— Правда? Тогда я, пожалуй, королева Гершеба, — отозвалась Рози. — Просто запомни, добрый господин. Я делаю это не потому, что ты мне интересен, хотя, должна сказать, мне жутко хочется узнать, как долго ты протянешь. Если бы ночь не была такой холодной и сырой, я бы оставила тебя на дороге. Я работаю, и неприятности мне не нужны. Но у тебя вид человека, который может достать несколько долларов, а уж счет-то я представлю.
— Я оставлю деньги на ночном столике, — откликнулся Ваймс.
Пощечина была настолько сильной, что он прислонился к стене.
— Считай, это значит, что у меня совершенно нет чувства юмора, — бросила Рози, тряся онемевшей рукой.
— Я… прости, — начал Ваймс. — Я не хотел… то есть… слушай, спасибо за все. Правда. Но это не лучшая ночь.
— Да уж, вижу.
— Все хуже, чем ты думаешь. Уж поверь мне.
— У всех свои проблемы. Поверь мне, — ответила Рози.
Входя в Тени, Ваймс радовался, что за ними следовали Тетушки Милосердия. Это были старые Тени, а Лоуни жил через улицу отсюда. Стража сюда не совалась. Вообще-то, новые Тени не были намного лучше, но люди хотя бы знали, что случится, если кто-нибудь нападет на стражника. Тетушки — совсем другое дело. На них не нападает никто.
Ночной сон, думал Ваймс. Может, утром этого уже не будет.
— Ее там не было, так ведь? — через некоторое время спросила Рози. — Твоей жены? Это дом лорда Овнеца. У тебя с ним какие-то проблемы?
— Никогда его не видел, — отстраненно отозвался Ваймс.
— Тебе повезло, что кое-кто подсказал, где ты. Тем людям наверняка кто-то платит. У них, за Анком, свои законы. Если там будет бродить грубый мужлан без каких бы то ни было рабочих инструментов… ну, к нему примут меры, а если его еще и ограбят по ходу, так кому какое дело?
Да, думал Ваймс. Именно так все и было. Привилегии попросту означали лишь «свои законы». Двое людей смеются над законом: тот, кто нарушает, и тот, кто составляет. Ну, теперь-то ведь все не так.
… но теперь я не в тогдашнем «теперь». Чертовы волшебники…
Волшебники. Точно! Утром я все им объясню! Спокойно! Они поймут! Готов поспорить, они смогут отправить меня именно в тот момент, когда я исчез! Весь университет полон людей, чтобы во всем разобраться! Больше это не моя проблема!
Словно теплый розовый туман, облегчение наполнило его тело. Все, что ему нужно, это переждать ночь…
А зачем? Они ведь постоянно открыты, так? Магию нельзя закрыть. Ваймс припомнил поздние ночные патрули: он практически мог видеть вокруг, благодаря мерцанию в окнах. Он просто мог…
Стоп, стоп. В его мозгу зашевелилась мысль полицейского. Тетушки не убегают. Они славятся этим. Они постепенно нагоняли тебя. Любой, кто был, как они говорят, «плохим мальчиком», спит чрезвычайно плохо, зная, что Тетушки приближаются к нему, прерываясь лишь на чай с десертом, или же ради посещения какой-нибудь интересной благотворительной распродажи. Но Ваймс бежал, бежал до самой Лепешечной улицы, в темноте, мимо движущихся карет и людей, спешащих по домам до комендантского часа. Никто не обращал на него внимания. И он никого здесь не знал. Он пересмотрел это утверждение: никто не знал его.
— А, — небрежно бросил он, — кто сказал, где я буду?
— Один из старых монахов, — ответила Рози.
— Что за старые монахи?
— Никто не знает. Маленький лысый человечек в рясе с метлой. Где-нибудь обязательно стоят монахи, собирающие подаяния. Он был на Федрской дороге.
— И вы спросили, куда я пошел?
— Что? Нет. Он просто осмотрелся и сказал: «Мистер Киль побежал к Лепешечной улице» и продолжил мести.
— Мести?
— Ну, это вроде какого-то ритуала для них. Кажется, чтобы не наступать на муравьев. Или они сметают грехи прочь. Или просто любят чистоту и порядок. Кому какое дело?
— И тебе ничего не показалось странным?
— С чего вдруг? Я думала, может ты добр к попрошайкам! — выкрикнула Рози. — Мне все равно, хотя Дотси сказала, что положила кое-что в его кружку.
— Что?
— Тебе, правда, интересно?
Большая часть Ваймса думала: кому какое дело до монахов? Они просто монахи. И поэтому такие странные. Может, на одного снизошло озарение или что-то еще, им нравится подобное. И что? Найди волшебников, объясни им все, и пусть они разбираются.
Но полицейская часть подумала: откуда маленькие монахи узнали, что я назовусь Килем? От меня воняет крысой.
Большая часть подправила: которой лет тридцать.
А полицейская кивнула: да, именно поэтому так и несет.
— Слушай, мне нужно кое-что проверить, — произнес он вслух. — Я… скорее всего, вернусь.
— Ну, я ведь не могу приковать тебя цепью? — ответила Рози. Она одарила его слегка мрачноватой улыбкой и продолжила: — Но плата будет больше. А если ты не вернешься, хотя и останешься в городе, то Тетушки…
— Поверь, меньше всего мне бы хотелось уехать из Анк-Морпорка.
— Ладно. Ты меня убедил, — кивнула Рози. — Иди уж. Сейчас комендантский час. Но, почему-то, мне кажется, тебя это мало волнует?
Когда он скрылся в темноте, Дотси подошла к Рози.
— Если хочешь, мы пойдем за ним, дорогуша.
— Не стоит.
— Стоило бы позволить Сэди слегка ткнуть его. Это их замедляет.
— Думаю, чтобы замедлить этого человека, потребуется очень много сил. А нам не нужны проблемы. Не сейчас. Мы слишком близко.
— В это время не следует быть на улице, мистер
Ваймс, стучавший в запертые ворота Университета, обернулся.
За ним стояли три стражника. Один держал факел. У другого был лук. Третий, похоже, полагал, что для сегодняшней работы ничего тяжелого не потребуется.
Ваймс медленно поднял руки.
— Думаю, на сегодня он хочет оказаться в хорошей холодной камере, — произнес первый.
О, боги, подумал Ваймс. Шоу Комедиантов Года. Полицейским и правда лучше не говорить подобного, но они все равно поступают так.
— Я просто хотел посетить Университет, — ответил он.
— Вот как? — подхватил тот, у которого не было ни лука, ни факела. Он был довольно дородным, и Ваймс заметил тускло мерцавшие нашивки сержанта. — И где ты живешь?
— Нигде, — сознался Ваймс. — Я только что приехал. И давайте уж сразу разберемся? У меня нет ни работы, ни денег. А это не преступление.
— А нарушение комендантского часа? И никаких видимых средств передвижения? — продолжил сержант.
— У меня есть ноги.
— Пока что, хе, хе, — бросил один из них, но тут же замолк, стоило Ваймсу взглянуть на него.
— Я хочу подать жалобу, сержант, — сказал Ваймс.
— На кого?
— На вас, — ответил он. — И этих Братьев Хохмачей. Вы все делаете неверно. Если собираетесь арестовать кого-то, то должны сразу же выносить обвинение. У вас значок и оружие, так? А у него подняты руки, и нечистая совесть. Совесть у каждого нечиста. Так что он размышляет, что вы знаете и что собираетесь предпринять, а вы должны забросать его вопросами, резко. Никаких тупых шуточек, потому что это делает вас человечнее, и вы сбиваете его с мысли так, что бы он не смог продумать ни единого предложения, и уж тем более вы не позволяете ему двинуться вот так, схватить вашу руку и поднять ее вот так, от чего она чуть не ломается, и забрать ваш меч, и приставить его к вашему горлу вот так. Прикажи своим людям опустить мечи, хорошо? Они машут ими так, что могут кого-нибудь зацепить.
Сержант гукнул.
— Так, — продолжил Ваймс. — О, сержант… это ведь меч? Ты когда-нибудь затачивал его? Или вы просто бьете им, точно дубинкой? Теперь, вот как мы поступим: вы сложите свое оружие вон там, а я отпущу сержанта и побегу вон по той аллее, ладно? А к тому времени, как ваше оружие будет у вас в руках, и я бы посоветовал взять его, прежде чем бежать за мной, я уже буду далеко. И никаких проблем. Есть вопросы?
Все три стражника молчали. А затем Ваймс услышал близкий, очень тихий звук. Так прошуршали волосы в его ушах, когда кончик арбалетного болта аккуратно вошел в одно из них.
— Да, сэр, у меня есть вопрос, — донесся голос из-за его спины. — Вы когда-нибудь слушаете собственные советы?
Ваймс чувствовал давление арбалета и думал: как глубоко пройдет стрела, если человек отпустит курок. Дюйма будет вполне достаточно.
Иногда приходится получать по полной. С преувеличенной аккуратностью он бросил меч, отпустил сержанта и смиренно отступил назад. Четвертый стражник все еще держал его под прицелом.
— Я просто встану вот так, да? — предложил он.
— Точно, — поворачиваясь, прорычал сержант. — Да, это сэкономит нам немного времени. Хотя для тебя, мистер, у нас есть целая ночь. Отлично, младший констебль. Мы сделаем из тебя стражника!
— Мда, отлично, — повторил Ваймс, смотря на парня с арбалетом. Но сержант уже шел прочь.
Остальное случилось после. Было больно.
Ваймс лежал на твердых нарах и пытался унять ее. Было не так плохо, как могло бы быть. Эта толпа даже не смогла организовать хорошее зрелище. Они не понимали, как человек может откатываться от ударов, чтобы половина из них попадала по воздуху.
Нравилось ли ему это? Не боль. Про боль он забыл. Точнее, он потерял сознание из-за боли. Но где-то в его голове была маленькая частичка, которую он порой слышал во время ареста после длительной погони, частичка, которая хотела бить, и бить очень долго, даже после того, как это возымело свое действие. Это было радостно. Он звал ее зверем. Зверь оставался незаметным, пока не был тебе нужен, а потом выходил наружу. Его привлекала боль. И страх. Он голыми руками убивал оборотней, обезумев от ярости и ужаса и где-то в глубине пробуя кровь зверя… и сейчас он принюхивался к воздуху.
— Привет, мистер Ваймс, хаха. А я все гадал, когда же ты очнешься.
Он резко сел. Со стороны коридора была решетка, но такая же была и между камерами, давая понять тем, кто был заперт внутри, что они все же заперты в клетке. А в соседней камере, положив руки под голову, лежал Карцер.
— Ну, давай, — радостно продолжал он. — Схвати меня через решетку, а? Хочется посмотреть, как быстро придет охрана?