кто? А эти трое идиотов, очевидно, решили: кто бежит, тот и есть противник. И это были еще не самые невезучие идиоты. Были и те, кто углубился в темные извилистые переулки, которые становились все уже и уже, пока незадачливый всадник не понимал, что вокруг как-то подозрительно темно и тихо, а лошади в обратную сторону не развернуться… В общем, этим людям пришлось на собственном опыте выяснить, насколько быстро можно бегать в кавалерийских сапогах.
Майор изучил все рапорты и подвел итоги. Сломанные кости, синяки, один человек пострадал от «дружественного колющего удара» сабли сослуживца…
Он посмотрел поверх походного стола на капитана Тома Препиракля из легкого пехотного полка лорда Силачии. Тот оторвал взгляд от своих бумаг и едва заметно улыбнулся. Они вместе учились в военном училище, и майор знал, что Препиракль намного превосходит его умом.
— А у тебя как дела, Том? — спросил майор.
— Потеряли почти восемьдесят человек, — ответил капитан.
— Что? Какой ужас!
— Ну, по моим подсчетам, порядка шестидесяти из них — дезертиры. В подобной обстановке обычное дело. Некоторые решили воспользоваться случаем и заскочить повидаться со своей девушкой или матушкой.
— А, дезертиры. У нас тоже несколько человек сбежали. В кавалерии! Как можно назвать человека, который бросил своего боевого коня?
— Пехотинцем? Что же касается остальных, я считаю, только шестерых или семерых из них можно назвать жертвами действий противника. А так… Троих, например, зарезали в темных переулках.
— По-моему, вполне так действия противника.
— Конечно, Клайв. Но ты родился в Щеботане.
— Только потому, что моя мать ездила туда навещать тетушку и дилижанс опоздал! — воскликнул, побагровев, майор. — Разруби мою грудь, и ты увидишь там сердце настоящего анкморпоркца!
— Правда? Спасибо, проверять не буду, — усмехнулся Том. — Как бы то ни было, быть убитым в темном переулке — это часть жизни большого города.
— Но они были вооружены! У них были мечи, шлемы…
— Весьма ценные штуковины, Клайв.
— Но я думал, с грабителями должна разбираться Городская Стража…
Том посмотрел на своего друга поверх бумаг.
— Предлагаешь пожаловаться в Стражу? Кстати, от нее мало что осталось. Некоторые стражники примкнули к нам, уж не знаю, на что они надеялись; других разогнали бунтовщики, а прочие сами разбежались.
— Снова дезертирство?
— Клайв, честно говоря, все разбегаются так быстро, что завтра мы можем остаться в горьком одиночестве.
Капрал принес очередную пачку рапортов, и офицеры начали мрачно их просматривать.
— Кажется, стало спокойней, — заметил майор.
— Перерыв на ужин, — предположил капитан.
Майор вскинул руки.
— Это не война! Человек швыряет камень, заходит за угол и превращается в законопослушного гражданина. Тут нет никаких правил!
Капитан кивнул. Этому их действительно не учили. Они изучали карты кампаний на широких простреливающихся равнинах с редкими высотами, которые необходимо было захватывать. Города полагалось либо брать в осаду, либо оборонять. Но не сражаться внутри, где ничего не видно, невозможно перегруппировать войска и нельзя маневрировать, зато твой противник ориентируется на местности, как на собственной кухне. И что вообще хуже всего, он не носит мундиры.
— А чем сейчас занимается твоя светлость?
— Танцует на балу, так же как и твоя.
— И какие приказы ты получил, если не секрет?
— Делать то, что считаю необходимым для достижения исходных целей.
— В письменном виде?
— Нет.
— Жалко. Вот и со мной обошлись точно так же.
Они посмотрели друг на друга.
— Ну… В данный момент никаких волнений нет, — с надеждой сказал Препиракль. — То есть как таковых — нет. Отец рассказывал, в его время тоже случались волнения. Главное, по его словам, не терять самообладания. А еще он говорил, что булыжники тоже когда-нибудь кончаются.
— Уже почти десять, — откликнулся майор. — Людям пора ложиться спать, правда?
Лица обоих выражали страстную надежду на то, что все успокоилось. Ни одному человеку в здравом уме не хочется оказаться в положении, когда от него потребуется сделать «все, что он считает необходимым».
— Итак, Клайв, учитывая, что… — начал было капитан.
Снаружи послышался какой-то шум, и в палатку вошел человек. Он был основательно перемазан в крови и копоти, лишь струи пота, стекавшие со лба, оставили на его лице несколько относительно чистых полосок. За спиной болтался арбалет, грудь пересекала полная перевязь ножей.
И он был безумен. Майор сразу же это понял. Глаза незнакомца блестели слишком ярко, ухмылка была слишком неподвижной.
— А, вот и вы, — сказал вошедший, снимая с правой руки бронзовый кастет. — Извиняюсь за часового, господа, но он не хотел меня пропускать, хотя я назвал пароль. Вы здесь главные?
— А ты кто такой? — спросил майор, грозно поднимаясь из-за стола.
Незваного гостя это ничуть не смутило.
— Карцер. Сержант Карцер, — представился он.
— Сержант? В таком случае тебе лучше…
— С Цепной улицы, — добавил Карцер.
Майор задумался. Оба армейских офицера знали, кто такие «непоминаемые», хотя, если бы их спросили, они вряд ли смогли бы внятно объяснить, что именно им известно. «Непоминаемые» работают тайно, так сказать, за сценой. Они больше чем стражники. Отчитываются только перед самим патрицием, обладают большим влиянием. С ними лучше не связываться. И противоречить им не стоит. Не важно, что этот человек всего лишь сержант. Он — «непоминаемый».
И что самое гадкое, это существо знало, о чем сейчас думает майор. Знало и наслаждалось произведенным впечатлением.
— Да, — кивнул Карцер. — Все правильно. И тебе повезло, что я здесь оказался, мой маленький солдат.
«Мой маленький солдат… — повторил про себя майор. — Подчиненные обязательно услышат это и запомнят. Маленький солдат».
— В чем же мое везение? — спросил он.
— Пока ты и твои надраенные до блеска парни гарцевали и гонялись за прачками, — сказал Карцер, придвигая к себе единственный свободный стул в палатке и опускаясь на него, — на улице Паточной Шахты случилась настоящая беда. Тебе об этом известно?
— О чем ты говоришь? У нас нет ни одного рапорта о беспорядках на этой улице!
— Правильно, нет. А тебе это не показалось странным?
Майор медлил с ответом. Улица Паточной Шахты… Он что-то слышал о ней недавно, но вспомнить никак не удавалось. Капитан хмыкнул и передал ему через стол лист бумаги. Маунтджой-Дубс взглянул на документ и сразу все вспомнил.
— Один из моих капитанов был там сегодня и доложил, что все под контролем.
— Правда? Под чьим же? — спросил Карцер.
Он откинулся на спинку стула и забросил ноги на стол.
Майор гневно уставился на его грязные башмаки, но те ничуть не смутились.
— Убери ноги с моего стола, — велел Маунтджой-Дубс.
Глаза Карцера сузились.
— Это кто говорит? — спросил он.
— Мое оружие, если угодно…
Майор посмотрел Карцеру в глаза и пожалел об этом. Ему приходилось видеть такие глаза на поле боя.
Очень медленно и с подчеркнутой осторожностью Карцер убрал ноги со стола. Потом достал заскорузлый от неведомых телесных жидкостей платок, театрально плюнул на стол и принялся усердно его вытирать.
— Прошу извинить меня, препокорнейше прошу, — сказал он. — Но пока вы, господа, печетесь тут о чистоте своего стола, язва, как говорится, разъедает самое сердце города. Кто-нибудь говорил вам, что участок на Цепной улице сожжен дотла? При пожаре, как мы предполагаем, погиб бедный капитан Загорло и по меньшей мере один из наших… технических специалистов.
— Загорло?! Не может быть… — покачал головой капитан Препиракль.
— Вот прямо так я тогда и сказал. На улице Паточной Шахты собрались все подонки, которых вы, парни, вышвырнули из Сестер Долли и прочих змеиных гнезд.
Майор посмотрел на рапорт.
— Но наш патруль сообщает, что никаких беспорядков нет, присутствие Стражи заметно на улицах, люди размахивают флагами и распевают национальный гимн.
— И до вас по-прежнему не доходит? — ухмыльнулся Карцер. — Майор, ты когда-нибудь распевал на улице национальный гимн?
— Ну, нет…
— Кого туда назначил его сиятельство? — спросил Препиракль.
Майор Клайв Маунтджой-Дубс перебрал лежащие на столе бумаги. Обнаружив нужную запись, он даже побледнел.
— Ржава, — ответил он.
— Ну и ну, какой удар.
— Думаю, он уже мертв, — сказал Карцер, и майор с трудом сдержался, чтобы ничем не выдать свою радость. — Человек, взявший на себя командование, называет себя Джоном Килем. Но он самозванец. Настоящий Киль лежит в покойницкой.
— Откуда ты все это знаешь? — спросил майор.
— Мы в Особом отделе умеем добывать сведения, — хмыкнул Карцер.
— Да уж, я слышал, — пробормотал капитан.
— В городе военное положение, господа, а значит, военные должны оказывать содействие гражданской власти, — продолжал Карцер. — То есть мне. И вы окажете его мне немедленно. Конечно, вы можете послать на бал пару гонцов, но вряд ли это будет мудро с точки зрения карьеры. Поэтому я прошу, чтобы ваши люди помогли нам осуществить… небольшое хирургическое вмешательство.
Майор молча смотрел на него. Карцер вызывал у него беспредельное отвращение. Но Маунтджой-Дубс совсем недавно стал майором и, как все только что произведенные в чин офицеры, надеялся оставаться в своем нынешнем положении достаточно долго для того, чтобы нашивки потускнели.
Он заставил себя улыбнуться.
— У тебя и твоих людей был трудный день, сержант, — промолвил он. — Почему бы тебе не пройти в палатку офицерской столовой, пока я переговорю с другими офицерами?
Карцер встал так резко, что майор даже вздрогнул. Потом наклонился, опершись костяшками пальцев на стол.
— Да, сынок, ты уж с ними переговори… — сказал он.
И, одарив майора ухмылкой столь же малоприятной, как зубья ржавой пилы, развернулся и вышел из палатки.