Трель мобильного вынудила подпрыгнуть на месте. «Опять Дубинина!» – с досадой сорвалось с губ, но Георгий все же взял трубку.
– Да, алло.
– Ты так и не перезвонил! – В голосе Юли мелькнули нотки разочарования.
– Прости, мне было не до того, – тяжело вздохнул Гоша под зарождающийся свист чайника.
– Что-то случилось? – Девушка звучала искренне озабоченной.
– Нет. То есть да. У меня отец повесился, – неожиданно для самого себя парень выдал правду.
– Господи, какой кошмар! Ты в порядке?! Хочешь, я сейчас приеду?! – Визги на другом конце линии заставили ненадолго отвести телефон от уха.
– Нет, не нужно. Все нормально, – решительно заявил Сибирский.
– Уверен?
– Абсолютно. Просто пока не знаю, хочу ли туда ехать.
– Подумай хорошенько! Если что – дай знать, я могу полететь с тобой! – деликатно ввернула Дубинина.
– Спасибо, Юль, я ценю твою заботу, но справлюсь сам. Дела обсудим по возвращении, ок?
– Разумеется. Береги себя, Гош!
– Буду. Ибо больше некого.
Фирменный черный юмор нашел выход даже в этом диалоге. Сибирский знал, что поставил собеседницу в неловкое положение, а потому смело нажал «отбой». Беречь чувства литагента он не планировал. В конце концов, Гоша прекрасно помнил, как обивал пороги издательства и эта самая Дубинина с хладнокровной маской вместо лица выдавала ему незамысловатые отказы. Проще говоря, отшивала. Забавно, как все поменялось с тех пор, как провинциальный писака вошел в TOP-10 самых продаваемых авторов России и стервозная шатенка иначе взглянула на того, кто годами добивался ее внимания.
«Гоша, ты, конечно, не парень, а мечта! Почему же до сих пор не женат?!» – то и дело кокетничала Юлия на перекурах, выпуская тонкие струйки дыма из пухлых губ. «Первым делом, первым делом самолеты…» – праздно отвечал Сибирский и сразу же возвращался к обсуждению деловых вопросов. Дубинина злилась, но виду не показывала. Вернее, ей так казалось. В пронзительных карих глазах мелькали грозные искры. Георгий знал, что нужен девушке лишь в качестве трофея, посему пользовался ею без зазрения совести.
Но теперь все эти мыльные оперы представлялись пылью. Мироздание в очередной раз показало наглядно, что́ есть мимолетная блажь, а чему суждено жить вечно. Страхи, что Гоша считал побежденными, неумолимо возвращались… Просачивались сквозь замочную скважину, проходили в приоткрытые по всей квартире окна. Они обвивали Сибирского, как нити пустую катушку. И чем сильнее был отпор, тем грубее становился натиск.
Гоша чувствовал себя Дэнни Торренсом, героем «Сияния». Сибирского, как и странного малыша, затягивало в необъяснимый транс. Но в отличие от кинговского героя, он видел не будущее, а прошлое: ужасное время, что тянулось в его собственном «Оверлуке» площадью тридцать три квадратных метра.
Сибирский хлебал давно остывший чай и листал предложения авиакомпаний, но по-прежнему не знал, хочет ли вернуться на малую родину. Бессмысленно сравнивая цены, писатель понимал, что может позволить себе билет на любой из рейсов. Единственное, в чем он сомневался, – хватит ли ему моральных сил вновь перешагнуть порог ненавистного жилища?
Выкурив три сигареты подряд, Сибирский двинулся к центральному входу в аэропорт. Двери лениво пришли в движение и впустили угрюмого путника. Здание казалось непривычно пустым. Еще бы, в четыре часа утра даже самые стойкие пассажиры находят укромные закутки, чтобы покемарить. Билетные кассы закрыты, впрочем, как и стойки регистрации, не спят лишь смурные операторы ленты досмотра и безмолвные уборщики, разъезжающие на поломоечных машинах с черепашьей скоростью. Оно и к лучшему! Последние пару недель Гоше не давали прохода. Абсолютно незнакомые люди здоровались, просили автографы и, что самое страшное, совместные фото. Этой «побочке» всероссийской славы писатель, мягко говоря, не радовался, потому в безлюдных местах расслабленно выдыхал.
На все предполетные процедуры ушло не больше получаса. В зале ожидания Гоша сел на железную скамью и осмотрелся – десятки обмякших тел, уложенных как попало. Одни умудрялись занять сразу несколько мест и просочиться сквозь неподвижные металлические подлокотники, вытянувшись во весь рост, другие сидели у стены с розетками, утыкаясь лбами в колени, а третьи без зазрения совести лежали на полу, постелив под спины верхнюю одежду, а под головы уложив рюкзаки. Можно было представить, что все эти люди еще час назад зажигательно танцевали под ритмы дешевой попсы и громко хохотали, чокаясь рюмками. Теперь же их резко сморило и каждый упал там, где был. Гоша видел подобное не раз в отчем доме: в ночь на первое сентября, во время осенних каникул, все новогодние праздники и, конечно же, перед очередным последним звонком.
Чужаки не покидали дом Сибирских добровольно, да и по запросу уходить отказывались. Быть может, кого-то из них могли пронять мольбы школьника, но распитый алкоголь мешал нерадивым взрослым принимать верные решения. В конечном итоге все сводилось к бессонным ночам и заваленным контрольным, за которые Гоше нехило прилетало… в те моменты, когда папа частично трезвел и решал заняться воспитанием сына.
Тогда казалось, будь у Сибирского мать, все сложилось бы иначе. Да, женщины в глубинках тоже не чураются закладывать за воротник (наглядные примеры тому регулярно звонили и стучали в дверь), но даже в них порой просыпается благоразумие. А еще они более чуткие и добрые, по крайней мере в сравнении с Гошиным отцом.
Свою мать будущий сочинитель почти не знал. Помнил лишь отдельные эпизоды, но и те не грели ему душу – слишком много криков и рукоприкладства он застал в раннем детстве. Наверное, поэтому мама Таня и сбежала в один из дней, прихватив с собой малолетнюю дочь. В тот же вечер отец впервые ударил Гошу взаправду. Просто так. На ровном месте. Без предупреждения. Тогда Сибирский искал ему оправдания: мол, сам лез под горячую руку, и больше такого не повторится… Но повторилось на следующий же день, и вновь без повода.
От нахлынувших воспоминаний Гошу затрясло. А может, сказалось злоупотребление красным Lucky Strike, ведь он совсем не курил. Вернее, не делал этого на постоянной основе. Скорее баловался в компаниях, дабы не разлучаться надолго с теми, кто зависел от никотина всерьез. Как бы там ни было, тошнотворный тремор разошелся по телу и конечной его точкой стала нижняя челюсть. Она постукивала, как у бутафорского скелета из лабиринта ужасов. Что это? Страх вернуться в родные пенаты? Но ведь это просто смешно! Гоша давно не мальчик, а сильный рослый мужчина, и вмиг раскидал бы с десяток кривых забулдыг. Только сейчас и выгонять некого… Все последние годы, если верить докладам тети Рины, отец пил в позорном одиночестве, а теперь его и вовсе нет. В нехорошей квартире на пятом этаже наконец воцарился покой. «Или затишье перед бурей?!» – вероломно шепнул внутренний голос, отчего Сибирский вскочил, закашлявшись.
Писателя одолевал сон – та самая усталость, что обычно не навещала до самого утра. Но прямо сейчас каждая кость в его теле трещала от напряжения, а мышцы ныли в ожидании отдыха.
«Не спать! – Сибирский отдал суровый приказ. – Во-первых, рейс всего через час. Во-вторых, после всех переживаний и стрессов ничего хорошего не приснится. Зачем портить себе настроение перед дорогой?»
Степенно разгуливая по молчаливым просторам зоны вылета, Георгий думал о том, что День защиты детей – праздник, казавшийся ему странным на слух и по своей сути, – крайне важная дата. Помимо бесплатного мороженого, что раздают малышам на центральных площадях по такому поводу, неплохо бы открывать лектории для взрослых. Ведь собираясь продолжить род, редкая пара осознает, какая ответственность ложится на ее плечи.
А ребенок тем временем все равно, что благодатная почва, в которой прорастает любое, даже случайно оброненное зернышко – каждое слово и каждый поступок родителя. Хорошие примеры взращивают ароматные цветы. Дурные – лишь сорняки. И если второго оказывается больше, все светлые начала будущей личности задыхаются в чужих пороках. «В пору писать книгу о воспитании!» – в мыслях пошутил Сибирский, растирая лицо ладонями.
Вдоль и поперек исходив холодные залы, Георгий решил наведаться в сувенирную лавку, захватить приятную мелочь в подарок Арине Викторовне. Сонная продавщица кивком приветствовала гостя и вновь уткнулась в экран мобильного. Осматривая полки и стеллажи, Сибирский разочарованно качал головой. Сплошной алкоголь – водка в самых причудливых и безвкусных сосудах, что только можно представить. Тут вам бутылка в форме матрешки, здесь – в виде покорно сидящего волка с идиотской надписью «Тамбовский». Ну и венец креатива – сложносочиненная композиция под названием «Калашников», представляющая собой стеклянную копию известного автомата.
– И что, пользуется нынче спросом? – через губу заговорил Сибирский.
– Всегда пользуется, иначе не продавали бы! – поспешила оправдаться женщина за кассой. – А вы что-то определенное ищете?
– Угу. Веру в человечество, – усмехнулся Гоша, но, заметив смущение на лице работницы, исправился. – Хотелось бы найти что-то приятное для дамы в летах. Может, подкинете идей?
– А куда вы летите?
– Туда, где неизменно холодно, – равнодушно пояснил писатель.
– Тогда возьмите кашемировый платок. Старшее поколение себя таким не порадует, да и не оценит, скорее всего, но греть будет отлично! За это ручаюсь. – Женщина улыбнулась и потянулась за стопкой упаковок. – Вам какой цвет?
– На ваш выбор, – лениво моргнул Сибирский. – К слову, можно вопрос?
– Разумеется, – не отрывая пристального взгляда от цветастых тряпок, бросила собеседница.
– Как считаете: в России всегда будет так?
– «Так» – это как? – Пара зеленых глаз вознеслась в недоумении.
– Ну, я про эти ваши самые популярные сувениры. – Мужчина оглянулся на стену с алкоголем.
– Знаете, прелесть нашей с вами родины заключается в том, что никто не знает, как будет. Вернее, будет как угодно, но только не так, как мы планируем… – пожала плечами консультант. – Так что давайте верить в лучшее!