Маленькая компания прошла в зал с птицами. Джен прихлебывала кофе, крутила в руке баночку с травой. Птичий зал был круглым, с окнами наверху и круглым же открытым павильоном, демонстрировавшим траектории полета североамериканских видов. По краю стены были прикреплены чучела птиц, некоторые сидели на ветках, но большинство напоминали Ночной Сучке коллекцию жуков, которую она собирала в школе, – каждое насекомое насаживалось на булавку и вставлялось в блок пенополистирола, а внизу клеился ярлык.
Здесь располагалось множество звуковых кнопок, которые можно было нажимать, и дети с удовольствием этим занялись. Зал наполнился птичьими голосами. Две матери застыли в мягком свете дисплеев.
Ну что ж, сказала Джен, сжимая в руке стаканчик с кофе, усталая, измученная. Ты такая талантливая… начала она. И очень хорошая мама. Я просто… Джен расплакалась.
Все хорошо, сказала Ночная Сучка. Не сдерживай себя.
Она замерла в ожидании, хладнокровная, спокойная.
Признайся, мысленно приказывала она Джен. Признайся, что ты собака.
У меня тоже есть… моменты, о которых я никому не рассказываю, добавила Ночная Сучка, чтобы помочь Джен расслабиться. У каждого свои проблемы.
Она думала, что ее слова успокоят Джен, но они, судя по всему, лишь усилили ее беспокойство.
Я в такой куче дерьма! воскликнула Джен, прошептав последнее слово, чтобы не услышали дети, хотя они и не слушали. Я в полной заднице. Даже мой муж не знает. Только бы он не узнал!
Все мы проходим через трудности, ответила Ночная Сучка. Они были так близки к моменту абсолютной искренности!
Я просто… Джен накрыла лицо руками, потерла пальцами лоб, глаза, щеки. Я потратила столько денег на эти травы, прошептала она наконец. Тысяч десять, а все думают, что я такая успешная, но на самом деле их покупаю только я сама же. Алекс ничего не знает – ну это несложно, потому что я занимаюсь всеми денежными вопросами, но я понятия не имею, как выбраться. Рынок переполнен травами! Они никому не нужны! Мы все их скупили и теперь пытаемся продать друг другу!
Она с тоской посмотрела на дочерей, поваливших мальчика на пол и щекотавших, к огромному удовольствию всех троих. Ночная Сучка ничего не ответила, потому что ожидала не этого, совсем не этого.
Мне нужно проецировать на других свой успех, продолжала Джен. Все девчонки ждут от меня этого, но я не могу. Она нажала кнопку перед собой, чтобы раздался долгий, низкий крик совы.
Ну конечно. Конечно, Джен была в полной заднице. Конечно, она спустила слишком много денег на травы.
Конечно, она не была собакой.
Какая глупость со стороны Ночной Сучки – всерьез об этом думать. Какой бред – вообразить, что эта мать носится по лугам, голая, с распущенными волосами. Ночной Сучке пора было бы уже смириться. Пора – сколько раз можно повторять – свыкнуться с этим, но нет.
Нет.
Она не могла. Не могла с этим свыкнуться.
О боже, ты даже не знаешь, что сказать, пробормотала Джен, в отчаянии глядя на Ночную Сучку, ожидая слов поддержки, ожидая слов «все будет в порядке». Трое детей носились вокруг центральной консоли, играя в салки, нажимая все кнопки подряд и визжа, но матери не обращали на них никакого внимания, настолько, конечно, насколько это могут матери; Джен, бледная, несчастная, с жутким гнездом на голове, и Ночная Сучка, сиявшая так, будто вобрала в себя все трудности, как питательные вещества, и обратила их себе на пользу, чтобы стать сильнее, умнее, увереннее в своих целях, потому что отступать было уже некуда.
Понимаешь, тебе не нужно пытаться самой с этим справиться, сказала Ночная Сучка, сжав плечо Джен и глядя ей прямо в глаза. В задницу травы и в задницу деньги, сказала она и развернула настоящую обличительную речь против многоуровневого маркетинга, потому что она недавно прослушала целый подкаст о том, как маркетологи вцепляются в женщин, которые чувствуют себя обделенными, которые застряли дома и мечтают зарабатывать, и что ей не должно быть стыдно. Что она сможет выбраться, и Ночная Сучка поможет ей выбраться. Что она должна все рассказать мужу, попросить прощения, но заверить его, что она все исправит. («Никаких слез», велела Ночная Сучка, «будь сильной, черт возьми!») Что они вытащат и всех остальных девчонок, как их называла Джен. Что она сама очень много думала о силе женщин и силе матерей, о себе и о них всех, и вот наконец пришло время.
Время для чего? спросила Джен, впечатленная речью Ночной Сучки и все же очень несчастная – это читалось в ее глазах, коже, опущенных уголках ее рта.
Смотри, сказала Ночная Сучка, ты ведь работала в пиаре, верно?
Миллион лет назад, ответила Джен.
Мне нужен рекламный агент, сказала Ночная Сучка. И я тебе заплачу – ну, когда-нибудь.
Какого черта? Джен рассмеялась. К ним, растрепанным, застывшим в птичьем зале, подбежали дети. На этот раз уже Ночная Сучка взяла под руку Джен.
Пойдем походим, сказала она. – Поговорим. У нас столько дел.
Дома она открыла «Справочник» и прочитала следующее:
«Я хочу, чтобы вы знали: никогда раньше в истории женщин, волшебных или нет, они не были наделены большей властью, большей возможностью соприкоснуться с удивительными силами, большими средствами добиться того, что необходимо для их эволюции и реализации».
Во-первых, прочитай эту книгу. Во-вторых, смотри. Вот так я бегу. Вот так появляюсь среди ночи. Вот моя кожа. Вот мои вещи. Вот мои планы и мечты. Видишь этот танец? Этот жест? Это животное? Это заклинание? Выучи все это. Хорошо. Раздевайся. Беги. Нападай. Атакуй. Валяйся в грязи. Иди на запах. Вот мышь. Вот жеваная жвачка, которую приятно лизать. Полакай из лужи, прыгни в ручей. Следуй до той темной аллеи. Присядь. Зарычи. Остановись. Замри. Вот жертва. Вот твоя сила. Вот как я убиваю животное. Не дрожи. Не отворачивайся. Посмотри ближе, посмотри сюда, в самое сердце насилия, в самое сердце отчаяния. Медитируй. Спи или не спи. Вот как отрастить волосы, вот как от них избавиться. Слушай. Слушай больше. Застынь, потом двигайся. Обследуй свои зубы. Заботься о своей шерсти. Требуй больше, делай меньше. Говори, не спрашивай. Вой, вой, вой на луну.
Ванда Уайт говорит, что тайны вселенной открываются в обыденном, в теле, в этом дне, в травах и в небе. Забудь о цивилизации. Есть только женщина и природа, ее собственная природа.
О боже, пробормотала Джен, стоя в лунном свете. Ее лицо было забрызгано грязью. О боже. Ты. Это ты.
Может быть, если уж говорить совсем честно и откровенно, Ночной Сучке хотелось, чтобы муж открыл ее секрет. Поскольку она уже вовлекла Джен в свое искусство, свой проект, свой план, теперь она чувствовала еще более неправильным скрывать его от мужа – ее мужа, который первым показал ей японок, писающих на осьминога, и другие прелестные картинки. Ведь разве он не обрадовался бы, если бы жена открыла ему свою истинную природу? Вдобавок публичный показ был все ближе, она была готова представить свой проект все большему и большему количеству людей. И разве ее муж не доказал, что готов поддержать ее самые причудливые проекты? Несмотря на все их ссоры и все ее обвинения в последние месяцы, разве он не был ее союзником, может быть, даже самым преданным поклонником? Несомненно, такого рода мысли одолевали Ночную Сучку, когда она готовилась к премьере, когда она читала Ванду Уайт и собиралась раскрыть свои таланты.
Обычным субботним вечером Ночная Сучка невинно отправилась вынести мусор, но внезапный порыв ветра донес до нее запах разлагающегося кролика, закопанного несколько недель назад – конечно, не так глубоко, как кошка, которой они вырыли приличную могилу в четыре фута. Для кролика она выкопала небольшую ямку и – о, этот запах! Такой густой, мрачный и ядовитый, запах крови, грязи, дерьма и гнили. Она избегала этого запаха, потому что не могла ему противиться, но сегодня, пока муж наверху укладывал сына, она ведь могла ненадолго прогуляться туда и посмотреть, верно? Нет ничего плохого в том, чтобы пройтись по рыхлой земле под яблоней, под широкими листьями хосты. Нет ничего плохого в том, чтобы встать на колени на мокрую землю, запустить руки чуть глубже, ища клочок меха, косточку, сухожилие. И конечно, разумнее будет снять с себя всю одежду, чтобы не испортить, не испачкать, не пропитать зловонием падали. Ведь так!
Ей просто хотелось… увидеть кролика. Вдохнуть его запах. Может быть, немного изваляться в нем, а потом, конечно, принять долгий горячий душ с большим количеством мыла и всего остального, что помогает вернуться к цивилизации.
Она нашла кусочек мышцы, замаринованный в грязи. Что она ощутила – запах разложения? Минеральный привкус грязи и старой крови? Почти сладкую гниль самой плоти? Всего лишь небольшой кусочек, подумала она. Даже не кусочек, а скорее прикосновение языка. Это будет своего рода вяленое мясо, сказала она себе, которое так приятно жевать. Сочное. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула, держа в руках клочок падали.
Муж стоял в сумерках за ее спиной. И молчал.
Она думала, что ее охватит паника, но ощутила лишь безграничное спокойствие. Он знал. Он видел, кто она такая. Она такой и была, ведь верно? Он мог с этим справиться. Она была девушкой, женщиной, беременной женщиной и матерью, а теперь станет вот этим существом, каким бы оно ни было. Диким, буйным существом со странными желаниями. Упрямым и злым, но вместе с тем мягким и нежным. Творцом и темной силой, бродившей в ночи. Благородным намерением и грубым инстинктом.
Привет, захотелось ей сказать. Я твоя жена. Я женщина. Я животное. Я стала всем. Я новая и вместе с тем древняя. Мне должно быть стыдно, но стыда уже нет.
Твой новый проект, сказал он и рассмеялся. Вся твоя собачья чушь. Полночные прогулки. Я понял.
Да, ответила она, погружаясь глубоко в пустое, открытое пространство внутри нее, где она долго смотрела в бескрайнее, бесконечное небо. Она пыталась что-то вспомнить. Это было так далеко. Ее муж ждал. Темная рана, окружавшая их, шевелилась и щелкала. Животные над их головами носились по веткам, листья тяжело подпрыгивали.