– Ха. Ха. Ой!
– Всего лишь поверхностная царапина, но пару дней тебе стоит провести вне работы.
– Ха. Ха.
– Да, понимаю, тебе предстоит трудная ночь. Впрочем, как и мне, вероятно.
– Все будет в порядке, если мы перенесли баррикады на перекресток с Легкой улицей, – пробормотал Ваймс.
В ответ раздалась весьма выразительная тишина.
Он сел на столе, который Газон использовал в качестве операционного.
– Их ведь перенесли? – уточнил он.
– Если верить последнему, что я слышал, да, – ответил лекарь.
– Последнему?
– Ну, строго говоря, не совсем последнему, – признался Газон. – Все, так сказать, зашло немного дальше, Джон. На самом деле последнее, что я слышал, это: «А зачем останавливаться на Легкой?»
– Черт возьми…
– Да, я тоже так подумал.
Ваймс натянул штаны, застегнул ремень и, прихрамывая, вышел на улицу, где как раз кипели дебаты.
Участвовали Рози Лада, Сандра, Редж Башмак и еще с полдюжины горожан, рассевшихся вокруг стола, который кто-то поставил прямо посреди улицы. Когда Ваймс перешагнул порог участка и вдохнул свежий вечерний воздух, чей-то жалобный голос как раз произнес:
– «Любовь по разумным расценкам»? Почему нельзя написать просто «Любовь»?
– Потому что если первые три пункта будут распределяться даром, того же самого потребуют и от четвертого! – ответила Рози. – Записывай так, как сказала, если хочешь, чтобы я и остальные девушки к вам присоединились.
– Ну хорошо, – согласился Редж, сделав пометку на клочке бумаги. – Против Свободы, Равенства, Братства никто ничего не имеет?
– Добавь Нормальную Канализацию. – Это был голос госпожи Резерфорд. – И чтоб крыс протравили.
– Мне кажется, мы должны думать о более возвышенных материях, товарищ госпожа Резерфорд, – сказал Редж.
– Я тебе не товарищ, господин Башмак, и господин Резерфорд – тоже, – отрезала госпожа Резерфорд. – Мы с кем попало не приятельствуем. Верно, Сидни?
– У меня есть вопрос, – сказал кто-то из толпы. – Меня зовут Гарри Робки. У меня сапожная мастерская на улице Новых Сапожников…
Редж воспользовался удобной возможностью, чтобы свернуть дискуссию с госпожой Резерфорд. Молодой революции очень вредно встречаться с такими людьми, как госпожа Резерфорд.
– Да, товарищ Робки?
– И никакая мы не бомжуазия, – гнула свое госпожа Резерфорд.
– Э… буржуазия, – поправил ее Редж. – Наш манифест относится к буржуазии. Говорю по слогам. Бур… э… жуа… э… зия.
– Буржуазия, буржуазия, – повертела на языке новое слово госпожа Резерфорд. – Звучит неплохо. А чем она занимается?
– Здесь, в статье семь на этой вашей бумажке… – попытался снова привлечь к себе внимание господин Робки.
– То есть в Народной Декларации Победоносного Двадцать Четвертого Мая, – подсказал Редж.
– Да-да, верно… Так вот, здесь говорится, что мы завладеем средствами производства, типа того… Я хотел бы знать, а как будет с моей сапожной мастерской? Ну, то есть она же и так моя, верно? Да и не влезут туда все. Там места только мне, моему сынку Гарбуту и, ну, может, еще клиенту…
Ваймс улыбнулся в темноте. Редж еще не понял, какую кашу заварил.
– Да, однако после революции все имущество будет принадлежать народу… То есть не только тебе, но и всем остальным тоже, понимаешь?
Товарищ Робки выглядел озадаченным.
– А башмаки кто делать будет? Я?
– Конечно, но все будет принадлежать народу.
– А кто будет платить? – не унимался господин Робки.
– Все будут платить разумную цену. А тебя перестанут мучить угрызения совести из-за того, что ты наживаешься за счет пота и крови пролетариата, – коротко объяснил Редж. – Ну а теперь…
– Это ты про коров, что ли? – уточнил Робки.
– А?
– У нас только коровы да парни в сыромятне… Честно говоря, они просто торчат на лугу весь день, не парни из сыромятни, конечно, но…
– Послушай, – перебил его Редж. – Все будет принадлежать народу, и все сразу заживут куда лучше. Ты понял?
Морщины на лбу башмачника стали еще глубже. Ему явно недоставало уверенности, что он является частью народа.
– Я думал, мы просто не хотим, чтобы на нашу улицу заявились солдаты, всякие погромщики и прочие смутьяны, – пробормотал он.
На лице Реджа проступило затравленное выражение. Он решил поскорее вернуться на проверенную почву.
– Ладно, по крайней мере, со Свободой, Равенством и Братством все согласны.
Присутствующие дружно закивали. Эти три вещи всегда пригодятся. Тем более они ничегошеньки не стоят.
В темноте вспыхнула спичка. Все обернулись и увидели раскуривающего сигару Ваймса.
– Вот скажи, товарищ сержант, тебе бы хотелось Свободы, Равенства, Братства? – воодушевленно вопросил Редж.
– Мне бы сейчас куда больше хотелось яйца вкрутую, – ответил Ваймс, погасив спичку.
Некоторые натянуто засмеялись, а Редж оскорбился.
– В сложившихся обстоятельствах, сержант, мы, как мне кажется, могли бы выше поднять планку требований…
– Конечно могли бы, – согласился Ваймс, спускаясь по ступеням. Он бросил взгляд на лежащие перед Реджем листы бумаги. А этому парню не все равно. Действительно не все равно. И настроен он серьезно. Действительно серьезно. – Послушай, Редж, завтра обязательно взойдет солнце, и, что бы ни случилось, Свободу мы вряд ли обретем. В этом я практически уверен. Никакое Равенство нам тоже не светит, да и брататься друг с другом никто не станет. Но вполне возможно, я получу яйцо вкрутую. Редж, что здесь вообще происходит?
– Народная Республика Улицы Паточной Шахты! – с гордостью объявил Редж. – Мы формируем правительство!
– Здорово, – похвалил Ваймс. – Еще одно правительство. Только его нам и не хватало. А теперь скажите, кто-нибудь знает, куда подевались треклятые баррикады?
– Приветики, господин Киль, – раздался вкрадчивый голосок.
Он опустил взгляд и увидел необъятную куртку и не менее огромный шлем. Где-то там, в недрах, угадывался Шнобби Шноббс.
– Шнобби, ты как здесь оказался?
– Мама говорит, я тот еще пролаза, – ухмыльнулся Шнобби.
Гофрированный рукав ткнулся в шлем и опустился, и Ваймс догадался, что Шнобби таким образом отдал ему честь.
– Твоя мама абсолютно права, – сказал Ваймс. – Итак, куда…
– Теперь я исполняю обязанности констебля, сержант, – доложил Шнобби. – Господин Колон меня назначил. Дал мне запасной шлем. А еще я вырезаю себе значок из… как называется эта восковая штука, похожая на свечи? Ни фига не съедобная?
– Мыло, Шнобби. Постарайся запомнить это слово.
– Так точно, сержант. Так вот, я вырежу…
– Куда подевались баррикады, Шнобби?
– Это будет стоить…
– Я твой сержант, Шнобби. Все расчеты в прошлом. Просто скажи, куда подевались эти треклятые баррикады!
– Гм… Сейчас они, скорее всего, приближаются к Короткой улице, сержант. Тут такая ментафизика, сержант, творится…
Майор Клайв Маунтджой-Дубс тупо смотрел на карту, пытаясь высмотреть в ней хоть что-то утешительное. Сегодня ему выпала честь остаться за старшего офицера. Командование в полном составе отправилось во дворец на какой-то бал, и вся ответственность свалилась на него.
Ваймс допускал возможность того, что некоторые офицеры анк-морпоркской армии не совсем дураки. Причем чем выше звание, тем меньше вероятность, что офицер не дурак. Так или иначе, в любой армии есть важные, хотя и не слишком престижные должности, и по какой-то странной случайности или же в силу устройства вселенной на этих постах нужны люди, способные думать, составлять списки, договариваться о поставке провианта и поклажи – словом, люди, способные удержать в голове несколько больше, чем может удержаться в голове, допустим, утки. Именно такие люди на самом деле и командуют войсками, оставляя более возвышенные материи на долю высших чинов.
Данный майор был не совсем дураком, хотя и производил противоположное впечатление. Да, он был идеалистом и считал своих подчиненных «славными малыми», несмотря на частые свидетельства обратного, но он хотя бы на полную катушку использовал все свои посредственные умственные способности. В детстве он читал книги о великих военных кампаниях, посещал музеи и с чувством патриотической гордости разглядывал живописные полотна, изображавшие знаменитые кавалерийские атаки, героические обороны или славные победы. Впоследствии, поучаствовав в некоторых из них, он с удивлением обнаружил, что художники почему-то забывают изображать внутренности. Может, просто не умеют их рисовать.
Майор ненавидел лежащую перед ним карту. Ради всех богов, это ведь карта города! В городе кавалерии не место. Ничего удивительного, что были понесены потери. Куча раненых и трое убитых. Каска – плохая защита от баллистического булыжника. А одного кавалериста в Сестрах Долли толпа сдернула с лошади и забила до смерти. Все это было трагическими, ужасными и, к сожалению, неминуемыми последствиями дурацкого решения использовать кавалерию в Анк-Морпорке, который не город даже, а лабиринт узких переулков.
Майор никогда не считал вышестоящих офицеров дураками, иначе получалось бы, что тот, кто выполняет их приказы, тоже дурак. Он предпочитал уклончивое словечко «неблагоразумность», да и то испытывал угрызения совести всякий раз, когда пользовался им.
Были в войсках и другие, не столь трагические потери. Трое кавалеристов потеряли сознание, ударившись головой о лавочные вывески во время преследования… ну, каких-то людей. Кого ж еще? Как в этом дыму и темноте разберешь, противник перед тобой или кто? А эти трое идиотов, очевидно, решили: кто бежит, тот и есть противник. И это были еще не самые невезучие идиоты. Были и те, кто углубился в темные извилистые переулки, которые становились все уже и уже, пока незадачливый всадник не понимал, что вокруг как-то подозрительно темно и тихо, а лошади в обратную сторону не развернуться… В общем, этим людям пришлось на собственном опыте выяснить, насколько быстро можно бегать в кавалерийских сапогах.