– Вы уверены, что оно мертво? – безуспешно храбрясь, вопросила женщина.
– Абсолютно, – бросил Леонид, командир отряда разведки. – Следов ранений не обнаружено, но тварь не дышит.
– Хорошо. Только не снимайте кандалы.
– Не переживайте, работаем по инструкции. Тащим его в лабу?
– Угу, – нервно кивнула Васютина. – Я сейчас подойду.
Едва не сорвавшись на бег, Ника направилась в сторону женской уборной. Ей казалось, что, как в самых банальных фильмах, ее стошнит от увиденного, но склонившись над унитазом, женщина лишь закашлялась. К своему изумлению, она поняла, что единственное, чего ей хотелось на самом деле, – запереться в кабинке, подальше от бравой команды волочивших на цепях саму смерть.
– Что же это? – болезненно сморщилась Васютина, прислонившись к холодному кафелю.
Страх прочно сковал конечности. Будто пребывая в кошмарном сне, Сергеевна поняла, что лишается голоса, а заодно – контроля над телом. Полное оцепенение. Паралич. Шок. Оказывается, знать о существовании террагомов и наблюдать их живьем – две разные вещи. Первое способно напугать. Второе – вернуть в прошлое, на самое острие эмоций, в давно забытое детство. Но как позволить себе бояться, если за спиной 20 лет научной и медицинской деятельности? Как признать, что перед лицом серьезной опасности ты превращаешься в ребенка, что ищет спасения под одеялом?
– Считай до десяти и успокаивайся. Ты нужна людям, – неожиданно строго приказала себе Ника.
Внутреннее напряжение заметно спало. Повторив мантру для надежности, женщина толкнула дверь и переместилась к рукомойникам. Окатив лицо ледяной водой, она окончательно пришла в себя. Не перестала страшиться чудовища, что дожидалось ее в лаборатории, но взяла под контроль сердцебиение. Никому не положено знать об этой мимолетной слабости. Ведь на самом деле боятся все, но каждый отлично справляется с ролью героя. На этом и зиждется новый мир.
Плотно сжимая в руке скальпель, Васютина не сводила глаз с террагома. Ее пытливый взгляд въедливо проходил один и тот же маршрут: от мощных, неестественно длинных ступней с когтистыми пальцами до крошечных отверстий на лице, заменявших чудовищу нос, а затем обратно. И так по кругу. Плотно сжимая губы, женщина пыталась уловить признаки жизни в том, что с виду казалось бездыханной плотью.
Мерещилось, что от напряжения, зародившегося в пальцах, хирургический нож вот-вот сломается. Но монстр оставался недвижимым. Точно жуткая работа современного художника, он лежал на патологоанатомическом столе в ослепительном свете ламп. Большой. Жилистый. Серый. Даже закованный в цепи, монстр вселял необъяснимый трепет. Одновременно он казался воплощенным божеством и последней мерзостью, при виде которой во рту копится слюна, а желудок сжимается.
В какой-то момент Нике захотелось вонзить инструмент в горло созданию, чтобы окончательно убедиться в том, что оно мертво. Мускул в руке инстинктивно дернулся, но Васютина сдержала животный порыв. Поверженный террагом – большая редкость, можно сказать, чудо. Его полагается изучать с предельной осторожностью, как древнюю мумию египетского царя или останки доисторического зверя. Быть может, тогда найдется подсказка, ключ к победе над теми, кто не знал поражения.
– Ну и зверюга! – внезапно раздалось за спиной.
Ника Сергеевна дрогнула, едва не вскрикнув, но вовремя различила голос.
– Гурьев, ты зачем пугаешь?! Я тут с холодным оружием! – Женщина в шутку погрозила коллеге скальпелем.
– Извини, вырвалось.
– Ничего страшного. Ты, кстати, что тут делаешь? И откуда у тебя допуск в лабу?
– Меня прислал штаб. Они по камерам наблюдают за твоими действиями и уже волнуются. Ты минут сорок над ним зависаешь без толку! Может, нужна помощь?
– Обойдусь. Дайте лучше сосредоточиться. Куда вообще спешить? – абсолютно серьезно выдала Ника.
– Да нет-нет, все в порядке. Просто начальство поручило узнать, не нужен ли тебе помощник? – обходя стол с другой стороны, пробубнил Вениамин.
– И на роль помощника выбрали, конечно, тебя? – Женщина смягчилась и улыбнулась снисходительно.
– А почему бы и нет? Я учился в меде, да и на вскрытиях бывал. В конце концов, могу снимать! Даже камеру вот принес.
– Охотно верю, – уважительно кивнула Ника. – Но я тут как-нибудь сама, ок? Возвращайся, передай ребятам, что все в порядке, под контролем. Справлюсь одна. Феликсу привет, кстати.
– Не сомневаюсь! Просто показалось, что тебе тут неуютно, и я вызвался помочь. Извини, если обидел. Можно все-таки остаться?
– Ну что я могу сказать? – Женщина поморщила лоб. – Если очень хочешь – оставайся. Только под руку не лезь.
– Спасибо! – кивнул Вениамин. – Хоть отвлекусь немного от очередных репортажей. Там дурные новости сплошняком.
– А откуда взяться хорошим? Эти гады чувствуют себя все увереннее. Их численность растет, а нас все меньше. Мир захватили террагомы, пора смириться. – Васютина ловко натянула перчатки. – Давай же узнаем, из какого они теста слеплены.
С первым же надрезом лаборатория погрузилась в безмолвие, словно движением скальпеля рассекло акустический кабель. Ника и Вениамин напряженно молчали: одна с усилием вскрывала плотный кожный покров твари, другой снимал это на ручную камеру, кусая губы и раздувая ноздри. Внезапно мужчина отвернулся и сделал пару шагов в сторону, едва не выронив аппарат.
– Все в порядке? – на секунду отвлекшись, вопросила Ника.
– Ага. Дай минутку. Я приду в себя. Не привык наблюдать подобное живьем, – прерывисто выдавал Гурьев.
– Да-а-а… Это тебе не «Секретные материалы», а я – не Дана Скалли. Тут все без прикрас. Давай, соберись, мне нужно один момент любопытный подснять!
– Что там? – Инженер нехотя возвратился к секционному столу.
– Обрати внимание. – Женщина раздвинула порез, обнажив грудную клетку существа. – Это просто удивительно!
– Я, должно быть, полный невежда, но…
– Жир! – воскликнула Сергеевна. – Даже у бодибилдеров в период сушки есть определенный процент жировой ткани, а тут ничего! По крайней мере визуально.
– Выходит, террагом – одна сплошная мышца? – задумчиво нахмурился инженер.
– Именно. Очевидно, с точки зрения физической силы мы им не ровня. Жизнь под землей и эволюция сделали их фактически непобедимыми! Да и кожа – только взгляни, я с трудом провожу скальпелем, будто китовую акулу вскрываю. А еще заметь, какие плотные и толстые у них кости. Внутренности под надежной защитой.
– Эдакий естественный бронежилет?
– Угу. Теперь понятно, почему их пули через раз берут.
– А уши-то где? – по-детски наивно вопросил коллега.
– Подозреваю, что их либо нет, либо находятся в рудиментарном состоянии.
– Но ведь они точно не глухие. Это мы знаем наверняка.
– Я и не утверждала подобного, – дернула бровью женщина. – У них могут быть альтернативные каналы восприятия звуков.
– Как такое могло жить незамеченным прямо у нас под ногами? – с досадой выдохнул Гурьев.
– Теперь ты меня понимаешь? – улыбнулась Ника. – Сама задаюсь этим вопросом. Очевидно, мы были слишком заняты собой. Сейчас же вынужденно наверстываем упущенное.
– Покурим? – внезапно предложил Веник.
– Я думала, твои запасы иссякли!
– Вроде того. Но на особый случай я берегу начатую пачку.
– Ну ты и жук! – прошептала Васютина, убирая инструмент в ванночку.
Крыша научного центра пустовала редко. Лишенные свободы передвижения сотрудники приходили сюда за глотком свежего воздуха и за мимолетным ощущением того, что жизнь осталась прежней. Еще пару месяцев назад тут денно и нощно толпились курильщики, численность которых неуклонно росла. Так сотрудники «Авалона» переживали стресс. Как следствие, табака становилось все меньше. На какое-то время он даже стал своеобразной внутренней валютой, как в любом сообществе закрытого типа, будь то тюрьма или армия.
Вскоре папиросы исчезли вовсе. Несколько месяцев никто не дымил, глядя на звезды или невозмутимое солнце, что по-прежнему поднималось на востоке и садилось на западе, будто не замечая катастрофы, постигшей Землю. Возможно, поэтому, чувствуя уникальность момента, Васютина, не выносившая сигаретный дух, согласилась перекурить. Оказавшись на холодной и сырой площадке, двое подошли к самому краю, и, боязливо осмотревшись, Гурьев достал помятую упаковку Chapman.
– Правда будешь? – вопросил он, губами ухватившись за одну из папирос.
– А давай! Когда начинать, если не на пятом десятке?! – рассмеялась Ника Сергеевна.
– Тише ты! Сейчас придет кто-нибудь и бессовестно меня раскулачит! А это – все, что у меня есть! Последнее воспоминание о лучшей жизни, что может никогда не вернуться.
– Да брось, Веня, здоровее будешь! – делая первую в жизни затяжку, произнесла Васютина и тут же закашлялась.
– И все же я надеюсь еще разок попробовать шоколадные, – глядя в ночную бездну, произнес мужчина. – Вишня тоже ничего, но…
– Не мучай себя, – предельно серьезно начала коллега. – Прошлое было прекрасно, и, бог свидетель, я до жути скучаю по Невскому, пышкам с Большой Конюшенной и прогулкам по Эрмитажу! Что уж там, я бы и в тот дурацкий музей восковых фигур с удовольствием пошла, и станцевала бы на улице под очередную бездарную перепевку «Орбит без сахара»… Но нет, – вновь затянувшись, выдала женщина. – Больше этого нет. И вряд ли когда-то будет.
– К чему же тогда все? – грустно ухмыльнулся Гурьев, затушив окурок. – За что мы боремся?
– Уж точно не за прошлое. Лично я сражаюсь за возможность начать все заново, дать шанс будущим поколениям полюбить что-то так же горячо, как ты свои сигареты. У них ведь еще все впереди.
– А как же мы?
– Так далеко я не заглядывала. Для начала придется возвести новую крепость на месте рухнувшей, а уж потом узнать, есть ли нам в ней место. – Обхватив себя руками, Васютина демонстративно застучала зубами. – Пойдем обратно, не хватало еще простудиться.
– Ник! – бросил мужчина вслед удаляющейся коллеге. – Как думаешь, если бы не это все, я бы мог стать хорошим мужем?