Дождь продолжал упорствовать, даже странно – все же не тропики с их сезонами дождей, за спиной остались сотни метров – одежда обросла защитным слоем грязи. Над сгоревшим клубом зависло убойное зловоние – добротное здание выгорело почти полностью. Сельсовет частично сохранился: он состоял из сомкнувшихся двухэтажных построек и до войны в нем размещалась не только законодательная деревенская власть, но также партийная, исполнительная и даже отделение милиции; частично уцелели стены, они обуглились, накренились. Всё здание просматривалась насквозь, валялась обожжённая мебель, рассыпался навес – немцы отвели душу. Советский флаг над крыльцом был как красная тряпка для быка, огнемёта оказалось мало – в здание подбросили пару оборонительных гранат.
Пелена дождя спадала и в сером небе наметились просветы в этом ненастье был бесспорный положительный момент: грядущая распутица, сдерживающий фактор для наступающей на Москву армады. В грязи уже тонули лёгкие бронеавтомобили – солдаты подкладывали доски под колёса. Шубин подобрался к крыльцу, отправился вправо, где за водосточной трубой был вход в подвал. Затея, похоже не имела шансов – в том месте, где находилась дверь – стала гора обломков. Это было единственное здание в деревне частично сложенное из кирпича.
– Стой! – прозвучал сдавленный шепот. Екнуло сердце, Шубин скорчился за обугленным канцелярским столом.
– Стою! Стрелять не будешь?
– Не буду. Это вы, товарищ лейтенант? – высунулось чумазая физиономия Лехи Кошкина в обрамлении мокрого капюшона. Он так улыбался, словно солнышко разогнало тучи.
Шубин облегчённо выпустил воздух – хоть кто-то есть!
– Подползайте, товарищ лейтенант. Только не вставайте – немцы на дороге. Сюда они тоже приходили, пошатались вокруг, но в подвал не полезли. Тут всё завалено…
– Сам-то как нашёл проход?
– Не сам, а сами, товарищ лейтенант. Со мной Олег Курганов, Серёга Герасимов, ну в смысле красноармейцы Курганов и Герасимов. Мы сразу сюда побежали, когда поняли, что из деревни не выйти – сами же сказали, что встречаемся у сельсовета…
– Все правильно, Кошкин. Вы молодцы! – Шубин подполз, привстал на корточки: раньше здесь была железная дверь, но подломились косяки, дверь сорвало с петель, просела кирпичная стена и теперь, чтобы попасть внутрь требовались навыки ужа.
– Я останусь здесь, товарищ лейтенант. Не возражаете? – шептал Кошкин. – Может ещё кто-то подойдёт…
– Оставайся, Лёха. Нести службу…
В узком проеме пришлось подтягиваться на руках: осевшая конструкция держалась на честном слове, врежь кувалдой – всё упадёт. Под землёй же было не так плохо как ожидалось: пятнадцать каменных ступеней; земляной мешок – стены осыпались в меру; над потолком имелось узкое оконце – решётка выгнулась, но держалась; в подвал просачивался тусклый свет. Здесь валялись: доски, балки, груды мешковины, скомканное брезентовое полотнище. Из полумрака проявлялись знакомые лица: моргал Серёга Герасимов, всклокоченный, весь какой-то копчёный, он не уверенно заулыбался, потом расплылся до ушей, хотел сказать что-то бодрое и приветственное, но начал кашлять, еле отдышался.
– Здравие желаем, товарищ лейтенант, – приветствовал командира Олег Курганов – невысокий, ладно сбитый, с жёсткой порослью волос на голове.
Оба были в исподнем – мокрое обмундирование сохло на досках, прислонённых к стене.
– И вам не хворать, товарищи красноармейцы! – усмехнулся Шубин. – Что за откровенный вид? А если немцы зайдут?..
– А если зайдут, товарищ лейтенант, мы и в исподнем можем умереть! – дерзко отозвался Герасимов. – Разницы собственно никакой, а так подсохнет немного.
– Что и вам, кстати, советуем, – поддержал Курганов. – Снимайте всё с себя, просушите, а то подхватите пневмонию. Придётся, вон, Серёгу командиром назначать. Представьте, всей компанией кашлять начнем – немцы сразу заинтересуются – что за лазарет под землёй открылся… Вы устраиваетесь, товарищ лейтенант. Мешковины навалом – она сухая, доски подстелите, чтоб на голой земле не лежать…
Дикая усталость брала верх: кружилась голова, он что-то стаскивал с себя, стуча зубами, раскладывал доски на земляном полу, закутывался в мешковину. Запах гари здесь был щадящим – в подвал проникал воздух. Дождь прекратился, с улицы доносился прерывистый гул, сновала техника, иногда порывы ветра приносили обрывки фраз. Сон накатывал волнами, немели конечности…
– Хоть бы ещё кто-то выжил, – бубнил Герасимов. Его голос звучал как из параллельного мира: – Как вы думаете, товарищ лейтенант: наш полк далеко ушёл? Задержали мы немцев – высокой ценой задержали! А вот надолго ли? Возможно непогода дала шанс полковому комиссару Бубенцову и немцы уже не повиснут на хвосте, предпочтут разбираться с собственными проблемами…
– Не знаю, Серёга. Я же здесь, а не там. Километров на десять они оторвались от фрицев. Главное, чтобы раненых вывезли, а здоровые уж как-нибудь справятся. Жалко, что связи нет – придется наугад идти. Подождём ещё немного, если больше никто не подтянется, пойдём на восток, лучше затемно. Обсохнем, сил наберёмся…
– А так хорошо начали, товарищ лейтенант, – обиженно вымолвил Курганов. – На реке уйму фрицев положили, потом в амбаре, вылезли из овощехранилища, увидели, что от амбара осталось – чуть в пляс не пустились. А потом немцы разозлились: давай нас гонять по деревне. Петька Чижиков по глупому погиб: когда через забор лез, кричали ему – давай в обход, но нет – решил сократить… Куда сержант подевался, даже не знаем. Обошли деревню, вышли на восточную улицу, а там повсюду немцы. Вроде рано погибать ещё, повоевать хочется, давай назад. Фрицы нас заметили, Каховский остался прикрывать и погиб. Немцы к лесополосе пошли, оттуда стреляли по ним. А мы моментом воспользовались и к сельсовету. Кошкин – пацан наблюдательный – засёк дыру, мы и залезли в этот склеп. Он сам вызвался снаружи посидеть – может ещё кто-то подтянется. Облава прошла минут за двадцать до вашего появления, дождь хлестал как из ведра. Двое немцев сюда подошли – мы их сапоги в окно видели: постояли, поговорили, потом ушли голые стены осматривать и не заметили это окно, – кивнул боец на узкий зарешеченный проём. – Один нагнулся, смотрел, на колени даже встал, фонарём светил – что там увидишь… Мы на виду, понятно не сидели, боялись, что гранату бросят, но решётка помешала: пинали, не выбили, ушли. Больше наверное не придут.
– Значит Бог есть! – пошутил Герасимов. – И с дождем нам помог, и с этим подвалом…
– Только, где он раньше был – твой Бог? – поморщился Глеб. – Ты поосторожнее, Серёга с Богом. Дело даже не в том, что наша партия подобной сущности не приветствует, где бог там и дьявол – не забывай. Если Бога мы ещё как-нибудь стерпим, то вот дьявола…
Засмеялся Курганов, небольшой любитель шутить, но понимающий юмор других. Закрылись глаза, организм нуждался в отдыхе. Навалился сон, бил смертным боем с тревогой и беспокойством. Картинки яви сменялись введениями: ворчал Герасимов, натягивая отсыревший сапог – вроде новый, совсем недавно с немца снял, когда разносить успел? Сплелось из кружева грустное лицо Лиды – смотрела жалобно, с какой-то неясной обидой… Что сейчас происходит в Вязьме? Держится ли город?..
Он очнулся, когда в подвал скатился взбудораженный сержант Уфимцев: комбинезон клочьями, физиономия чёрная как у трубочиста, заулыбался обнаружив подвале целую компанию, упал на колени.
– Сейчас ещё один в Бога уверует! – обрадовался Герасимов.
– Не дождетесь… – замотал головой сержант. – На Бога надейся, но сам не плошай! Думал не доберусь, товарищ лейтенант. Забыл, где этот чёртов сельсовет, хоть у немцев дорогу спрашивай. До них деревня, как деревня была, а как фашист пришёл – всё иначе стало. Хорошо, что Лёха Кошкин издали меня заприметил, семафорил как сумасшедший…
– Ты в дымоходе отсиживался, Александр Иванович? – Шубин с интересом разглядывал сержанта.
Тот смутился:
– Не скажу, товарищ лейтенант. – Смеяться будете. Приятно, конечно, что вы моё имя с отчеством помните, но всё равно не скажу.
– Ладно, сохрани свою тайну, после войны в мемуарах опишешь. Больше никого не видел?
– Стреляли где-то, – Уфимцев продолжал смущаться. – Немцы гуськом по переулкам бегали, решил, что за мной, но кто-то тут ещё партизанил. Вы не волнуйтесь, товарищ лейтенант, придут, если живы будут.
– Хорошо, сержант. Располагайся, будь как дома. Эй, вы двое, смените кто-нибудь Кошкина, пожалейте парня.
В полку продолжало прибывать: первым в подвал спустился какой-то чёрненький чумазенький чертенок, стал озираться, недоверчиво щуря глаза.
– О-па, уголовник наш подтянулся, – прокомментировал Герасимов.
– А в морду за гнилой базар? – оскалился Генка Шуйский. – Товарищ лейтенант, скажите ему, что никакой я не уголовник. Самоотверженно трудился в шахте, даже в комсомол чуть не вступил. Подумаешь – несколько приводов в милицию, ну с кем не бывает?
– Да ни с кем из наших такого не бывало, – фыркнул Серёга. – Люди как люди выросли, кто-то даже жениться успел.
– И где тебя носило, товарищ Шуйский? – поинтересовался Глеб.
– Вот именно, боец, – поддакнул сержант. – Нормальные люди либо здесь, либо погибли.
– Вам правду сказать? – оскалился Шуйский. – Или как всё было на самом деле? Да ничего увлекательного, я в какую то яму грохнулся, когда за мной два здоровенных Ганса погнались: одного я на излёте снял, когда он ко мне в яму метнулся; другой сам оступился, на нож горлом напоролся.
– Врёшь! – хмыкнул сержант. – Ты ведь, горазд приврать, Генка. Мы всё равно твои слова не проверим…
– А у меня доказательства, – Генка с обиженным видом закатал рукав. – Смотрите, часы «Звезда», снял с фашиста.
– Какие часы? – изумился Глеб, разглядывая вполне советский циферблат.
– Так это «Звезда», – смутился боец. – Завод ЗИМ их кажется производит: то ли в Пензе, то ли в Саратове… У нас пацаны в посёлке такими щеголяли. Фриц наверное с нашего командира снял, а я с фрица. А что такого? – Генка насупился.