т слабенькое, но назойливое хныканье или жужжанье, заставляющее вспомнить о комарах. Как только ему удается отдышаться, он крепче хватается за деревце и приваливается к обескураживающе тощему стволу.
Он не собирается торчать здесь дольше, чем это необходимо. Последние несколько минут вымотали его совершенно, и он понятия не имеет, что произошло. Из-за смятения в голову лезут непрошеные мысли: картина того, как его поддерживает дерево между двумя другими, грозит обернуться непростительным богохульством. Он заставляет себя встать, ни на что не опираясь, как и подобает мужчине. Он на миг поворачивает голову, высматривая магазин и мечтая, чтобы Вуди помог ему, издав какой-нибудь звук, когда на его левое запястье что-то падает.
Что-то черное, блестящее и какое-то противно бесформенное. Должно быть, останки листа, говорит себе Грэг, поднимая глаза вверх и стряхивая его с руки. Однако взгляд цепляется за первое деревцо в ряду. Несколько листьев на нем еще держатся, и сейчас они развернуты к нему изнанкой. Она блеклая, словно туман, та ее малость, которая видна. А большая часть листьев покрыта коркой из насекомых. И то же самое творится с ветвями у него над головой, где сочащиеся влагой черные полчища ползучих тварей той породы, которую он предпочел бы не называть, уже начали демонстрировать, насколько ненадежно держатся некоторые из них. На мгновение ему кажется, ствол сотрясается от движения над головой, а затем Грэг понимает, что масса насекомых протискивается наружу из трещин в коре и стекает по стволу к нему.
Он отшатывается от зараженного дерева, но все равно по коже что-то ползает и покалывает. Даже не видя, что там творится, он уверен: насекомые кусают его, высасывают его силу. Поначалу он думает, по этой причине ноги у него подгибаются, не успевает он как следует шагнуть, – он отравлен, он слабеет. Но это сдается не он, а проседающая под ним земля. Он-то будет посильнее, и он едва не вызывает ее на бой, пока она засасывает его пятки. Не успевает Грэг сделать вдох, как ноги проваливаются до лодыжек, затем по икры, по колени, в ледяную клейкую грязь.
Он не позволит себя запугать подобным ощущениям. Пока он жив, может бороться. Пальцы скребут по земле, где должны находиться древесные корни, но, должно быть, они сплетаются на другой стороне дерева. Грязь забивается под ногти, пока ноги погружаются все глубже, его засасывает по грудь, и руками уже не дотянуться до бетонного ограждения вокруг полоски травы. Туман сгущается над ним, вжимая в землю. Слева от него есть за что ухватиться: два серых выпуклых камня. Перекинув весь свой вес в их сторону, ему удается схватиться за оба.
Но правая рука не может удержаться. Она соскальзывает с камня, открывая мохнатую бровь, а потом кончики пальцев цепляются за нижние веки обоих глаз, затянутых грязью. Пока Грэг барахтается, силясь оттолкнуться от них, другая его рука проходится по всему лицу второго мужчины, которого он в последний раз видел неохотно встающим из кресла в магазине. Пальцы Грэга останавливаются на нижней губе, растягивая вялый рот в широкую идиотскую улыбку. Он отдергивается, чувствуя тошноту от этого зрелища, а трупы погружаются в трясину, и его плечи уходят вслед за ними. Грэг отчаянно пытается нащупать что-нибудь, что может помочь, однако трава скользкая, словно слизень. Ему кажется, он чувствует, как тело сливается с почвой, которая хуже любого болота. Голодная ледяная субстанция переваривает его. Это же бессмыслица какая-то, хочется ему прокричать. Это так глупо, что словами не описать. Грэг даже раскрывает рот, только грязь подавляет все его протесты, наполняя уши текучим шипением, похожим на необъятное страстное «Да-с».
Глава двадцать седьмая
Вуди
Он смотрит религиозный канал или научный? Наверное, последнее, поскольку там показана форма жизни столь примитивная, что она почти не осознает ничего вокруг, кроме самой себя. Она отделяет от себя частицы, чтобы не скучать без компании, но при этом она настолько враждебна любому другому существу – в особенности из-за угрозы, какую представляет разум других, – что низводит каждое до своего уровня, чтобы затем пожрать. Однако источник жизни и источник религии, судя по всему, тесно переплетены: тех жизней, какие создает бесформенное нечто из самого себя, и безумного поклонения, какое оно вызывает, достаточно, чтобы вознаградить любое жертвоприношение, поглотив заодно и всех верующих. Только один, продолжает думать или слышать Вуди, только один. Как же экран может передавать ему все это, когда он не в силах рассмотреть на нем ни единого образа, а только лишь беспокойное подергивание? Его осеняет, что это и есть подлинная крупица сущности, о которой идет речь, настолько малая толика и настолько близко к экрану, что он просто не в состоянии сосредоточить на ней взгляд или разум. Этой мысли достаточно, чтобы он, вздрогнув, проснулся.
Вуди в самом деле сидит в кресле перед экраном, только тот не показывает ничего похожего на его сон. Он трет глаза, не понимая, долго ли проспал, но достаточно долго, чтобы ему приснились все возможные бедствия: отказ электричества, Агнес, заточенная в лифте, мятежники, покидающие магазин. На всех четвертях монитора системы безопасности люди усердно трудятся у стеллажей, хотя в какой-то миг он не может понять, кто есть кто. Взгляд на часы сообщает, что солнце скоро взойдет. Он чувствует себя ненужным из-за того, что заснул, но хотя бы никто не воспользовался этим, чтобы сачковать. Он тянется к телефону и нажимает кнопку, включая громкую связь.
– Вы отлично справляетесь, ребята. Продолжайте в том же духе и…
Все фигуры, скорчившиеся перед книжными полками, вскидывают размытые головы, за которыми тянутся серые разводы. Ему кажется, они готовы подняться на ноги, чтобы отпраздновать его пробуждение, но по всем им проходит дрожь, и они толпами кидаются в проходы, так и не распрямившись. Вуди не в состоянии разобрать что-либо еще, в том числе и потому, что образы на экране перекатываются волнами, словно вода, готовая раскрыть свою тайну. Не может же быть, что эти фигуры проталкивают друг друга под дверь, ведущую к комнате для персонала? Картинка выравнивается, и выясняется, что магазин освещен гораздо хуже, чем он только что наблюдал. Впрочем, света, проникающего сквозь витрину, достаточно, чтобы понять: все стеллажи разорены и книги рассыпаны по всем проходам.
Кроме обжигающей ярости и смятения Вуди не ощущает ничего и не думает ни о чем. Он поднимается с места так резко, что кресло откатывается, врезаясь в шкаф с папками, который звенит, слово ржавый колокол. Вуди кидается к двери, когда понимает, что если перебои с электричеством случились на самом деле, то и все остальное тоже может оказаться правдой. Он по-прежнему заперт, однако, когда он нажимает на ручку двери, та немедленно распахивается.
Все компьютеры в смежном кабинете включены. На всех мониторах грязное размытое свечение, слишком уж сильно перекликающееся с его сном. Обернувшись через плечо, Вуди видит, что с монитором системы безопасности творится то же самое. Но главное – свет, который дают экраны, и он спешит через кабинет в комнату для персонала, где заметно темнее.
– Рей, ты еще здесь? – выкрикивает он. – Как у нас дела с предохранителями?
Он слышит движение внизу неосвещенной лестницы. Как будто толпа каких-то мягкотелых существ трется друг о друга в темноте или же какая-то масса размером с целый коридор растекается по полу. Но сейчас его не особенно волнует, что там творится. Он торопливо проходит мимо стола и забитой посудой раковины и направляется в хранилище.
Проход между полками обозначен контуром оттенка тусклого тумана, но дальше – сплошная темнота. Что ж, это не должно ему помешать, если просто пойти по прямой, он ведь уже достаточно проснулся; однако не успевает Вуди сделать нескольких шагов, когда ударяется локтем об угол металлической полки. От этого он разъяряется еще больше. Он разворачивается на месте и идет спиной вперед, ориентируясь по очертаниям полок в слабеньком свечении, какое достает сюда из кабинета. Он не имеет ни малейшего понятия, почему свет мерцает, да ему и плевать. Все, что сейчас имеет значение, – выпустить Агнес на свободу.
Вуди так и движется задом наперед, хватаясь за края полок, пока не оказывается у верхних дверей лифтовой шахты. Он проходит мимо и нащупывает перила на лестнице. Кажется, то мягкое шарканье поднимается по другой лестнице? Клокоча от негодования, он вцепляется в перила и громко топает вниз, ускорив шаг, когда удается определить высоту ступеней. Перила заканчиваются, и он держится за край, нащупывая ногой пол фойе, а затем разворачивается лицом к лифту.
– Агнес? – зовет он, а когда не получает ответа: – Аньес?
Но даже так она не отзывается. Он надеется, это потому, что она заснула. Он уже собирается постучать по дверцам лифта, предупреждая, что будет их раздвигать, но тут замечает тонкую тусклую нить в дальнем конце фойе. Она тянется под дверями для доставки товара, за которыми столько света, сколько ему требуется.
Вуди торопливо движется через пустую черноту и отодвигает засов. Он как будто заржавел, однако после второй попытки звякает, поддаваясь, и зону доставки заливает свет, напоминающий лунное сияние из-за облака. Вуди наваливается на правую створку двери и распахивает ее во всю ширь, чтобы металлическая рука доводчика не смогла ее закрыть, после чего бежит обратно к лифту. Он делает глубокий вдох, отдающий на вкус туманом, и собирается с силами, какие у него еще остались. Запустив пальцы в щель между внешней дверцей и рамой лифта, он напрягается, расширяя зазор. И спустя миг дверца откатывается в сторону целиком.
И почему же Найджел не смог этого сделать? Правда, остается еще дверца самого лифта. Однако она оказывается такой же сговорчивой. Вуди почти жалеет об этом из-за открывшейся ему картины. Агнес стоит вертикально только потому, что прижата к стенке лифта тележкой, которую подпирает погрузчик для поддонов. Почти все книги из тележки разбросаны по полу. Они напоминают куски грязи, которая покрывает и все тело Агнес, забивает ей нос и рот и даже затягивает невидящие глаза на изумленном лице.