– Помоги, зараза!.. – кряхтел Шперлинг. – Неужели не поможешь?
– Конечно поможем, Васечка, – хрюкал Кошкин. – Сначала посмеёмся, потом поможем.
– А ну оставить дурацкий смех! – резко оборвал Шубин. – Помогите этому страдальцу. Живо на рубеж!
Он выпрыгнул из ГАЗика, который в сложной ситуации вёл себя крайне недостойно. Не подвела вера советский автопром, обогнул цистерну. Побоище на пустыре уже завершилось: в луже и вокруг валялись, прошитые пулями тела в мышином обмундировании; часть мотоциклов пребывала в перевёрнутом виде, другие стояли на колёсах, но имели жалкий вид; пару машин, с простреленными бензобаками, охватило пламя – потрудился народ на славу, теперь ни один из этих мотоциклов нельзя использовать, хотя зачем их использовать?
С чердака заброшенные фермы спрыгнули красноармейцы Шуйский и Затулин, приняли от младшего сержанта Кочергина перегревшийся ДП, остальные выходили из кустов с довольными минами – не так уж часто на этой войне удается одержать верх.
– Потери есть? – крикнул Глеб.
– Никак нет, товарищ лейтенант! – отозвался сержант Уфимцев. – Откуда потери?.. Эти твари лишь пару раз над головами пальнули. Чем займёмся, товарищ лейтенант?
– Собрать оружие и гранаты. Занять оборону у реки.
– Всем чохом? – уточнил сержант.
– Пока да…
– А что, товарищ лейтенант… Давайте им тут брестскую крепость устроим! – предложил Уфимцев. – У нас почти полноценный взвод, участок узкий – хрен пройдут безнаказанно.
– Тогда уж Фермопилы, – сумничал местами образованный Герасимов. – Это узкое ущелье, где-то в Греции. За пятьсот лет до нашей эры спартанский царь Леонид держал оборону против Ксеркса Персидского царя. Триста бойцов имел, а сдерживал многотысячную армию. Ну, пока всех не убили…
– А ты откуда знаешь? – озадачился худощавый, остроносый Шуйский.
Вопрос поставил Герасимова в тупик, он даже не нашёлся, что ответить.
– Пятьсот лет до нашей эры… Что-то ты загнул Серёга, – недоверчиво протянул Лимясов. – Кто же сейчас об этом вспомнит?.. Выдумал, признайся?
– Признаюсь, выдумал, – согласился Серёга. – Сижу тут, делать нечего, выдумываю красивые легенды…
– Никаких крепостей и «Фермопил»! – отрезал Шубин. – Наша задача: задержать противника хотя бы на час, чтобы полк успел уйти в леса. Задачи погибнуть, не ставлю – какой мне прок от вас, мёртвых?
Взвод выдвинулся к реке, рассредоточился на заранее подготовленных позициях, двое побежали на фланги. Сохранялась вероятность, что противник решит усложнить себе жизнь и пустится в обход.
Обер-лейтенант лежал в грязи с распахнутым ртом, скрюченная длань ещё тянулась к телефонной трубке, свисающий с рации. Идея была интересной, Глеб опустился на колени, осторожно взял трубку – эфир трещал как печка. Сквозь стрельбу помех доносил сломанный голос, он срывался на истерические нотки. Глеб перехватил взгляд сержанта, выразительно покрутил рукой: мол, постреляйте тут, пошумите. Уфимцев сделал понимающее лицо, стал сигнализировать находящимся рядом: дескать, салютуем! Красноармейцы открыли огонь в воздух, стали орать, воцарился невообразимый гвалт. Шубин схватил трубку прижал к уху: «Висла, я Шпрее… Где вы? Что у вас происходит? – монотонно бубнило радио-телефонист во вражеском расположении. – Немедленно доложите: что у вас происходит?».
«Шпрее, я Висла, – прохрипел Глеб умирающим голосом, он намеренно коверкал речь, изображал раненого – может не обратят внимание на акцент. – Шпрее, мы попали в засаду, здесь много русских».
«Висла, где обер-лейтенант Горвец? – заорал телефонист. – Что у вас случилось, чёрт возьми?».
«Обер-лейтенант Горвец погиб! – Шубин яростно жестикулировал бойцам, чтобы прекратили ржать. – Русские заманили нас в ловушку, мы находимся в деревне за мостом… Они его взорвали, мы больше не можем сопротивляться… Здесь очень много русских – не меньше роты… У них гранаты, станковые пулемёты, они обороняют всю деревню… Мы видели несколько замаскированных орудий, не пытайтесь атаковать с ходу, это бесполезно… Дождитесь подхода основных сил… С нами всё кончено…». И чуть не вырвалось: – «Прощайте, товарищи!».
Собеседник на другом конце ещё пытался что-то сказать, но у лейтенанта пропало настроение продолжать беседу, он захрипел, застонал, потом со всей дури саданул трубкой по обводу коляски – трубка треснула и развалилась. Красноармейцы прекратили изводить патроны, с интересом воззрились на командира.
– О чём говорили, товарищ лейтенант? – деловито осведомился Уфимцев.
– Рекомендовал воздержаться с наступлением, поскольку в этой деревне собралась «половина» Красной Армии.
– Так они вам и поверили!.. – хмыкнул сержант. – Врун вы, товарищ лейтенант… Но вообще, ловко это придумали.
– Ну не знаю… – поскрёб затылок Серёга Герасимов. – По системе Станиславского, я бы вам поставил троечку, да и то – с натягом. Так бы неуд, но за наглость ладно – три. Выговор у вас, товарищ лейтенант, отнюдь не рейнский, я бы даже сказал тамбовский… Впрочем может сработать – кто его знает?
– Успеем баньку принять!.. – пошутил Кошкин.
Глава пятая
Разгром колонны и шальная радио-игра были удачными ходами, но дальше начался кошмарный сон. Время выиграли – порядка 45-ти минут, пусть немного, но здорово. Полк уже далеко – пусть уходят. Крамольные мысли забирались под черепушку: продержаться ещё полчаса, а потом валить к чёртовой матери из этой деревни!
Больше всего на свете Шубин ненавидел жертвовать своими людьми: сам не мог погибнуть, а подчинённый и начальство гибли в ужасающих количествах, не успевал привыкнуть к людям. Почему бы в качестве разнообразия не вывести весь взвод? Он кусал губы гипнотизировал циферблат: «Как бы подогнать эти чёртовы стрелки?».
Взвод рассредоточился вдоль берега, бойцы продолжали зарываться в землю – чем глубже, тем лучше. Грунт под слоем грязи был сухой, приходилось откалывать кусками, благо сапёрные лопатки имели обыкновение затачивать. Шипел сержант Уфимцев: «Хватит тут барахтаться… Что вырыли, то вырыли… Раньше надо было думать. Всем затаится!». Красноармейцы припали к амбразурам, напряжённо всматривались.
Ветер утих, дождевые тучи поворачивали на юг, но небо продолжала устилать монохромная серость. На другой стороне реки затрясся тальник: кто-то, пригнувшись перебежал дорогу дальнейший сдавленный окрик: «Не стрелять!». Высунулся ефрейтор Седых, помахал рукой…
– Он нам привет передаёт? – не понял Кошкин, тоже за махал: давайте, мол, сюда.
Дозорные высыпали на берег: Седых Вершинин, Мжельский, бросились к мосту, встали как вкопанные…
– Эй, вы что с мостом наделали? – возмутился ефрейтор.
– Временно удалили, – отозвался Шубин. – Вопрос в другом, Седых: Почему вы ещё там?
– Решили задержаться, товарищ лейтенант. Ведь наступление немцев никто не отменял, нужно добывать сведения. Мы в кустах лежали, видели как вы от фрицев удирали, хотели помочь, но вы как метеор промчались.
– Ладно, давайте сюда… Боитесь ножки замочить, Седых?
Троица пустилась в брод и наблюдать за ними было сущей комедией: разведчики путались в топи легке, погружались по пояс в воду, а Мжельского даже понесло, пока не намотало на корягу. Товарищи на берегу поддерживали их добрым словом.
– Вот обратите внимание, товарищ лейтенант, – сказал сержант. – Их никто не обстреливает, а еле ползут… Представьте, немцы, под огнём пойдут – да им тут точно приснятся, эти самые, как их?..
– «Фермопилы», – подсказал Шубин. – Твоими устами бы, сержант… Не поверишь, давно закончились времена луков и копий.
Мокрые и грязные, дозорные вскарабкались на склон, запрыгнули за косогор.
– А вы обжились, всё нормально! – выдохнул Седых. – И пейзажи у вас прямо такие умиротворяющие.. – кивнул он на горку мёртвых тел в окружении тяжелых мотоциклов. – А мы, товарищ лейтенант, снова рискнули прогуляться до пустыря. Немцы обижаются, никаким дихлофосом не отгонишь. Не хотели бы панику наводить, но они миномётную батарею подтаскивают.
Слова были лишние – обстрел начался в ту же минуту: несколько мин с пронзительным воем упали в речное русло, разметав топляк и воду – красноармейцев за косогором окатило водой. Люди вжались в землю, кто-то неуверенно засмеялся: мол, холодный душ, и заткнулся – душ действительно был холодным, рассчитывать на «Фермопилы» не приходилось. Батарея, размещённая в тальнике, била с расстояния полукилометра. Где сидели корректировщики – неизвестно, возможно нигде не сидели. Красноармейцы закапывались в землю, радовались, что успели сделать норы. Взрывом разнесло пошатнувшуюся колонну моста, обломки упали в воду, окончательно рассыпались. Снова гремели взрывы в воде, потом они стали смещаться к берегу, поползли на склон…
– Атас, братва!.. Сейчас накроет! – истошно заголосил бывший деревенский хулиган Шуйский, парень неглупый, по своему добрый, но, как бы это выразиться – с изюминкой.
Грохотало со страшной силой. Шубин свернулся улиткой, заткнул уши – земля сыпалась в наспех вырытый окоп, словно наверху отчаянно трудилась бригада землекопов – терпеть это было невмоготу, но приходилось. Вереница разрывов прошлась по позиции взвода, поползла дальше, в деревню. Шубин выкопался, плевался землёй, и вдруг дошло с опозданием: немцы не в курсе, где находятся защитники Краснухи – они поверили докладу «своего обречённого солдата» и теперь будут обрабатывать всю деревню. Начнут, разумеется, с берега, пойдут дальше… Он осторожно высунул голову и многие красноармейцы сделали то же самое. Батарея с корректировала огонь и теперь обстреливала колхозные постройки и западную улицу – сухо стало во рту. Но амбар, играющий важную роль в обороне, пока стоял, возвышалась над соседними строениями его двускатная крыша. Взрывом разнесло цистерну, разлетелся на куски дощатый сарай, западную улицу заволок дым. В тех краях интенсивность обстрела была наибольшая, но это не могло продолжаться вечно – огонь вела одна батарея и боезапас у неё был ограничен.