– Он сам вызвался.
– И тебе неинтересно, почему ему так хочется покинуть нас.
– Не думаю, что он хочет именно этого.
– И он ответит точно так же, если его спрошу я, как думаешь?
– Уверена, ответит.
– В таком случае, не стану утруждаться. Тот, кто хочет уйти, – тот, в ком мы меньше всего нуждаемся. Отпусти его, если это твое решение.
Шорох статического электричества сменяется тишиной, как будто Вуди собирается положить трубку, и Конни боится, что он забыл ее вопрос или ему плевать.
– Вы собирались напомнить мне код.
– Какой же там был? Цифры или графика? – Статическое электричество похоже на дыхание за плечом. – Ладно, посмотрим, что у тебя получится, – произносит он и невнятно бубнит код.
Вуди действительно насмешничает? Конечно, он не стал бы давать ей неверный код, но вдруг он опасается, что верный не сработает? Конни возвращается к выходу и одним пальцем, чтобы наверняка, набирает те цифры, которые он помог ей вспомнить. Она берется за дверную ручку, похожую на ощупь на ледяной сгусток тумана, и дергает.
Дверь цепляется за что-то, чего она не может разглядеть, а затем со скрежетом поворачивается внутрь. И словно впускает промозглость и затхлый запах тумана. Хотя Росс не слышал комментариев Вуди, она чувствует себя обязанной подбодрить его, только не может ничего придумать.
– Не простудись и не заблудись, – старается она выговорить, а затем приходится добавить: – Шутка. Аньес будет очень благодарна. И все мы. Возвращайся быстрее.
Росс выходит из магазина раньше, чем она успевает договорить. Она идет за ним, чтобы проводить взглядом. Когда он проходит вдоль витрины, почти бегом, то искоса и с тревогой смотрит на Мэд. Он не успевает дойти до конца здания, когда туман понемногу окутывает его силуэт и скрывает совсем. Туман обволакивает Росса и заглушает его шаги, пока они не начинают звучать так, словно тротуар размяк. Конни слышит, как шаги затихают, и думает, не крикнуть ли последнее напутствие, когда Вуди интересуется:
– Неужели мы потеряли и Конни?
Ей кажется, что целый магазин служит ему ртом. Она заходит обратно, чтобы отрицательно помотать головой в ближайшую камеру, нацеленную на нее. Внутри «Текстов», к ее огорчению, царит та же ночь, что и снаружи: скупое и плоское освещение, лишающее все вокруг красок, липкий, незаметно обволакивающий холод, и даже противоположная стена торгового зала теряется в тусклой серости, гораздо более плотной, чем воздух. Конни поспешно закрывает дверь и заносит палец над клавиатурой, но передумывает. Зачем же ей запирать Росса снаружи? А вдруг она не сумеет впустить его обратно? Она не в силах спорить на эту тему с Вуди. Поэтому просто пробегает пальцами по цифрам кода, не нажимая клавиш, а затем поднимает лицо на камеры, слушая, как стучат книги по полкам.
– Наконец у тебя получилось, Конни, – объявляет Вуди. – Пусть все остальные посмотрят. Вот что я называю улыбкой.
Глава двадцать третья
Росс
– Не простудись и не заблудись, – произносит Конни, а потом хихикает от смущения так сдавленно, словно смеется во сне: – Шутка. Аньес будет очень благодарна. И все мы. Возвращайся быстрее.
Сейчас Россу лучше не оглядываться назад, потому что всё вокруг магазина выглядит как ночной кошмар, в который он угодил наяву. Он уходит от него – по крайней мере от магазина, – не успевает Конни договорить об Агнес. Пробегая мимо витрины, он отваживается подмигнуть Мэд. Ее внешний вид, как и вид всех остальных, приводит его в смятение: сероватое лицо с тусклыми глазами, кожа в синяках теней делают ее похожей на ходячего мертвеца, а ее механические действия – наклониться, чтобы поднять очередную книжку, через силу распрямиться, чтобы найти для нее место, – только усугубляют картину. Она мимолетно улыбается ему, чтобы подбодрить, и ее губы дергаются, словно от тика. Затем Росс проходит витрину, и ему кажется, что туман скрыл его от Конни. Она не сможет заметить, если он направится к своей машине.
Все его тело рвется к парковке для персонала, однако он не поддастся. Ему плевать, будет ли Агнес благодарна и до какой степени она останется все той же занозой, – он просто не может оставить ее в лишенной света ловушке. По крайней мере, сейчас он видит, что делает, хотя бы в общих чертах. Аварийные службы наверняка вернут электричество в магазин, и тогда Мэд и все остальные снова станут выглядеть нормально. Он пообещал всем, что поможет. Он не имеет права их подвести, в особенности Мэд. Он быстро проходит мимо проулка, отведя от него взгляд.
И все-таки он был бы не против компании. Если бы Грэг держал свой рот на замке, Росс, наверное, взял бы с собой Джейка. Хотя Джейк, вне всякого сомнения, рассуждал бы вслух о том, что их ждет впереди. Росс сосредотачивается на быстрой ходьбе, не оставляя себе ни секунды на размышления, чтобы не сдаться. Его шаги звучат одиноко и жалко во всеобъемлющей тишине, как-то по-детски, и эта тишина угнетает не меньше тумана. Даже когда он вспоминает, что скоростная трасса закрыта, тишина не кажется от этого более естественной. С другой стороны, весь торговый центр рукотворный, и не значит ли это, что молчаливая темнота как раз возвращает место к его природному состоянию? Россу кажется, что с каждым вдохом он впускает в легкие туман, который накапливается, просачиваясь оттуда в мозг. В свете прожекторов, распухших, словно коконы, из которых вот-вот что-то вылупится, поблескивающая муть расстилается по пустынному тротуару и по асфальту без автомобилей, неохотно отползая лишь от фасадов магазинов. Рекламные плакаты в окнах «Веселых каникул» напоминают ему о множестве мест, где он хотел бы сейчас оказаться, хотя такое впечатление, что названия некоторых, написанные от руки, содержат ошибки, или он просто слишком устал и сам не понимает, как должны писаться эти слова, или все сразу? В «ТВиде» кто-то оставил включенные телевизоры, вероятно, настроенные на какой-то спортивный канал, потому что на всех экранах люди сходятся в рукопашной, но фигуры такие размытые и неустойчивые, что то ли тонут, то ли сливаются с темнотой позади или под ними. Во «Всякой всячине для подростков», должно быть, работает кондиционер: тонкие одежки колышутся в полумраке, как будто какой-то злоумышленник крадется за вешалками, впрочем, тогда этот злоумышленник либо совсем мал, либо перемещается на четвереньках. Россу даже кажется, он успевает заметить голову, точнее подобие головы, которая высовывается из ворота раздуваемого ветром платья на плечиках. Он ускоряет шаг, оставляя позади и эту витрину, и одинаковые тряпичные лица, во множестве глядящие стеклянными глазами из «Всего для малышей», однако от стремительного движения только хуже. У Росса остается ощущение, что среди кукол промелькнуло лицо, прилипшее к окну и похожее на подбрюшье улитки; еще ему кажется, он видел, как сплюснутые серые пузыри глаз движутся, размазываясь по стеклу, чтобы проследить за ним. Обернувшись, он, конечно же, не замечает ничего подобного, а блестящий вертикальный след на стекле явно оставлен стекающими каплями конденсата. Теперь он вышагивает вдоль фасада «Будь на связи», где несколько мобильных телефонов на полочках нервно помаргивают в темноте. Совершенно непонятно, что именно заставило их включиться, но его внезапно охватывает уверенность: все они передают одно и то же сообщение для него. Вероятно, если бы у него был мобильник, он мог бы позвонить, не уходя так далеко от магазина, или они имеют в виду что-то еще, чему он был бы рад еще меньше? Росс стремительно приближается к недостроенной части комплекса, где слова, накарябанные на фанерных щитах, которыми закрыты здания, совершенно утратили родственные связи с любым человеческим языком – мокрые подтеки исказили их, а заодно и схематичные рисунки рядом с ними, и теперь все это выглядит пробой пера некоего сознания, настолько примитивного, что его даже нельзя назвать детским. От всего увиденного Россу начинает казаться, что Заболоченные Луга вернулись в какое-то первобытное состояние, в эпоху до того, как здесь появился хотя бы проблеск разума, достойный упоминания. И он понимает, что благодарен сверх меры, когда слышит голос.
Голос доносится из проулка рядом с безымянными будущими магазинами. Из будки охраны, вытянутой белой коробки, лишенной каких-либо черт, с маленькими запачканными окошками, серыми, словно сгустки тумана. Росс не в силах разобрать ни слова, но это и не важно. В будке охраны по меньшей мере двое – и действительно, к двери ведут две цепочки грязных следов.
Может, Найджел там? И что тогда Росс должен ему сказать? Его уже начинает охватывать неловкость и смущение, однако стоит совсем немного замедлить шаг, как его пробирает озноб. Он с такой силой растирает руки, что звук трения заглушает голос, который, как он начинает подозревать, может и не принадлежит никому из людей в будке. Но если это радио, значит, кто-то его слушает. Вероятно, слушатель всего один, потому что только одна цепочка следов ведет к будке охраны, а вторая – из нее.
Тень Росса ложится на белеющую дверь, словно очередной образчик варварского искусства, когда он тянется к металлической ручке. Тот, кто в будке, наверное, спит, потому что радио явно потеряло волну. Смазанный голос звучит так, будто старается протолкнуть слова, если только это не одно слово, сквозь толщу грязи.
– Есть здесь кто? – кричит Росс, стуча по хлипкой двери.
По-видимому, это заставляет охранника выключить радио, но не ответить.
– Привет, – снова кричит Росс, держась за ледяную ручку. Под конец паузы, пока он наблюдает, как несколько его выдохов сливаются с туманом, до него доходит, отчего именно он мешкает на пороге. Раз все эти размазанные следы такие грязные, не должны бы они начинаться за пределами будки охраны? И это попросту означает, что они принадлежат не тому, кто внутри.
– Я войду, можно? – выкрикивает Росс, нажимая на дверную ручку.
Дверь поворачивается внутрь, и оказывается, что будка освещена только светом с улицы. Впрочем, освещать здесь почти нечего. По левой стене, вплоть до металлической раковины, тянется полка. Она застелена газетными листами, и на ней стоят микроволновка, электрический чайник, пустая кружка и кружка, до половины наполненная жидкостью, – то ли остывший чай, то ли кофе, но больше всего содержимое кружки похоже на грязь. Рядом пепельница, набитая окурками, и поначалу Россу кажется, что как минимум один из них дымится, но, должно быть, просто пепел всколыхнулся, когда он открыл дверь, – ведь не может же эта движимая ветром серость быть туман