– Мне страшно, – без стыда признался Осокин. – Я ведь всегда был теоретиком: работал с гипотезами и высчитывал вероятности. Проверял и перепроверял свои догадки тысячи раз, прежде чем вынести окончательный вердикт. Где найти смелость, чтобы от построения концепций перейти к их воплощению?
– Нигде, – улыбнулся Тихон. – Наука – это всегда риск, а порой и чистое безумие, логически обосновать которое невозможно. Что чувствовал Луи-Себастьян Ленорман, прыгая с башни обсерватории Монпелье? Думаешь, ему не было страшно? Уверен: на всякий случай смельчака исповедовали накануне. Но если бы тогда он струсил, кто знает, появился бы вообще парашют? – Ментор ненадолго стих. – Так что, если нет возможности проверить, остается только верить.
– Но у нас нет результатов клинических исследований – вдруг в будущем проявятся побочные эффекты?
– Если не дашь старт проекту, нет у нас никакого будущего, но если дашь – появится шанс. В нынешней ситуации о большем и мечтать не приходится! Ну так что, запускаемся? – сверкал глазами Тихон.
– Я бы, конечно, взял небольшой тайм-аут и еще раз все проверил… но ладно, пробуем! Если что, разберемся по ходу.
– Ну наконец-то! – Мужчина взял телефон и набрал короткое сообщение. – Все, обратной дороги нет, слава богу!
– Остается только верить… – запоздалым эхом отозвался Сева.
Следующие семь месяцев пролетели, как неделя. Ничего удивительного: так всегда случается, если задача стоит непростая, но увлекательная. За этот период у Осокина не случилось отпуска. Даже выходные можно было сосчитать по пальцам одной руки. Впрочем, парню и в голову не приходило жаловаться, ведь его дело правое, а мотив благороднее некуда.
За минувшие двести тринадцать дней проблема не решилась, а люди не перестали голодать. Ведь только в голливудских блокбастерах катастрофы библейских масштабов сходят на нет волей одного персонажа. В жизни, чтобы вновь расставить все на свои места, требуется время, очень много времени – месяцы, а порой и годы. Но вот чего у людей теперь не отнять – так это надежды! Мир узнал об изобретении Осокина. К доработке и развитию суспензии подключились тысячи ученых со всего мира, от Латинской Америки до Новой Зеландии. У тех, кто выбился из сил, открылось второе дыхание. Миллионы людей внезапно поняли, что продержаться нужно еще чуть-чуть, помощь в пути, а если хорошенько прислушаться, уловишь спасительные звуки сирен…
– Поздравляю, Сева, результаты удивительные. Рано, конечно, об этом говорить, но мы в «Патроне» уверены – ты в списке претендентов на Нобелевскую премию!
– Ладно уж! – раскраснелся Осокин. – Цыплят по осени считают.
– И номинантов объявляют тогда же! – крикнул кто-то из толпы, породив всеобщий хохот.
– В любом случае, за тебя, друг! – Тихон договорил тост и чокнулся шампанским с подопечным.
Вчерашнего студента зажали в тесных коллективных объятиях. Улыбки, сверкающие взгляды, слова одобрения – в тот день «Патрон» праздновал заслуженную победу.
– Ребят… – растерянно и нарочито громко произнесла одна из сотрудниц компании. – Кажется, мы рано выдохнули.
– Что там? – Сева заглянул в телефон коллеги и от первых же слов новостного заголовка сделался серьезным.
«Новая пандемия на горизонте? За минувшие сутки в ЮАР зафиксировано более ста тридцати случаев заражения неизвестным науке вирусом. Двадцать два человека находятся в критическом состоянии».
– Нам вновь бросают вызов? – Тихон бегло пролистал вести новостного паблика.
– Похоже на то, – закивал Сева. – И что-то подсказывает: враги у нас все те же. Ну что, зададим им жару?
– Как? – Куратор не скрывал растерянности.
– С божьей помощью, друг мой, с божьей помощью…
Проект «Selena-2022»
Что испытывает человек, жизнь которого рушится, словно не дождавшийся капитального ремонта мост? Наверное, то же, что и космонавт, находящийся в ракете, преодолевающей силу земного притяжения и врывающейся в открытый космос: голова становится тяжелой, а конечности – неподвижными, внутренние органы сжимаются, срываясь с привычных мест, меркнут образы окружающей действительности в глазах, все тело напрягается, пытаясь не развалиться на части, а голос в мыслях отчаянно повторяет: «Потерпи еще немного, все пройдет!» Валентин Тарасов не понаслышке знал, как это бывает. 27 июля 2022 года, на старте последнего в своей жизни полета, он проживал оба состояния.
Степанович (так мужчину звали сослуживцы и соседи по лестничной клетке) считался человеком удивительной судьбы! Самый юный летчик-космонавт в истории Советского Союза, он же умудрился отхватить трофей старейшего покорителя космоса в современной России. В центре управления полетами шутили, что еще не время списывать его со счетов, ведь знаменитая Space Race никогда не кончалась на самом деле! В 1998 году американцы «запулили» в космос 77-летнего старикана по имени Джон Гленн-младший, а мы чем хуже?! Еще чуть-чуть, и сможем дать «наш ответ Чемберлену» (точнее, дядюшке Сэму). А это значит, что в ближайшие лет десять на пенсию Тарасова не отпустят, погоняет салаг еще немножечко.
Старший по подъезду в доме, где проживала семья космонавта, страшно гордился знаменитым соседом и не упускал возможности переброситься с ним парой слов, а местные школьники наизусть помнили знаковые даты в карьере Валентина Степановича. С начальством все тоже было замечательно: Тарасова приводили в пример молодняку, не забывая выписывать премии и дарить путевки в санатории. Ну разве можно желать большего? Со стороны и впрямь казалось, что мужчина – редкий баловень судьбы! Блестящая карьера, парадный китель, усеянный орденами и медалями, достойное жалованье и счастливая семейная жизнь, насчитывающая без малого тридцать лет. Что еще в жизни нужно? Полный комплект, так и есть! Точнее, было до недавнего времени.
Наверное, если бы журналисты так же пристально следили за судьбами покорителей космоса, как за жизнями героев реалити-шоу, им открылось бы немало интересных подробностей. Но у нового времени – новые герои, а о старых вспоминают только по праздникам. Оно и к лучшему! Иначе вся страна узнала бы, сколько боли и стыда прячется за сверкающим фасадом идеальной семьи Тарасовых. Такая правда не появится на страницах биографии, она навек останется тем самым «грязным бельем», что не принято выносить на люди. Не скрыться от нее ни на Земле, ни в космосе.
– Валентин, прием! Как слышите? – прожужжал искаженный помехами голос.
– Слышу хорошо, прием! – откашлявшись, произнес мужчина. – Слегка заложило уши, извиняйте!
– Как ваше самочувствие?
– Лучше, чем в двадцать пять лет! – соврал Тарасов, показав большой палец вверх камере, направленной на лицо. – Полный порядок!
– Вас поняли. Как себя чувствует Ноа? Выглядит неважно. Узнайте, нужна ли ему помощь?
«Эх, молодежь…» – ухмыльнулся Валентин и повернулся лицом к напарнику. Американец лежал неподвижно, сморщившись. Казалось, ему снится дурной сон. Единственное, что выдавало бодрствующее состояние, – суетливое движение кисти. «Переживает малец. Еще бы! В его возрасте каждый раз страшно, как впервые, а в моем бояться уже нечего», – рассудил Степанович про себя, а вслух произнес:
– Мистер Симмонс, вы в порядке?
Парнишка сделал глубокий вдох и отрывисто произнес:
– Да, мистер Тарасов. Голова немного… dizzy, но будет нормально. Дайте мне пара минут.
– Не торопимся. Давай, очухивайся потихоньку!
– Делать что? – недоуменно вопросил Ноа, распахнув глаза.
– Э-э-э… get well, friend! – ловко исправился Валентин, вспомнив, что обращается к иностранцу.
Русскому везло с зарубежными коллегами. Все они на поверку оказывались ребятами сносными. С другой стороны – как иначе? Психологи из NASA даже людоеда в отличного напарника превратят, коль будет такая задача! И все же каждый раз интересно, с кем отправишься бороздить неземные просторы! Теперь вот в роли соседа по борту вчерашний мальчишка! Слишком высокий и плотный, чтобы быть космонавтом, но слишком правильный и дисциплинированный, чтобы стать кем-то еще.
Пару минут спустя Тарасов всем телом ощутил то, к чему подолгу привыкают новички, – абсолютную невесомость. Довольно улыбнувшись, он мысленно приготовился к восьмичасовому полету.
– Вы поставить новый рекорд для Россия? Самый взрослый astronaut ever! – неожиданно заговорил американец, которому наконец удалось расслабиться.
– Должно быть, так и есть… – развел руками Тарасов.
– Почему же так произошло? – искренне удивился Ноа, будто узнал о какой-то нелепой случайности.
Валентин и раньше встречался с подобным. Неплохо овладевая русским языком, заокеанские коллеги так и не постигают законов интонаций и контекста, отчего порой выглядят бестактными. «Что же, спасибо и на том, что не заставляешь меня по-английски чирикать. Все равно уже ничего не помню!» – усмехнулся Тарасов в мыслях, ответив следом:
– А больше никто не отважился!
– Ха-ха, это юмор, я понимаю! – белоснежно улыбнулся молодой человек. – Ваши родители гордые?
– К несчастью, их давно с нами нет, – дежурно сообщил Степанович, не изменившись в лице.
– Oh, I’m so sorry. Думаю, они наблюдают за вами с небес и радуются таким… what’s the word? Успех!
Русский обернулся и настороженно свел брови. Чего-чего, а рассуждающих о рае коллег у него еще не было. Что за чудак!
– Мы, дружище, успешно преодолели атмосферные слои, которые ты зовешь небесами. Как говорил Никита Сергеевич: «Гагарин в космос летал, а Бога не видел!» Не верю я во все это, прости.
– It’s ok! Но разве абсолютно нет? – удивился Ноа. – Возможно, все не так буквальный. Что-то есть внутрь нас, не душа, а энергия, например! It never dies as you remember.
– Не знаю, мистер Симмонс, я человек советского воспитания, всю жизнь верил и продолжаю верить в науку. Именно благодаря ей мы сейчас с вами философствуем в невесомости так же, как делали бы это на Земле, а не умираем от солнечной радиации или невообразимого холода. Вас я ни в чем не убеждаю. К счастью, в наше время каждый волен выбирать, во что и кому верить.