— Мы не торпари господину Клевену!
— Мы вольные бонды!
— В Брендеболе нет барщинных холопов!
— Не станем мы строить господский дом!
Люди в латаных кожаных штанах и сермягах подзадоривали друг друга выкриками, напоминали друг другу, что они сидят на своих наделах, что они сами себе хозяева. Холщовые рубахи на них тысячи раз намокали от пота, но этот пот был пролит, когда они свою землю пахали, свой урожай собирали! И вот теперь им велят завтра, с восходом солнца, идти на барщину в господскую усадьбу. Помещик хочет, чтобы они ради него проливали пот, чтобы на него трудились их руки! Торпаря, батрака можно погнать на барщину, но не вольного бонда из Брендеболя, потому что нет над ним никаких господ!
Гневно и запальчиво звучали голоса. У колодца слышался многоголосый гомон, который разносился по всей деревне. Женщины и дети приотворяли двери, боязливо прислушивались. Рассерженные, вспугнутые шумом пчелы роем носились вокруг ульев. А в остальном июньский вечер был все так же тих и безмятежен. Как ни бушевали люди у колодца, по-прежнему спокойны были неподвижные сверкающие воды озера Ростокшён и не шелохнулся на ветках яблоневый цвет. А высоко над головами людей возвышался длинный колодезный журавль, который уходил ввысь, в ясное вечернее небо, точно голая макушка дерева.
Многоголосый ропот утих. Йон Стонге ерошил волосы и задумчиво вертел в руках ясеневую дубинку. Господин Клевен думает, озабоченно говорил он односельчанам, что раз королева пожаловала ему грамоту с печатью на сбор податей с деревни, то, стало быть, теперь их господин он, а не королева. Клевен считает, что отныне он их помещик и потому вправе требовать от них барщинной повинности.
— Господин Клевен может купить наше тягло, но воли нашей ему не купить!
— Нет такого права у казны — продавать нас помещикам, точно скот!
— Мы не псы — кидаться со всех ног, как только помещик свистнет!
Крестьяне снова зашумели, а голос Класа Бокка, старшего из них, перекрывал всех. Шрам на его шее налился кровью.
— Не бывать тому, чтобы помещик строил себе хоромы и возделывал свои земли нашими руками! — кричал он.
Односельчане поддержали его. Община держала совет, и все сошлись на одном. Они высказали все, что думают насчет барщины в господском поместье. Во всяком деле, что решает сход, они вольны сказать «да» или «нет». Они говорят «нет»!
Но Йон Стонге нерешительно теребил двумя пальцами бороду. Видно было, что он не знает, как ему быть. Он и всегда-то слыл тугодумом, но таким растерянным его редко когда видели.
— Еще что скажешь нам, староста?
— Мы ведь все сошлись на одном! Или не так?
Тут выступил вперед Матс Эллинг. Щуплый и низкорослый, он выпрямился, точно хотел казаться выше. Община порешила ослушаться наказа из Убеторпа, сказал он, но, если они не пойдут на барщину по доброй воле, господин Клевен силой потащит их в Убеторп. Помещики знают, как заставить крестьян слушаться. Что, если господин Клевен прибегнет к силе? Что они тогда станут делать?
У колодца наступила тишина. Замолкли выкрики, утих гомон, и женщины, успокоившись, закрыли двери домов.
Вечер догорал. По сход еще не кончился. Матс из Эллингсгорда бросил в лицо односельчанам вопрос: что они станут делать, если господин Клевен силой заставит их идти на барщину?
Призадумались крестьяне. Размышляли, взвешивали и прикидывали. Если помещик заставит их? Тогда, глядишь, и шкура не уцелеет! Помещик знает, как заставить крестьян слушаться, сказал Матс Эллинг. Может, они своей строптивостью навлекут беду на себя и своих домочадцев? Может, стоит поразмыслить, прежде чем идти наперекор господину обер-майору Клевену? Бог его ведает, какого он нрава, этот самый помещик! Они ведь его еще и в глаза-то не видели.
Они и так уж не поладили с господином Клевеном из-за податей, тихо и вкрадчиво продолжал Матс Эллинг, а если еще и теперь станут перечить ему, то непременно его разгневают. Если они ослушаются наказа, то между ними и помещиком, которому они платят тягло, выйдет разлад, И тогда он будет притеснять их еще немилосерднее. Так не лучше ли пойти на уступки по доброй воле? Ведь это будет им только на пользу. Уступят они какую малость помещику, поладят с ним миром — глядишь, и он сделает им послабление при сборе недоимки. Он требует, чтобы завтра поутру в имение явились все двенадцать. А может, им послать только четверых? И тогда им не придется своим отказом вводить помещика во гнев.
— Вот мой совет, — заключил Матс, — кинем жребий и пошлем каждого третьего.
Выслушав Матса, крестьяне долго сидели в молчании. Ясное дело, Матс говорит как трус. Но он слывет человеком ловким и изворотливым. Он из тех, кто умеет приноровиться и к хорошим, и к худым временам и потому всегда благоденствует.
Кучка крестьян в серых армяках весенним вечером сидела у колодца в смущенном молчании. Люди потирали широкие заскорузлые ладони и обменивались нерешительными, вопрошающими взглядами. Их мучила неуверенность, каждый хотел выведать, что у другого на уме. Что для них будет лучше? Смириться перед помещиком или дать ему отпор? Уступить малую часть в надежде сохранить большую или не идти ни на какие уступки? Так, в молчаливом обмене мыслями проходил этот деревенский сход.
— Поди ты к дьяволу с твоими советами, Матс Эллинг! — Выкрик упал в тишину, точно раскаленный уголь, выроненный из обожженных ладоней. Люди на колоде сидели понурившись — теперь они вскинули головы.
Слова эти швырнул в тишину Рагнар Сведье. Молодой бонд гневно вскочил и встал перед сходом, выпрямившись всем своим статным, ладным телом. Рагнар Сведье был человек горячего нрава; он всегда рывком поднимался с места, подобно тому как выскакивает лезвие складного ножа.
— Вы одно забыли: закон за нас! Ежели смиримся и пойдем на барщину, стало быть, поступимся своими правами!
Поднялись головы мужицкие, напряглись жилы — односельчане слушали слова Сведье:
— Двор за двором берет под свое начало этот помещик Клевен. Стало быть, он наш исконный недруг, а с недругами в ладу не живут. Закон на нашей стороне, и мы не дадим ему чинить над нами беззаконие!
Слова Сведье падали, точно удары топора. Седые старцы слушали его, позабыв, что Сведьебонд — младший в общине и не подобает младшему держать речь, покуда не спросят.
— Чем больше станем уступать, тем больше будет требовать помещик. Нынче пошлем на барщину четверых — завтра придется идти восьмерым. А мы не барщинные! На родовых наделах сидим, на тягловой земле. У казны нет права продавать нас, точно торпарей. Закон за нас!
Легко стало на сердце у крестьян. Своими словами Сведьебонд точно снял с их души огромную тяжесть. Закон за них! А они-то чуть было не позабыли об этом. Они своим правом не поступятся! Нерушимо сидят они на своей земле и помещику не подвластны. Тут и толковать не о чем. Они ведь знают, что правда на их стороне.
Клас Бокк, старшин в общине, не раз прежде избиравшийся старостой, поднялся с места и выкрикнул:
— Верно Сведье говорит! Силой нас не принудят идти против правды!
Теперь они знали, что делать. Но тут снова поднялся Матс Эллинг; на этот раз голос его звучал еще тише:
— А если господин Клевен силой погонит нас на барщину? Если пошлет сюда своих челядинцев?
— Тогда будем обороняться! — Таков был ответ Сведье.
— Нам не одолеть холопов Клевсна!
— А оружие у нас на что? Ведь оружие наше при нас!
— Силы у нас неравные.
— Сил меньше — зато смелости больше.
— Да и нас самих много ли?
— А хоть бы и меньше было — права своего мы никому не уступим.
Сведьебонд повернулся к односельчанам, сидевшим на дубовом стволе, и сказал:
— Я буду оборонять себя и свой дом. А вы? Что станете делать вы?
И снова в тот вечер раздались выкрики у деревенского колодца:
— Оборонять себя и свой дом!
Голоса прорезали вечернюю тишину, разнеслись по всей деревне и далеко за околицей. Снова отворились двери, и женщины в страхе стали прислушиваться: неужто там, у колодца, дело дошло до кровопролития? Неужто мужчины на сходе так и не столкуются?
Но теперь все были единодушны. «Обороняться!» — этот клич был ответом на вопрос Сведье. Он шел из самой глубины сердец и нес с собою освобождение. «Обороняться!»— вот совет, которому они последуют. Крестьяне не забыли, что они люди вольные, что оружие их не ржавеет без пользы на стене, что они всегда носят при себе свои мушкеты и топоры. На что у них оружие? Им обороняют свою жизнь, свое добро.
У людей в латаных кожаных штанах и серых армяках полегчало на душе, точно они вдоволь хватили хмельного. Что делать крестьянину из Брендеболя, если помещик посягнет на его свободу?
— Обороняться! Мы все будем обороняться!
Под конец и Матс Эллинг примкнул к остальным, сказал, что и он будет обороняться, если все другие в общине стоят на том.
Теперь решение было принято всем миром. Йон Стонге протянул руку своему нареченному зятю и тем подтвердил, что совет Рагнара принят общиной. Оставалось только скрепить уговор, к которому они пришли в этот вечер на сходе. Односельчане поднялись и окружили старосту, готовые дать клятву. Никто не пошел против общины.
Затем люди единодушно протянули руки и поклялись:
— Крестьяне Брендеболя дают клятву и обещают друг другу, что все они, как один человек, дадут отпор каждому, кто силой, хитростью или посулами станет понуждать их к барщине на господской земле.
Они стояли под колодезным журавлем, который высился над головами людей, точно перст, указующий путь к небу, где вышний судия, как вечный и беспристрастный свидетель, внимал их клятве.
Матушка Сигга и Сведье сидели за вечерней трапезой. Они размачивали мякинный хлеб в пивной похлебке. Они жевали медленно, с усилием и после каждого куска, который насилу проходил в глотку, отхлебывали воды из кружки. Воду для питья они брали из ручья на лугу. Там она была чище и прозрачнее, чем в деревенском колодце. С водой пища легче проходила в желудок. Матушка Сигга упрямо пережевывала хлеб беззубыми деснами, и, пока она проглатывала кусок, сын успевал проглотить два.