попросила Уайли.
Мальчик остался под кроватью.
– Я испугалась, – попыталась объяснить Уайли. – Ты когда-нибудь боялся? Очень-очень сильно.
Какой глупый вопрос, сказала она самой себе. Конечно, боялся. Ребенок только что пережил ужасную аварию, шел один пешком в снежную бурю и чуть не замерз.
Уж он-то знал, что такое страх. И даже ужас.
Уайли ждала. Судорожное дыхание мальчика успокоилось. Уайли почувствовала легкое прикосновение к ноге, словно крошечная рыбка клюнула червячка на удочке. Она нагнулась и сунула голову между коленей, чтобы заглянуть под кровать. Оттуда показалось заплаканное лицо ребенка.
– Вылезешь? – спросила Уайли.
Мальчик выполз из-под кровати и встал. Он молчал, но Уайли понимала, что́ он хочет узнать.
– Я нашла грузовик, – тихо сказала она. – Там никого не было. – Грубая ложь, но ни к чему волновать малыша еще сильнее.
Плечи ребенка поникли от разочарования.
– В грузовике была твоя мама? Или кто-то другой? – спросила Уайли. – Может, один из родных?
Мальчик не ответил. Уайли взяла его за руки. Кожа у него была холодной, а косточки – такими тонкими, что, казалось, могли сломаться, сожми она их крепче. Ребенок дернулся от ее прикосновения, словно ужаленный.
– Когда метель стихнет, я продолжу поиски, – пообещала Уайли. Она сунула руку в карман и вытащила грязный клочок ткани с кроликами, обнаруженный возле грузовика. – Я нашла вот это. Твое? – спросила она.
Глаза у мальчика загорелись, он улыбнулся и осторожно протянул руку. Уайли отдала ему клочок, и малыш прижал его к щеке.
Почему женщина не дождалась возвращения Уайли? Куда она могла подеваться? Уайли не удавалось отогнать мысль, что та, возможно, замешана в грязном деле и от кого-то убегает. В голове мелькали разные варианты: возможно, она скрывается от правосудия или жестокого мужа. А может, просто заблудилась и где-то бродит сейчас посреди бури.
Они спустились по лестнице, и Уайли добавила еще поленьев в огонь. У мальчика была забавная привычка поворачиваться боком и краем глаза наблюдать за происходящим вокруг, словно он старался остаться незамеченным. Уайли расправила одеяло на диване, Тас сразу запрыгнул туда, потоптался, сделав три круга, и устроился в углу. На этот раз Уайли не стала ругать пса. Она пошла в кухню принести мальчику стакан воды. Наверняка он еще и голоден. Она перерыла все шкафчики и отыскала коробку хрустящих хлопьев, наполнила ими тарелку. Потом отнесла стакан воды и хлопья мальчику, свернувшемуся клубочком подле Таса и снова засунувшему палец в рот.
– Тебе надо попить, – сказала Уайли, протягивая ему стакан. Но ребенок отвернулся, сжав губы. – Что ж, – она поставила стакан и тарелку на кофейный столик, – возьмешь сам, когда захочешь.
Веки мальчика отяжелели, и вскоре они с Тасом задышали в унисон. Оба крепко спали.
Уайли посмотрела на часы. Неужели еще только полночь?
Снаружи неистовствовала буря. Ветер сердито завывал, снег скребся в окна. Уайли уставилась через окно на улицу, надеясь разглядеть в темноте женщину, идущую к дому, но видела только белую пелену снега. Наконец она сдалась. Жертва аварии либо отыскала помощь на заснеженной дороге, что маловероятно, либо ее доконала непогода.
Уайли принесла сверху свою книгу и папку с фотографиями места преступления. Она раздумывала, не налить ли себе бокал вина, но в конце концов остановилась на чашке кофе. Пыталась читать, но внимание отвлекал спящий комочек на диване. Кто этот мальчик? Там, на улице, его, наверное, ищут.
Время от времени она проверяла телефон, но тот по-прежнему отвечал молчанием. Впервые за много недель Уайли захотелось с кем-нибудь поговорить. Нет, не просто с кем-нибудь: ей захотелось поговорить с сыном. Извиниться за то, что вот так уехала. Она разочаровалась в нем, устала от их ссор, от того, что Сет настраивал бывшего мужа против нее. И когда сын ушел в ту ночь и не вернулся домой – для нее это оказалось слишком мучительно. Она не знала, где находится Сет. Не знала, жив он или мертв.
Уайли нашла для себя простой выход как мать. Слова Сета причинили ей сильную боль. Он ненавидел ее и хотел уйти жить к отцу. Обиженная, она воспользовалась предлогом, что нужно закончить книгу, и уехала в это печальное, безлюдное место. Бросила сына, и один Господь теперь знает, чего будет стоить восстановить их отношения.
Сейчас ей очень хотелось поговорить с Сетом о школе и друзьях, но это было невозможно.
Теперь Уайли предстояло в одиночку позаботиться о другом ребенке – и пока у нее не получалось найти к нему подход.
Вьюга бушевала, тени сгущались. Она посмотрела на часы: ровно час ночи.
Уайли ненавидела такие моменты тишины. Казалось, что весь мир спокойно спит, кроме нее самой. К тому моменту, как на небосклоне появились серо-голубые проблески света, она наконец расслабилась. Закрыла глаза и на мгновение стала как все.
Очнулась она от скрипа половиц. Сонно заморгала и заметила мальчика: он сидел у камина спиной к ней.
Что-то выпало из рук ребенка и разлетелось по полу. Фотографии перерезанного горла и выбитых зубов, пустых глазниц. Только не это, подумала Уайли. Он обнаружил снимки с места преступления. Мальчик, спотыкаясь, вскочил и выбежал из комнаты. Уайли спрыгнула с дивана и помчалась за ним. Ребенок едва успел добраться до уборной, как его вывернуло и горькая, горячая струя рвоты вырвалась изо рта.
Мальчика тошнило, пока желудок не опустел до конца.
– Тебе не следовало видеть фотографии, – сказала Уайли, стоя рядом с дверью полутемной ванной. – Прости. Мне они нужны для работы. Я пишу книги.
Мальчик забрался в тесное пространство между стеной и унитазом и прикрыл лицо руками.
Уайли помедлила в дверном проеме. Когда ей стало ясно, что ребенок не выйдет из ванной, она вернулась в гостиную.
Как доходчиво объяснить ему, зачем ей эти ужасные снимки? Слова здесь бессильны. Он решил, что она чудовище. Последний шанс завоевать его доверие был утрачен.
Глава четырнадцатая
Август 2000 года
Прячась в своем укрытии в поле, Джози боролась с искушением пуститься наутек. Стрелок мог поджидать ее рядом, готовый наброситься, как только почует движение. И Джози ждала. Ждала, что ситуация изменится, что кто-то поможет, придет сюда искать ее. Она надеялась, что мама или отец вот-вот раздвинут высокие стебли, но родители так и не появились.
Облака растаяли, и луна сияла нестерпимо ярко. Джози отслеживала время, глядя на ее медленное перемещение по небосклону. Девочка подавила тошноту, опасаясь, что, если ее начнет рвать, человек с ружьем услышит эти звуки и обнаружит ее укрытие. Но слезы она сдержать не могла, и тело ее содрогалось в беззвучных рыданиях, пока челюсть не заныла от застрявшего в ней безмолвного крика.
Джози дрожала, несмотря на жаркий ночной воздух. Рана на руке перестала кровоточить, но девочка чувствовала жесткий кусочек дроби, застрявший в тканях трицепса.
Она оставалась на ногах, сколько могла, но мышцы стали сдавать. Москиты устроили пир на ее обнаженной коже, укусы впивались в плоть тысячей иголок. Наконец девочка скрючилась внизу, села на корточки и спрятала руки в футболку, натянув ее на колени. В ране резко пульсировала боль. Несчастная Джози сидела в зарослях, как маленькая земляная блоха в ожидании утра.
При каждом мягком хрусте кукурузных побегов сердце ее колотилось от ужаса и надежды. Кто-то же должен был услышать выстрелы. Громкие звуки в деревне разносились на много миль. Наверняка кто-нибудь опознал оружейный выстрел, встревожился и вызвал полицию. Она еще надеялась, что отец появится, протянет ей руку и отвезет домой. Но он не пришел. Никто не пришел.
Миновало несколько часов. Звезды потускнели, небо над головой постепенно сбросило ночные одежды и облачилось в розово-оранжевую вуаль. Во рту у Джози пересохло, язык отяжелел от жажды. При каждом движении острый укол пронзал руку, и она хныкала от боли.
Когда ей было десять, она сломала лодыжку. Они с Бекки прыгали по тюкам с сеном, разложенным в поле, Джози не рассчитала расстояния до следующего тюка и свалилась с высоты двух метров на твердую землю.
Тогда боль была сильной – но не шла ни в какое сравнение с болью от выстрела. Когда мочевой пузырь Джози переполнился так, что сил терпеть не осталось, она вылезла из кокона своей футболки и выпрямилась. Одной рукой неуклюже стянула с себя шорты и облегчилась, стараясь как можно быстрее исторгнуть из себя никак не прекращавшуюся струю.
Джози испытывала жуткую жажду и искушение уйти с поля, чтобы напиться воды, но не решилась покинуть свое надежное укрытие под кукурузными стеблями. Она пыталась отследить время по перемещению теней. Ей хотелось прилечь поспать, но она боялась, что стрелок ее отыщет.
Сухой, тихий треск раздался на поле, и кукуруза закачалась и задрожала над головой. Кто-то приближался. Горло Джози сдавила паника. Она не сможет убежать от него. И у нее с собой никакого оружия, никакой защиты. Джози собралась с духом и приготовилась к неизбежному.
Но никто не бросился на нее через кукурузные заросли, только большое черное облако пролетело над головой, ныряя вниз и снова взмывая в воздух. Густая, как дым, стая черных дроздов с яркими пятнами на крыльях, совершавшая ежегодный перелет через поля, присела на стебли кукурузы передохнуть и подкрепиться.
Отец Джози ужасно разозлился бы, увидев дроздов. Это случалось каждый год: черные с отливом птицы с желто-красными эполетами на крыльях шныряли над полями и лакомились хозяйской кукурузой. Девочка ожидала громких хлопков детонаторов с пропаном: отец очень большие надежды возлагал на эти приспособления, отпугивающие докучливых птиц. Но хлопков не последовало: она слышала только шелест крыльев и воркование птиц.
Джози не могла прятаться на поле вечно. Никто не спешил ей на помощь. Надо было спасаться самостоятельно. Она с трудом поднялась на ноги, и облако птиц тут же шумно взлетело и переместилось в другую часть поля. Мышцы ног возмущенно заныли, рука запульсировала: она распухла и была горячая на ощупь. Еще одна волна тошноты накатила на Джози, но она закрыла глаза и представила, как выглядит их ферма на рассвете.