Звонок от Кизима.
– Привет, – говорю я в трубку.
– Привет, ты куда пропал? Я тебя уже похоронил.
– Похоронил? А зачем звонишь, поминать?
– Шутишь? Шутник, мать твою. Ты где?
– Секретные данные, разглашению не подлежат.
– Слушай меня внимательно, юморист задрипанный, у тебя крупные неприятности. Очень крупные. Крупнее только ядерная война.
Чувствую, как неприятный холодок пошёл по моему телу. Ничего не закончилось, никакой побег меня не спасёт.
– Что случилось? Я, вроде, никому ничего не должен.
– Тебя ищет Борман младший. Серьёзно ищет. Он тебе ещё не звонил?
– Нет, рассказывай, что случилось, не томи.
– Да что рассказывать, ты труп. Ясно тебе? И тебе уже вряд ли кто поможет.
– Что за бред ты несёшь? Ты бухой?
– Мой тебе совет – вали как можно дальше и в городе не показывайся. Никогда. Если что, как устроишься – найди меня, я тебе шмотки перешлю твои. Всё, пока, – щелчок и телефон немеет.
Я стою, всё ещё прижимая трубку к уху. Кизим никогда не отличался чувством юмора, так что, вряд ли это шутка. Зачем это я понадобился Борману? Хотя от этого наркомана можно ждать любых вывихов. Позвонить Борману или перезвонить ещё раз Кизиму и прояснить ситуацию? Пока я думаю, телефон кричит мне в ухо: «Динь-динь, возьми трубку…». Я вздрагиваю от неожиданности, чуть не выронив мобильник.
Звонит Звягинцев.
– Алло, ты, мудило, кто же так поступает??? – кричит в ухо трубка.
– Привет… – бормочу я.
– В жопе пистолет. Ты живой?
– Я должен быть мёртвым?
– По идее, да. Я уже свечку за упокой поставил.
– Что случилось? Может, ты мне объяснишь? – делаю ударение на слове «ты».
– А кто ещё?
– Кизим только что звонил, ничего толком не сказал. Сказал, что я уже не жилец. Я в шоке. Давай, выкладывай.
– Ты уехал. На следующий день в местной газетёнке появляется фото Бормана, выдувающего дорожку через банкноту, Бормана с какой-то голой тёлкой, Бормана, пьющего виски из горла на фоне вечеринки. Общественность гудит. Папаша его и так под прессом, а тут ещё такой компромат на сыночка. Квартиру обыскали, нашли там кокса полную сахарницу, денег немало, оружие. Дело пока не заводят, всё – таки процесс политический. Ждут отмашки сверху. Понятно, что старшего пытаются свалить с пьедестала…
Я перебиваю:
– Ну, понятно. А я тут причём?
– Да ни причём. Просто фотографии твои. Сынок говорит, что ты снимал всё это безобразие на его дне рождения. Это правда?
– Снимал, а что? Меня сам именинник попросил. Но я никому ничего не давал. Никаких фотографий.
– Давал – не давал. Не знаю я, только на тебя открыта охота. Ищут все кому ни лень. Крови твоей хотят. Так что, сиди ниже травы, я даже не спрашиваю, где ты. Вдруг, пытать будут, и я тебя сдам.
– Ты всё шутишь. Что мне делать?
– Сиди в своей дыре и носа не суй. Если Борманов возьмут в оборот, тогда всё уляжется само собой. А если нет… не знаю даже.
– М-да. Ну, ладно…
– Тебя по всему городу ищут, и бормановские, и менты.
– А менты чего?
– За деньги. Твоя башка стоит пять тысяч зелёных. Столько ты насолил.
– Да не солил я. Я что, идиот? Я что, Бормана не знаю? Мы же все на одном дворе росли. Зачем мне это?
– Ладно. Сиди там тихонько и не отсвечивай. Буду держать тебя в курсе. Как там твоя барышня?
– Нормально.
– А я звоню, у тебя глухо, ну, думаю – всё, достали тебя неприятности, не Борман, так твои дружки – вурдалаки. И тут приходит сообщение – на связи.
– Аккумулятор сел, – оправдываюсь я.
– Ладно, давай, я позвоню, – майор отключается.
Я стою, тупо глядя в окно на дымку над успокоившимся за ночь морем, на кипарисы и на облака, похожие на сказочные замки.
Какой контраст состояний. На душе у меня адские подвалы с кипящей смолой, копотью и удушливыми испарениями. Мне реально страшно. Даже не страшно, а кошмарно. Безнадёга и безысходность. Отчаяние. Мизери, твою мать. Я знаю Борманов, и младшего и старшего. Типичные образцы отморозков без страха и упрёка. Для них любой другой человек – пыль и грязь, недостойная внимания.
Хорошо, что Света не слышала моих разговоров. Когда она вышла из ванной, мне уже удалось натянуть на лицо подобие благодушной улыбки. Что ж, может пронесёт, а пока играем спектакль.
Но и это не удалось. Гнойник прорвал. Не одному Звягинцеву пришло сообщение, что я на связи. Телефон опять истерично предлагает мне ответить на звонок. Смотрю, кто звонит, и у меня подкашиваются ноги. Борман. Ну что ж, здравствуй, друг.
– Да, – стараюсь говорить твёрдо и уверенно.
– Ну, привет, пидор, – он явно под кайфом. Узнаю его интонацию, вязкие слова и визглявый тембр.
– Не понял, – делаю вид, что действительно не понимаю, о чём он.
– Всё ты понял. Где ты? Где ты?!!!! – кричит он в трубку. – Я хочу тебя видеть, где ты?!!!
– Ты опять унюханный? Зачем я тебе?
– Зачем? Я сожру твою печень, сука, я тебя выпотрошу и съем твоё сердце.
– Фи, как пошло, – я всё ещё ломаю комедию, но прихожу к выводу, что Борман позвонил не выслушать меня, а высказать мне. Поэтому всё, что я говорю, исчезает где-то в эфире, не доходя до абонента. Ему совершенно всё равно, что я говорю.
– Ты понимаешь, тварь, с кем ты разговариваешь? Думаешь, я тебя не достану? Да легко. Завтра ты будешь ползать у моих ног, понял? Завтра!!!
Он что – то ещё кричит, но я отключаю телефон.
– Что случилось? – спрашивает Света. Врать бесполезно, я чувствую, как по моему лицу гуляет кровь, то отливает, то приливает, лоб покрылся потом.
– Ничего, небольшие проблемы.
Что – то важное я упустил, но не могу вспомнить что именно. Страх накатывает волнами, иногда сменяясь бредовыми идеями – убить всех Борманов, сбежать в Аргентину, попытаться объяснить, что я не виноват и ничего об этом не знаю. Совершенно фантастические идеи.
– Мне нужно пять минут, – целую Светлану в щёку, – пойдём гулять? Давай съездим в зоопарк?
– Конечно, погода – супер. Спасибо тебе за всё.
Ненавижу всякие спасибо, комплименты и похвалы. Они обязывают делать хорошее в будущем, говорить ответные тёплые слова и хвалить. А у меня это получается плохо.
– Глупости, – говорю я. – Спасибо судьбе. Мне не за что.
Падаю на кровать и лежу тупо глядя в потолок, переферическим зрением наблюдая за тем, как Света копошится в кофточках.
Что же я забыл?Ялтинский зоопарк совсем не похож на наш концлагерь для зверушек. Чистый, компактный, все животные вылизаны, вычищены и вычесаны. Никаких навозных болот в вольерах, никаких трёхслойных клеток, сквозь которые ничего не видно. Если ты полный дурак, можешь даже при желании погладить льва через решётку вольера. Львов там больше, наверное, чем во всей Африке.
И всё это на фоне гор со снежными шапками.
Я даже отвлёкся от мрака реальности. Поели шашлык в кафе и поехали обратно в город. Даже не верится, что в какой-то сотне километров отсюда мороз и метель. Солнце светит совсем по весеннему, зелёные деревья и чистый аппетитный воздух.
– А почему у тебя нет девушки? – спрашивает Света.
– Кто сказал, что нет? У меня есть девушка.
Набережная кишит народом, не смотря на зиму, на не сезон. Все потянулись к солнышку и морю. Мы тоже ходим под ручку вдоль и поперёк, любуясь пейзажем и поедая по второй порции мороженого.
– И где же твоя девушка?
– Это не важно. Зачем тебе моя девушка? Есть и есть, и ладно.
– Хам, – она отпускает мой локоть и отходит к парапету.
– Ты, ты, моя девушка, – обнимаю её сзади, целую в шею.
– Правда? Ты не шутишь? – она наиграно хлопает в ладоши, – Ура, ура!!! А ты можешь быть серьёзным?
– С тобой не могу.
– Расскажи мне о своих женщинах. Мне интересно, кого и за что ты любил.
– Я любил только одну женщину – мою маму. Нет, вру, ещё сестру. И воспитательницу из детского сада. У неё была большая грудь, а когда она наклонялась, можно было увидеть её трусы. Я тогда любил её даже больше мамы. И хотел на ней жениться.
– У тебя есть сестра?
Вот, то, что я забыл. Ленка!!!
– Свет, прости, я совсем забыл. Мне нужно позвонить. Сестре. Она, наверное, обыскалась.
Ленка не отвечает, набираю три раза – телефон молчит. Звоню Игорю – то же самое. Пишу смс обоим, что у меня всё в порядке.
– Да, так о чём мы говорили? – возвращаюсь к Светлане.
– О сестре. Нет, о женщинах. Расскажи, тебя любят женщины?
– Нет, они меня ненавидят. Знаешь, я был женат. Неделю.
– Долго.
– Ага, через неделю после свадьбы мы пошли на концерт «Аукциона». Через пятнадцать минут она стала меня дёргать – пойдём домой, скучно, музыка – чушь и всё такое. Через полчаса она встала и ушла. Я досмотрел концерт, приехал домой, мы жили у неё, собрал чемоданы и вернулся к родителям. Тесть начал буянить, так я ему глаз подбил на память. Вот так я был женат. Мне тогда было девятнадцать. Но я не жалею, жить под хиты Киркорова и «Блестящих» для такого меломана, как я смерти подобно.
– Я тоже не меломанка.
– Тогда тебе меня не покорить.
– И не очень хотелось. А потом?
– Потом было много дам, кто-то задерживался на год, кто-то на ночь. Большинство уходили из-за моей работы. Ночью срываюсь и поехал до утра. И кто поверит, что я всю ночь фотографировал бомжей, крыс и мусорные баки. А те, кто верил, не понимали моих фотографий. Я научился ни за кого не держаться. Не нравится – прощай навеки. С последней девушкой я попрощался месяца три назад. Я прощал ей всё, даже храп по ночам. А она ушла – сказала, что у меня ветер в голове, и как потенциальный жених я ничего из себя не представляю. Вот такая история любви.
– Бедненький. Врёшь ведь всё. Менял женщин, как печатки, да?
– Можно и так сказать. Я делал их жизнь невыносимой.
Звонит телефон. Это Игорь. У меня плохое предчувствие, я оттягиваю момент разговора, но в итоге, принимаю звонок.
Игорь что-то бормочет, я не разберу слов. Потом понимаю, что он плачет.