– А ты хочешь, чтобы я сел за руль? – отвечает он вопросом, когда кольцевая развязка проявляется из тумана.
– Ну, это как ты сам пожелаешь, Ангумс.
Он изо всех сил старается скрыть, как ему неприятно это прозвище, и в то же время надеется, она не станет заострять внимание на том, что он так и не ответил на вопрос, а они уже въезжают на развязку. Скоростная трасса возносится над ними, выставляя напоказ свое влажное серое брюхо над бетонными колоннами, опутанными граффити, словно растительностью, настолько примитивной, что она еще не разделилась на виды.
– Здесь недалеко, – произносит он, чувствуя, что угодил в словесную игру, где проигрывает тот, кто высказывается прямо, а он вечно чувствует себя проигравшим рядом с родителями. – В смысле, я мог бы попробовать.
– Тебе, разумеется, хотелось бы справляться самому, ведь ты и мысли не допускаешь, что мы с твоим отцом собираемся вечно отвозить тебя на работу и забирать обратно. Просто нам по пути.
Он прекрасно помнит об этом, как и о том, что они всегда помогают. Это они прошлым летом заметили, как строятся «Тексты», когда Заболоченные Луга было видно с трассы, это отец принес Ангусу бланк заявления о приеме на работу. К тому времени, когда Ангус окончил колледж в Ливерпуле, где изучал, как экономить деньги, живя дома с родителями, у него уже была работа. У некоторых его бывших сокурсников ее нет до сих пор, и его родители видели, что та же участь постигла многих их студентов из Манчестера, неважно, изучали ли они готический роман под руководством его отца, или штудировали Чосера с его мамой. Он понимает, что у него множество причин благодарить родителей, просто ему кажется, они никогда не давали ему повода высказаться против и проявить себя – они с неизменной готовностью принимают его точку зрения, как только выжмут ее из него, словно подталкивая студента к выводу наводящими вопросами, и как прикажете против такого возражать? С тем же успехом можно бороться с туманом, который выползает из-под эстакады, чтобы слиться с основной массой, поглотившей все краски и весь остальной мир.
– Может, мне не стоит рисковать и садиться за руль в таких условиях, – размышляет он.
– Что ж, это разумно, если ты не ощущаешь достаточной уверенности. Я просто подумала, тебе рано или поздно придется справляться с подобными условиями, а вашей парковки для практики маловато.
Когда он не отвечает, она уже проезжает под эстакадой. Туман тащится за ними по мрачному, сочащемуся влагой коридору, выпутывается из граффити впереди, а потом как будто замирает над торговым комплексом, подменяя собой небосвод и заслоняя утреннее солнце, низводя строения до блеклых кусков плесени. «Вектра» проезжает через парковку, минуя редкие полосы газона, который охраняют чахлые деревца, кажущиеся пухлыми из-за тумана. Следы от шин, растянувшиеся, словно блестящие рты, по сторонам от сломанного машиной Мэд дерева уже успели порасти свежей травой. Позади них поднимаются «Тексты», выступая из мглы, которая льнет к витринам, заслоняя композицию в честь Броуди Оутса.
– Что ж, Ангумс, отец заберет тебя вечером, – говорит ему мать.
– Спасибо. Завтра я сам довезу нас до трассы, если смогу.
Она наклоняет голову, отодвигаясь от него на дюйм, а ее взгляд уходит куда-то вдаль.
– Не старайся угодить всем, а не то в итоге не угодишь никому, а меньше всего – себе.
Разве это не их с отцом вина? Ощущение, как будто что-то внутри подталкивает его обвинить мать вслух – какая-то часть, о которой он предпочитает не знать, а вовсе не публика, затаившаяся в тумане. Он стискивает зубы, чтобы слова не вырвались наружу, а она треплет его по щеке – этот жест выражает тоску по всем поцелуям, какие он не мог позволить ей перед школьными воротами, – и произносит негромко:
– Что ж, тогда пока, Ангумс, сделай так, чтобы мы гордились тобой.
Сжимая в руке пакет с обедом, Ангус машет ей, пока машина не увозит прочь восклицательный знак на стекле, словно напоминание обо всех тех случаях, когда он заглушал двигатель, или разгонялся вместо того, чтобы тормозить, или обдирал покрышки о тротуар. По крайней мере, работает он не настолько плохо, размышляет он, пока туман проглатывает последний красный отсвет фар. Он торопится в «Тексты», где голос Вуди разносится по всему магазину, словно вопли сигнализации:
– Улыбаться! Никто не любит кислые лица.
Уголки его рта сами растягиваются, выполняя приказ, но потом он понимает, что Вуди обращается к Агнес. Она наблюдает за его реакцией, и ее нейтральное лицо превращается в хмурую гримасу.
– Так еще хуже. Чтобы больше мы этого не видели, – голос Вуди ныряет из-под потолка в торговый зал, и, когда Агнес наклоняется за прилавком, так быстро, словно ее скрутило судорогой, он добавляет: – Ангус, как только ты захочешь к нам присоединиться, мы начинаем.
Ангус рад, что Агнес слишком озабочена тем, чтобы скрыть свою гримасу, и потому не видит, как он спешно подчиняется приказу. Единственные посетители – двое нарочито лысых мужчин, которые, похоже, превратили два кресла в свою территорию. Может, они хотят купить подарки для детей: каждый листает книгу, в которой слишком мало слов на странице. Их мутные глазки почти не двигаются, когда Ангус проносится мимо них, громыхая контейнерами в коробке для ланча.
За столом в комнате для персонала все, действительно, как будто ждут его одного. Росс при его появлении облегченно выдыхает. Джил, похоже, готова защищаться, хотя и явно не от него. Гэвин раскрывает рот, но вместо приветствия у него по обыкновению выходит зевок, который ему почти удается подавить. Джейк произносит:
– Вот он, – выражая больше восторга, чем, уверен Ангус, ему хотелось бы.
Он спасен от необходимости отвечать, потому что из своего кабинета вырывается Вуди.
– Что ж, давайте-ка по-быстрому, – произносит он почти с той же громкостью, с какой только что звучал в колонках. – Я возьму все на себя, Найджел. Возможно, часть проблемы кроется в том, что британцы руководят британцами.
Найджел пожимает плечами и, не глядя никому в глаза, удаляется в хранилище. Он не замедляет шаг и не оборачивается, когда Гэвин произносит:
– Разве это не расистское высказывание?
– Но-но, не надо нам тут таких словечек. Нам не нужно ничего, что способно привести к неприятностям. Если не допускать мысли, что мы разные, у нас не получится учиться друг у друга, я прав? Возьми себе стул, как только закончишь там, Ангус.
Ангус пытается зарегистрировать время своего прихода, но у него такое ощущение, что карточка не читается, прорезь словно забита грязью, хотя, когда он присматривается, с виду все чисто. Он снова проводит картой через магнитный считыватель и кидает ее в кармашек «Приход», после чего торопится сесть, но все равно недостаточно быстро, потому что Вуди не может удержаться от комментария:
– Вот маленький пример того, от чего мы должны избавиться.
Ангус чувствует, что Джил переключается теперь на его защиту, потому что она спрашивает:
– От чего именно?
– Некоторые из вас, похоже, до сих пор не привыкли к повседневным действиям. Чем больше разных операций вы будете выполнять не думая, тем лучше.
– Мне кажется, это плохая идея: делать не думая. Я бы не стала учить такому свою дочку.
– Но здесь это жизненно важно. Давайте отложим дискуссию на потом, ладно? Мне нужно, чтобы до вас дошло то, что я должен сказать.
– Боже, это просто виртуозно, – отзывается Джейк.
Ангус не знает, нарочно ли Джейк рисуется перед публикой, но надеется, что уж Вуди делает это намеренно. Джил невольно хихикает, но тут же потрясенно обрывает себя, а Гэвин издает смешок еще более короткий и безрадостный.
– Есть еще комментарии, которые непременно надо высказать, прежде чем двигаться дальше? – спрашивает Вуди, обводя всех взглядом.
Ангус не может удержаться, чтобы не помотать головой и выдавить улыбку, которая, как он надеется, не слишком широкая и не слишком кроткая, хотя все остальные держат свои реакции при себе.
– Что ж, хорошо, – продолжает Вуди. – Хотел бы я показать всем вам, как мы это делаем у себя.
– И как же?
– Рад, что ты спросил, Ангус. Когда вы заходите в магазин, вы хотите чувствовать, что персонал сгорает от желания сделать для вас всё, разве не так? Именно это я далеко не всегда чувствую от вас, и я говорю не только о тех, кто сидит сейчас за столом.
– Некоторые из нас британцы, вы хотите сказать, – уточняет Гэвин.
– Именно так. Возможно, это типичная британская черта, но обслуживать как будто ниже вашего достоинства, а это не так, если хотите работать в «Текстах». И я прихожу к мысли, что в этом кроется одна из причин, почему нам не хватает покупателей. Надо заставить их почувствовать, что это лучший книжный магазин, в котором они когда-либо бывали, а это, видит бог, так и есть, по сравнению с тем, что видел я. Мы должны сделать так, чтобы они возвращались и рассказывали о нас всем своим друзьям.
Ангусу вовсе не хочется чувствовать себя обязанным задать этот вопрос, но в наступившей тишине его рот сам раскрывается:
– И как мы это сделаем?
– Ребята, я знаю, почему вы приуныли, но мы же не хотим, чтобы покупатели приуныли тоже. Для начала, при виде покупателя надо улыбаться. Напоминайте себе, что благодаря этим людям у вас есть работа, может, это поможет. Давайте. Вот так.
Он обхватывает лицо ладонями, словно желая приподнять уголки рта. Его глаза широко раскрыты, он готов отвечать на любые вопросы, губы размыкаются, выставляя напоказ сверкающие зубы. Все это выглядело бы более убедительно, если бы не покрасневшие глаза. При виде его лица Ангусу на ум приходит бесполезная клоунская маска, и лицо это не желает смягчаться, пока все вокруг не попытаются повторить его выражение.
– Вы все должны поработать над этим, – заявляет Вуди, и клоунская маска сливается с его лицом. – Ладно, давайте попробуем, что из этого выйдет. С этого момента вы приветствуете каждого посетителя. Кому-нибудь из вас трудно произносить: «Добро пожаловать в „Тексты“»?