывай, пускай выгружаются.
– Хорошо, – Ваймс полистал бумаги. – Нет проблем. – Он сунул папку стражнику под нос. – Распишись здесь.
Охранник отшатнулся, словно Ваймс протянул ему змею.
– Чо значит «распишись»? – изумился он. – Выгружай давай!
– Распишись, – упрямо повторил Ваймс. – Таковы правила. Задержанные передаются под охрану другого лица только под расписку. Если не получу твою подпись, это может стоить мне службы.
– Да твоя служба и плевка не стоит, – прорычал охранник, вырывая из его рук папку.
Он тупо уставился на нее, а Ваймс протянул карандаш.
– Если возникнут проблемы с трудными буквами, дай знать, – с готовностью вызвался он.
Недовольно ворча, охранник накарябал что-то на бумаге и вернул папку Ваймсу.
– А теперь отворяй, дорогуша.
– Конечно, – сказал Ваймс, бросив взгляд на расписку. – Но сначала я хотел бы увидеть твои документы, будь добр.
– Чо?
– Дело не во мне, понимаешь? – пояснил Ваймс. – Но когда я вернусь и покажу своему капитану этот клочок бумаги, он скажет мне: «Послушай Ва… Киль, откуда ты знаешь, что это был именно Генри-Хомяк?» – и этот вопрос поставит меня… в крайне затруднительное положение. Возможно, я даже приду в замешательство.
– Слышь, мы не расписываемся за арестованных!
– Зато мы расписываемся, Генри, – сказал Ваймс. – Нет подписи – нет арестованных.
– И ты чо, помешаешь нам их забрать? – осведомился Генри-Хомяк, делая несколько шагов вперед.
– Если ты коснешься рукой этой двери, – предупредил Ваймс, – я буду вынужден…
– Отрубить ее, да?
– Арестовать тебя, – поправил Ваймс. – Для начала, за создание помех правосудию, а в участке придумаю еще несколько обвинений.
– Арестовать? Меня? Но я такой же стражник, как ты!
– Опять ошибаешься, – сказал Ваймс.
– Так, что здесь происходит?
Маленький тощенький человечек появился в свете факелов. Генри-Хомяк отступил на шаг и принял позу величайшего подобострастия.
– Сэр, этот офицер отказывается передавать нам нарушителей комендантского часа, – отрапортовал он.
– Этот самый? – спросил человечек, подскакивая к Ваймсу странно дерганым манером.
– Так точно, сэр.
Ваймс почувствовал на себе холодный и неприкрыто враждебный взгляд отмороженных, как у ручной крысы, глаз бледного человечка.
– А, – сказал человечек, открывая маленькую жестянку и доставая зеленую пастилку для горла. – Ты совершеннослучайно не… Киль? Я уже… слышал отебе.
Голос человечка был таким же нетвердым, как походка. Паузы возникали в совершенно неуместных местах.
– До вас быстро доходят вести, сэр.
– В таких случаях принято отдавать честь, сержант.
– Не вижу кому или чему, сэр, – сказал Ваймс.
– Верноподмечено. Верноподмечено. Ты – новичок, конечно. Но, понимаешьли, мы, особисты… часто находим необходимымходить… в штатском.
«Как же, помню… В резиновом фартуке, например», – подумал Ваймс, а вслух произнес:
– Так точно, сэр.
Хорошая фраза. Может означать все, что угодно, или совсем ничего. Если больше ничего не говорить, она остается не более чем знаком препинания.
– Я – капитан Загорло, – представился человечек. – Цоп Загорло. Если имя кажетсятебе забавным, ухмыльнись… и покончим с этим. Теперь можешь отдать честь.
Ваймс отдал честь. Уголки рта Загорло на мгновение поднялись.
– Хорошо. Твое первое дежурство на тюремном фургоне, сержант?
– Сэр.
– Ты приехал так рано. С полным фургоном. Может быть… взглянем на твоих пассажиров? – Он заглянул в фургон сквозь прутья решетки. – А, добрый вечер, Лада. С подружкой, как я вижу…
– Я занимаюсь макраме!
– …А это, похоже, ночныегуляки. Так-так. – Загорло отошел. – Эти твои патрульные такие проказники, сержант. Они ивправду прочесали улицы. А уж какони любят… пошутить.
Загорло положил ладонь на ручку двери фургона, и тут раздался звук – едва слышный, но в повисшей тишине он прогремел, как раскат грома. Звук меча, который частично достали из ножен.
Загорло на мгновение замер как вкопанный, после чего ловко закинул в рот очередную пастилку.
– Ага. Я думаю, эту мелкую рыбешку можно отпустить… обратновреку, чтоскажешь, сержант? Не стоит делать иззакона… посмешище. Увози их, увози.
– Так точно, сэр.
– Одну минуту, сержант. Сделайодолжение… У меня есть… маленькоехобби…
– Сэр?
Загорло пошарил в кармане своего слишком длинного пальто и достал очень большой стальной циркуль. Ваймс поморщился, когда Загорло принялся измерять циркулем ширину его черепа, переносицы и длину бровей. Потом капитан прижал к его уху стальную линейку.
Производя измерения, Загорло что-то бормотал себе под нос. Закончив, он со щелчком сложил циркуль и убрал его в карман.
– Должен тебяпоздравить, сержант, – объявил он, – с успешным преодолением врожденных пороков. Ты знаешь, что у тебя глаза серийногоубийцы? В таких вопросах яникогда… не ошибаюсь.
– Никак нет, сэр. Не знаю, сэр. Но впредь постараюсь никогда ими не пользоваться, сэр, – отозвался Ваймс.
Загорло даже не улыбнулся.
– Уверен, когда ты освоишься, твоя дружба с капралом, ага, Хомяком, будет крепнуть неподнямапочасам.
– Не по дням, а по часам. Так точно, сэр.
– Не смею… больше задерживать, сержант Киль.
Ваймс отдал честь. Загорло кивнул, развернулся почти без участия ног, словно на шарнирах, и зашагал в контору. Или, точнее, задрыгал, поправился Ваймс. Человечек двигался так же, как говорил: с неестественно переменной быстротой. Он был весь словно на пружинах – когда он шевелил рукой, первые несколько дюймов были стремительными, едва уловимыми глазом, но по мере того, как рука приближалась к намеченной цели, она двигалась все медленнее. Его речь состояла из скороговорок и пауз. Ему был абсолютно чужд какой-либо ритм.
Не обращая внимания на разъяренного капрала, Ваймс забрался на козлы.
– Разворачивайся, младший констебль, – приказал он. – Спокойной ночи, Генри.
Сэм дождался, пока колеса фургона не загрохочут по булыжникам, после чего обернулся к Ваймсу. Глаза у него были большими, как блюдца.
– Вы были готовы обнажить клинок, сэр? – спросил он. – Против него?
– Следи за дорогой, младший констебль.
– Но это же был сам капитан Загорло! А когда вы попросили у охранника доказать, что он действительно Генри-Хомяк, я едва не обо… поперхнулся! Сержант, вы ведь знали, что они не станут расписываться! Потому что иначе появится документ, согласно которому они получили людей. И когда кто-нибудь захочет выяснить…
– Просто держи вожжи, младший констебль, – перебил его Ваймс.