Потом, спустившись на землю, я рассказал ей о великом звере, тут она вскрикнула, и сама показала мне борозду, оставленную чревом чудовищной твари, видны остались и не затоптанные следы, позволившие мне прикинуть величину зверя; по сравнению со слизнем это существо можно было считать небольшим, пусть оно и обладало рогами и твердой кожей.
Наблюдения Девы напомнили мне о том, что с тех пор, как я побывал в этом месте, прошло только семнадцать дней; факт этот показался мне странным и непонятным, поскольку, на мой взгляд, миновало куда больше времени — полного великих трудов и событий. Впрочем, не следует забывать и о том, что в день моего пути подчас укладывалось два, а то и три обычных.
Потом мы продолжили прерванное путешествие, и после двенадцатого часа я, как всегда, хотел понести Деву. Однако Наани сказала, что следующие шесть часов пройдет собственными ногами, избавив меня от лишних усилий. Но я понимал, что в таком случае она лишится всех сил через день или два, а нам следовало спешить, и посему позволял ей идти не более двенадцати часов каждый день, а потом брал на руки; дело в том, что рожденная в Малой Пирамиде Наани, была не столь крепка от природы, как женщины Великой Пирамиды; кроме того, жуткий месяц, проведенный ею в одиночестве и голоде на просторах Ночной Земли, весьма ослабил ее.
Словом, когда я вновь поднял ее, Дева удивилась крепости моего тела и духа. Истинно так: я был силен и велик телом; наверно, и воля моя была под стать физической силе, иначе я просто не смог бы вывести Деву из этих мрачных краев. Слушая Наани, я радостно улыбался, мне было приятно ее восхищение.
Устроив Деву поудобнее, я вдруг подумал, что прикосновение панциря может оказаться болезненным для нее. Я спросил ее, и, увидев, что от меня не отделаться, она призналась. Тут я почувствовал гнев и на себя, и на нее, — потому что не указала мне на мою оплошность. Я опустил Деву на землю и велел показать плечи. На них обнаружились синяки, потому что ей часто приходилось лежать в моих объятиях, ударяясь о жесткий панцирь.
Поцеловав ее, я немедленно обратился к делу, ибо стремился одолеть намеченное расстояние, прежде чем настанет пора искать место отдыха. Следовало считаться и с огромными птицами, которых я видел над этой пустошью. Хорошенько подумав, я велел Деве надеть порванное платье поверх костюма, оно могло бы смягчить прикосновение моих доспехов к ее милому телу.
Но Дева не захотела делать этого, и я не стал заставлять, мне не хотелось к чему-нибудь принуждать мою милую капризницу. Все же Дева придумала способ избежать синяков, я тут же согласился с ней, но подумал, что Наани давно могла бы — при желании — сообразить это.
Плотно укрыв мою грудь и руки сложенным плащом, мы устроили для Девы уютное гнездышко. Наани сама все сделала, а потом поднялась ко мне на руки, и мы возобновили путешествие. Наани то говорила со мной, то молчала. Кажется, она поплакала немного, вспомнив о своем отце и народе. Дева не глядела на меня, и я не мог увидеть ее слез; впрочем, она очень скоро забыла печаль и довольная лежала на моих руках.
Когда прошло три часа, она попросила, чтобы я поцеловал ее. Я выполнил ее просьбу с великой нежностью и уважением, понимая святые мысли, владевшие ее сердцем.
Губы ее ответили мне с великой нежностью, и я понял, что в душе Девы шевельнулись старинные воспоминания, Наани вдруг прошептала мое прежнее любовное имя, и я увидел, что в глазах ее сверкают древние, давно погасшие звезды.
На исходе четвертого часа с Девой на руках я увидел вдали чудовищных псевдоптиц, которых замечал здесь среди огромных камней и скал на пути в ту сторону. Воистину я немедленно укрылся вместе с Девой между двумя глыбами, и птица, не заметив нас, исчезла вдали в несколько прыжков, являвших собой нечто среднее между прыжком и полетом. Должно быть, вес тела не позволял ей подняться в воздух.
Тут я вдруг вспомнил, что видел в Могучей Пирамиде книгу с картинкой, изображавшей подобную птицу. В ней утверждалось, что подобных существ не видали на просторах Ночной Земли уже два десятка тысячелетий, они считались вымершими, как мы говорим теперь. Выходило, что они спустились вниз — в сей теплый край, где обрели новую жизнь, дав тем самым пример людям. Кто знает, быть может, в грядущем веке люди изобретут способ добраться из Пирамиды в эти глубины… Быть может, остатки человечества обретут новое место для жизни и в те времена, когда даже Ночную Землю поглотят горький холод и вечность… Однако это всего лишь фантазия, ибо как сумеют великие множества одолеть столь ужасный путь? Но вернемся к повествованию.
Я выглянул из-за камней лишь после того, как птица исчезла вдали, и мы заспешили вперед, внимательно оглядываясь во все стороны. Должно быть, именно здесь и гнездились эти чудовища, потому что за последующий час мы встречались с ними не менее двадцати раз. Сняв Дискос с бедра, я приготовил оружие. Много раз нам с Наани приходилось прятаться в узких щелях среди камней и скал. На исходе пятого часа я вдруг услышал внезапный шум за своей спиной, — мы как раз вышли на открытое пространство… Одно из этих чудовищ уже приближалось к нам, оно, видимо, пряталось неподалеку и, слухом или обонянием обнаружив нас, мчалось к нам неуклюжими тяжеловесными прыжками. Я огляделся, но убежища не нашел. Дева поспешно спрыгнула на землю, а я выхватил Дискос и успел торопливым взглядом заметить, что нож уже в ее кулаке и она готова прийти мне на помощь. Однако я не мог быть спокойным в бою, зная, что Наани в опасности. Поэтому, обхватив ее за плечи, я пригнул Наани к земле вниз лицом, укрыл плащом и стал перед ней, опустив, забрало шлема, — чтобы птица не ударила меня в лицо.
Истинно, птица одолела сотню шагов в два огромных прыжка. Дискос взревел, извергая огонь, и она замерла на мгновение, но, тут же опомнившись, огромная тварь без промедления нанесла мне слева удар клювом; длинный, в мою руку, он мог бы пронзить мое незащищенное тело. Однако клюв чудовища звякнул по панцирю, и оно ударило еще раз так, что я даже пошатнулся. Но когда птица собралась заняться мной по-настоящему, я ловким движением Дискоса поразил ее в плечо — туда, где огромное кожистое крыло присоединялось к правому боку. С хриплым карканьем чудище отступило назад и забилось на камнях. Чтобы побыстрее покончить с врагом, я подбежал к птице, но тварь вновь ударила клювом в мою сторону, так что мне пришлось отпрыгнуть в сторону. Через мгновение, получив новую возможность приблизиться, я расколол череп птицы так, что она умерла очень быстро и без лишних мучений.
Распростершаяся на камнях полуптица была покрыта кожей и напоминала скорее летучую мышь наших времен. Воистину, она оказалась огромной, величиной с молодого коня, а острый клюв грозил верной смертью неосторожному. Словом, я был весьма рад тому, что на этих камнях осталась лежать она, а не мое собственное тело. Чудовище еще дергалось и содрогалось, расставаясь с жизнью. А я поспешно вернулся к Деве, следившей за происходящим, обнял ее, огляделся и, взяв ее на руки, продолжил путь.
К середине шестого часа нашего путешествия по каменистой пустоши, мы приблизились к неглубокой реке, через которую я, как вы помните, переправлялся после того, как покинул древний летучий корабль. После нападения чудовищной птицы мы видели еще двух ее товарок, — к счастью, вдалеке, — и я решил, что мы вышли из родных для них мест.
Потом я перешел реку вброд, держа на руках Наани и прощупывая свой путь древком Дискоса. Я чувствовал себя непринужденно, разве что пришлось обойти одну глубокую яму.
Когда мы оказались на другом берегу, пошел уже двадцать второй час нашего бодрствования: дело в том, что мы довольно долго пробыли на дереве, и я не учитывал это время.
Мы приближались к россыпи крупных камней, за которой начинались леса, — если вы еще не забыли мой рассказ о путешествии в эти края. Теперь нужно было отыскать огненное жерло, чтобы я мог высушить нижнее белье; они уже давно не попадались, но, к счастью, скоро мы набрели на невысокую — в человеческий рост — горку, окруженную горячими камнями.
Поцеловав Деву, я поставил ее на землю. А потом, тщательно огляделся и увидел, что нам ничто не угрожает. Дева помогла мне снять панцирь, а потом и высушить одежду.
Пока вещи сохли, она приготовила воду и таблетки, велела мне сесть возле нее, и мы ели и пили в низинке, неподалеку от горячей горки.
Я был очень голоден, как и всегда, — ведь таблетки не наполняли желудок; но, закончив с трапезой, поймал на себе веселый взгляд Девы, которая со смехом — и лаской — спросила, не пусто ли у меня в животе.
Я понимал, что ей хотелось накормить меня, но есть было нечего, потому что мне и в голову не приходило убить в пищу какое-то животное, а растения и корни мы есть опасались, чтобы не заболеть.
Однако то, что кажется странным мне нынешнему, было вполне естественным для меня будущего. Возможно, человечество успело забыть все способы пропитания, вполне привычные для нас, людей начальных времен, в каковые мы и живем, хотя искренне считаем свой мир древним.
Впрочем, хотя нам и в голову не приходило добывать себе пищу охотой, и потребности наших тел удовлетворялись таблетками, думаю, была и другая причина. Осмелюсь предположить, что таблетки поддерживали душу и плоть в таком состоянии, в котором Силы Зла обладали меньшей властью над нами.
Тем не менее, я не помню, чтобы во время Приготовления мне запрещали есть что-либо кроме таблеток; быть может, подобное считалось тогда очевидным, ведь не говорят же в нашем мире взрослому человеку, чтобы он не ел навоз. Надеюсь, вы согласитесь со мной: каждый век обладает собственными тонкостями, непонятными другим векам и, тем не менее, очевидными и естественными для современников.
Итак, Дева смеялась, глубоко сожалея о том, что не в силах накормить меня, и я смеялся вместе с ней… так уж устроено мое сердце, читатель. Я надеюсь, что, прочитав эту повесть, ты поймешь, что мы с тобой друзья; более того, знай, что, попав в беду, ты мог бы рассчитывать на мое сочувствие и помощь — кем бы ты ни был — если только ты из тех, кто предпочитает Добро Злу. Так отнесись же ко мне с добрым сочувствием, ведь я во всем откровенен с тобой. Быть может, ты еще не родился, когда я писал эти строки, но когда-нибудь в будущем ты прочтешь их и поймешь, как я любил Наани. А теперь, укрепившись в дружбе, продолжим рассказ.