Из тумана выплывают лица и голоса и снова пропадают. Кто-то смеётся, пахнет сигаретами и кофе. «А если б ты убил его?», «Да я же нежно…», «Борман не звонил?», «Не могли парашу в доме сделать, на улицу не охота…» – обрывки фраз проплывают мимо. Мне кажется, что прошла целая вечность, но, когда я прихожу в себя, за окном ещё раннее серое утро.
Я лежу на полу, прикованный наручниками к металлической спинке огромной кровати. Тошнит и раскалывается голова. Что произошло? Как я с пистолетом и битой вдруг оказался бит и распят? Я даже не заметил, как меня ударили, но сейчас место удара чувствую чётко. Мне засветили прямо в лоб.
Пробую освободиться от наручников, но это могут только герои дешёвых фильмов. Сломать спинку вообще не реально. Узнаю комнату, в которой я нахожусь – спальня на первом этаже напротив гостиной. За дверью слышен звон посуды и тихий разговор. Наверное, завтракают. Не разберу, о чём говорят, только отдельные слова.
Странно, но страха нет, может потому, что я обречён и смирился с этим, может от нереальности ситуации. Со мной не может произойти ничего подобного, я ни в чём не виноват и меня никто пальцем не тронет. Сейчас приедет Борман и всё прояснится. Я всё ему объясню.
Открывается дверь и заходит тот самый парень, который меня вырубил и присаживается на корточки возле меня.
– Ну что, козляра, очухался? – он ехидно улыбается, – нашёл, кому угрожать, я таких как ты пачками на ужин жру.
Хочется эффектно плюнуть ему в лицо, как мои любимые киногерои, но понимаю, что второй такой удар я уже не переживу.
– Где моя сестра? – спрашиваю я.
– Тебе не один хрен? Через десять минут приедет Борман и тебе уже будет всё равно, кто где.
– Она в порядке?
– Ты тупой? Я же сказал – это неважно.
Он встаёт и стоит надо мной, как памятник.
– Через час с ней точно будет всё в порядке, мы постараемся – он смеётся, сверкая золотой фиксой.
Он стоит очень удобно и я не могу удержаться. Собираюсь с силами и бью его ногой в пах. Удар получился не совсем такой, как мне хотелось бы, но всё-таки я его достал. Парень сгибается пополам, хватаясь за своё достоинство, в глазах страдания и удивление. Но это длится недолго, он делает несколько глубоких вдохов, распрямляется и обрушивает на мою многострадальную голову удар ногой, обутой в массивный зимний «Nike».
Снова боль и провал.
Когда я второй раз выхожу из обморока, за окном ярко светит солнце. Несколько секунд уходит на то, чтобы вспомнить, кто я, где я и что произошло. Наручники с меня сняты и висят сиротливо на спинке кровати. И тишина. Глухая и непривычная, вакуумная. Возле двери вижу мой пистолет. Довольно легко становлюсь на четвереньки и ползу к оружию. Кружится голова, но я креплюсь и вот уже проверяю обойму. Патроны на месте, но не все, ровно половина. Держась за стену, встаю на ноги и приоткрываю дверь, совсем чуть-чуть, только чтобы выглянуть в коридор.
Пусто, никого не видно и не слышно, открываю дверь шире, но она во что-то упирается с той стороны. Я толкаю сильнее, что-то за дверью падает и в проёме показывается тот самый «Nike», который приложили к моей башке. Я высовываю голову и вижу тело хозяина кроссовка, лежащее в луже крови. «Мертвый труп лежал в коридоре и не подавал признаков жизни» – ни к селу, ни к городу вспомнилась фразочка. Толкаю дверь сильнее, пока она не открывается так, что я могу уже выбраться наружу.
У убитого всё такой же удивлённо страдальческий взгляд, только застывший. В груди дыра от пули, из которой что-то торчит. Присматриваюсь, и мне становится плохо. Палочка для суши. Палочки – моя карма, мне от них никуда уже не деться. Мой крест, крест из китайских палочек.
Заглядываю в гостиную, там ещё один покойник. Тело сползло с дивана. Кровь на полу уже запеклась. Выстрел в сердце зафиксирован всё тем же предметом сервировки. Я узнаю покойного – это Краб, бык из Бормановских прихвостней, тупой отморозок, за свою жалкую жизнь читавший только названия сигарет на пачках.
Мне начинается нравится такой поворот ситуации. Я жив, враги повержены, да такие враги, которых и не жалко. Судя по отсутствующим патронам, где-то ещё четыре трупа.
Чёрт, я вспоминаю, из-за чего я здесь оказался.
– Лена!!! – ору я, – Ленка!!! Ты где? Ленка!!!
На втором этаже что-то падает. Там, она там, она жива!!! Я бегу, если можно так назвать, к лестнице и натыкаюсь на Бормана. Он лежит на ступеньках вниз головой, глаза открыты, кровь вытекшая изо рта залила всё лицо и волосы. В его простреленное сердце забита целая пачка палочек, штук десять. Запрессованы плотно, торчат, как иглы дикобраза.
Переступаю через труп, ботинки пачкаются в крови, и я оставляю за собой след из лохмотьев спёкшейся крови. Приторный запах смерти висит во всём доме.
– Ленка!!! – я кричу не переставая.
Поднимаюсь на второй этаж, прислушиваюсь. Слышу в одной из комнат возню и шум. Открываю дверь и вижу Лену, лежащую на полу, примотанную скотчем к тяжёлому старинному стулу со спинкой. Она извивается, пытаясь освободиться от уз. Рот заклеен липкой лентой, и она яростно мычит.
Увидев меня, Ленка прекращает все телодвижения, обессилено обмякает и заходится плачем.
Падаю возле неё на колени, пытаюсь срывать скотч, но он не поддаётся. Я рву, тяну, срывая ногти. Ничего не получается, я срываю скотч со рта.
– Сейчас, Лен, сейчас, потерпи. Всё закончилось. Я сейчас.
Возвращаюсь на первый этаж, на кухню, спотыкаясь об трупы и поскальзываясь на кровавых лужах. Мне кажется, что это всё сон, тяжёлый кошмар после просмотра «Техасской резни бензопилой». Я хочу скорее проснуться, вытащить Ленку из этого бреда и вернуться в реальность.
Я вываливаю прямо на пол посуду из кухонного ящика – вилки, ложки, только потом замечаю на столе подставку для ножей. Хватаю самый большой и спешу к Ленке.
Только сейчас замечаю ещё одного убитого. Ноги торчат из открытой двери одной из комнат. Мне даже не интересно, я знаю, что там.
Освобождаю сестричку от скотча и стула, обнимаю и мы ревём оба от того, что всё закончилось.
Ленка, увидев бойню на первом этаже, чуть не грохнулась в обморок, но я прикрыл ей глаза ладонью – не смотри, не нужно – вывел её на улицу.
На веранде лежат ещё два мёртвых бойца в безнадёжно испорченных спортивных костюмах. С палочками, торчащими из их небьющихся сердец. Мы проскакиваем мимо них, не задерживаясь.
От калитки тянутся протоптанные дорожки, следы тех, кто нас спас.
– Сейчас, – я возвращаюсь в дом, нахожу свою куртку, проверяю ключи от машины, хватаю на вешалке у входа чью-то куртку для Лены.
Мы идём, зарёванные, еле передвигая ноги, добираемся до автомобиля, Ленка залезает назад, я пытаюсь дрожащими руками засунуть ключ в замок зажигания.
Звоню Игорю и говорю, что всё в порядке и мы едем домой.
Всё, всё закончилось.
Ой, закончилось ли? Я всё дальше захожу вглубь чужих территорий, зловещих и пахнущих кровью. Чем закончится мой поход?
– Это ты их…? – спрашивает Лена. Игорь отмыл её в ванной, напоил чаем, уложил в кровать, укрыл одеялом и побежал в магазин за пельменями и пивом. Я сижу на табурете с чашкой кофе у Ленкиного изголовья. Лена пахнет шампунем и парным молоком. Так пахнут дети после купания, так пахла Ленка в детстве, когда мама сушила ей волосы феном.
– Ты пришёл за мной, – веки её закрываются, она с трудом сдерживается, чтобы не заснуть, – я знала, что ты придёшь. Я так устала.
– Спи, пусть тебе приснятся райские яблочки, – так говорили мне родители, укладывая меня спать. И Ленке говорили. Она улыбается мне и закрывает глаза.
Тихо встаю и иду в душ. Горячая вода, пахучее мыло, грубая мочалка придают мне сил и возвращают меня из кошмара в тихий домашний уют. Слышу как возвращается Игорь.
Игорь изменился. За сутки он осунулся, похудел, под глазами тёмные круги. Что может быть хуже: беспомощно сидеть и ждать плохих новостей. В полном неведении, прокручивая в голове самые худшие варианты. Я правильно сделал, что не сказал ему, где искать Лену. Его бы грохнули прямо на пороге, не дожидаясь Бормана.
– Там халат на крючке, синий в ромбах. Можешь взять, – говорит через дверь Игорь, – и вообще, выходи, пельмени почти готовы. Перед тем как одеться, рассматриваю себя в зеркале. Столько увечий у меня не было за всю жизнь. Царапины после вампиров почти затянулись, но всё равно видны, жёлтый синяк на пол – живота, левая половина лица опухла и гематома чудом не разошлась по всей физиономии, только на лбу и часть скулы.
Смотрю на ранки на руке. Не нравится мне, что они не затянулись. И побаливают неприятно.
Аппетита нет совершенно. У Игоря тоже. Гоняем вилками по тарелке несчастные пельмени. Разговор не клеится. Игорь ждёт, что я ему начну рассказывать подробности, а я даже вспоминать ничего не хочу.
– Что там было? – Игорь прерывает длинную паузу.
– Там был полный…, ну ты понял. Я не знаю… всех убили. Шесть трупов. Крови – море…
– Собаке собачья смерть, – Игорь наливает себе уже третий бокал пива.
– Не в том дело. Дело в том, что я не знаю, кто их убил.
Взгляд Игоря говорит – давай, заливай, так я тебе и поверю.
– Да пошёл ты, – закипаю я, – говорю – не знаю, значит, не знаю. Я полдня провалялся в отключке. А когда очнулся… вокруг одни покойнички. Я с одним справиться не смог… Ещё и эти палочки…
– Что за палочки?
– Не важно, – мне не хочется обсуждать с Игорем, да и вообще с кем-либо мои проблемы. Разве что, с теми, кто может мне помочь от этих проблем избавиться.
– И что дальше? В ментовку пойдёшь сдаваться?
– Я что, идиот?
– Всё равно вычислят.
– Вычислят, но им нужно – они пусть и приходят.
На меня накатывает усталость, клонит ко сну, даже боль в теле стихает. Хочется домой.
– Я поеду домой, ладно? С ног валюсь.
– Так ложись на своём любимом диване.
– Нет, домой хочу. Мне кажется, что я там сто лет не был.Я ожидал увидеть у себя дома что угодно, но только не это. Продолжение следует, кошмар не кончится никогда. Компьютер лежит посреди комнаты, вывалив на пол кишки проводов, монитор разбит. Рядом плёночный «Никон» – преданный друг прежних лет, когда ещё не было оцифровки – изувеченный, смотрит на меня треснутым глазом объектива. Все ящики, какие только есть в мебели, валяются везде, освободив из своих недр содержимое – карандаши, скрепки, журналы, старые квитанции, отвёртки, давно потерянная зажигалка «Зиппо».