— Коммерция дело нешуточное… Вы завтра участвуете в показе? Обязательно приду посмотреть.
— Буду ждать, — обласкала взглядом девушка. — Конечно, у Гальки ансамбли лучше и музыка для выходов подобрана классно!.. Тут уж Васин старается.
— А кто подается так роскошно?
— Да Ритка же… Вон с немцем танцует. Она вообще Галина от рождения, по теперь — Маргарита, для звучности. Маргарита Маркина, Советский Союз, первая беговая дорожка! Умора.
— Где-то я слышал ее фамилию, — старался припомнить Шувалов. — Или в проспекте встречал.
— В журнале мод могли, ее часто снимают… Только сейчас она забыть рада, в связи с этим случаем. Вы же знаете, конечно?
— Знаю, разумеется. А, что я знаю?
— Ну-у, какой, — охотно рассмеялась Регина. — Сторож, который исчез, он ведь тоже Маркин был… Так жалко, партия просто роскошная пришла, все ахали!
Оба немца танцевали, а Васин похаживал вокруг стола, наполнял сосуды. Когда Шувалов посадил свою даму и подошел взять пепельницу, хозяин сказал, понизив голос:
— Разведка произведена? Она ничего, правда, злючка бывает… А в женщине ценна доброта. Как считаешь?
— И доброта тоже, — согласился москвич. — Мы уже на «ты»?
— Конечно, если нет возражений… Давай чокнемся. Уф-ф… До чего пить надоело!
С иностранцами иначе нельзя, входит в распорядок общения. Ты в Москве где обитаешь?
— Звездный бульвар… Знаешь?
— Там, у киностудии, что ли?
— Нет, у кинотеатра «Космос»… Эта Русанова, она всегда сидит памятником самой себе?
— С ней в компании не приходилось… Ее Нойман пригласил, консультировался у нее с партией песцов… А штучка с секретом! Живет без мужа, одевается хорошо, хотя зарплата скудная. И ни на кого в упор не глядит. Попробуй, но если хотя бы разрешит, проводить — я почтительно сниму шляпу!
Гросс был в приподнятом настроении, подойдя с бутылкой, восполнил недостачу в емкостях беседующих.
— Не есть хорошо отделяться для деловых бесед. На это будет время завтра… Камрады, прошу поднять бокалы за прекрасных дам, украсящих наше общество!
— Хох! — поддержал Нойман воодушевленно.
Шувалов посмотрел на Елену Андреевну, та глядела на входящих в номер мужчину и женщину, а Владимир Семенович Барков, от двери обозрев собравшихся, сказал своей спутнице:
— Ну вот, Зоечка, опять придется всех догонять, а ты будешь в претензии… Здравствуйте, кого не видел!
— При мне можешь сколько угодно, ты ведь без меня норовишь! — Зоечка проговорила это, улыбаясь остальным, всплеснула руками. — Ритуля, что за платье! До чего я рада вас видеть, девочки…
В магнитоле хрипловато шелестела про амор итальянка. Шувалов поставил рюмку, пересек комнату и остановился перед Русановой. Та вздохнула и поднялась.
— Новые гости, новые возлияния, — сказал Шувалов, когда повел в танце партнершу. — Вы не устали?
— Это Барков, наш старший товаровед и мое непосредственное начальство… У меня понурый вид?
— Вид, радующий глаз. Просто я несколько сник от обилия впечатлений. Может быть, нам уйти потихоньку? Через часок.
— Уже — нам? — усмехнулась она. — Не знаю, нам ли, но я уйду очень скоро.
Ветер раскачивал на столбе фонарь под жестяным колпаком, и желтое пятно света то и дело выхватывало из темноты угол дощатого забора.
За забором взлаяла собака, услышав чьи-то шаги: двое людей, пройдя вдоль забора, пересекли световое пятно, направились к продуктовой палатке поодаль.
— Привет, Любушка, пивца не осталось? — искательно спросил один, облокотясь на узкий прилавок перед оконцем.
— Хватился на ночь глядя. — Продавщица убрала с витрины какие-то банки. — Закрылась я… И тебе пора! Жена ждет сидит, а он пиво к ночи ищет.
— Да я так… Веселее было б до остановки топать.
— Ну и пошли уже, Вить, — позвал любителя пива его спутник. — Чего зря ля-ля разводить.
— Ладно, счастливо, Люба…
— Идите-идите… Завтра все равно к открытию прискачете.
Продавщица окинула взглядом оставляемое хозяйство, сунула вглубь за ящики какую-то коробку и опустила навесную раму на оконце.
И в это время оттуда, где лаяла за забором собака, вышел еще один человек.
Сгорбившись и приволакивая ногу, подошел к палатке, постучал в стекло:
— Простите… Мне бы пачку чая, если можно. Пожалуйста.
— Ну закрыто же, господи! — вознегодовала Люба из-за стекла. — Одним — пива, этому — чаю, что я вам, всю ночь дежурить буду? Да и нету его, один кофейный напиток… — И вдруг сжалилась, рассмотрев за стеклом лицо старика. — Будете брать? Мне ждать некогда.
— Нет-нет, я бы чаю… Спасибо. Извините.
Старик отошел от палатки, на самом краю колеблющегося фонарного пятна остановился, сунув в рот сигарету, охлопывая карманы, искал спички.
Из темноты выдвинулась рука с зажигалкой.
— Н-ну? — спросил поднесший огня. — Будешь прикуривать, Маркин, или к себе позовешь? Хотим послушать, кто Шмеля прибрал…
За спиной говорившего темнела другая фигура, старик обернулся к палатке — продавщица уже вышла и навешивала замок.
— Я… Откуда вы нашли, где я? — Лицо старика передергивалось, потом окаменело, и глаза расширились в ужасе. — Как… прибрал… Кто? Я ничего не знаю, подождите. У меня болит сердце, мне плохо.
— А кому хорошо? Только птичке-ласточке, пока зима не пришла… Ты не придуривайся, а шагай к месту, пока прямо тут не оставили. Ну!
Качался фонарь на столбе, светилась запертая палатка, откуда-то издалека донесся низкий сигнал электрички.
Старик, сгорбившись еще больше, пошел в сторону забора, за которым лаяла собака, и две тени двинулись за ним.
— Самые высокие цены обычно итальянцы дают, — рассказывала Русанова. — Особенно, когда доходит до модных мехов.
— Это какие же?
— Рысь, серебристо-черная лисица, норка, как прежде… Всегда в цене соболь, он только на нашем аукционе представляется. Входит в моду светлый хорь.
— Хорск? — удивился Шувалов. — Вот уж никогда подумать не мог! А вы какой мех любите?
— Белку! — рассмеялась она. — Нет, правда… Я когда гляжу на шкурки, то вижу зверей. Рысь, лиса, хорек — одна шатия. А белка никого не трогает, славная такая.
— А куница?
— Ну, эта спуску никому не дает! Ночной хищник, не брезгует ничем… На Дальнем Востоке живет куница — харза, так она даже на косуль нападает.
— Экая дрянь… А что мы остановились?
— Мы остановились, потому что пришли. — Елена Андреевна заглянула в подворотню. — Только, знаете, проводите чуть дальше, у нас двор жутковатый.
Старый двор и впрямь казался недобрым в вечернюю пору, у подъезда Русанова вздохнула с облегчением:
— Ну, вот…
— Подождите, — Шувалов взял ее руки. — Еще не поздно, а после изысканных напитков душа просит чаю. Не пригласите?
— Вот это да! — сказала она, и на лице было одно любопытство. — Самое удивительное, что возмутиться не хочется… Вы всегда так решительны?
— Всегда, — сокрушенно признался мужчина. — И действительно, хорошо бы крепкого чая, а я знаю, что вас никто не ждет.
— Все-то вы знаете, — нахмурилась Русанова. — Я видела, как беседовали с Васиным и поняла, что обо мне… Он очень прост в обращении, а о вас думала иначе.
— Значит, все-таки думали… Это хорошо. Чем же провинился Васин?
— Ничем особенным… Мужчина как мужчина: пригласил на прогулку на свой катер, потом других гостей высадил и был очень предприимчив. По-моему, с тех пор сердится на меня. — Она снова вздохнула. — И вы еще обидитесь, что прогоню… Идемте, напою вас чаем.
…Молча поднялись на второй этаж. Елена Андреевна повозилась с ключом, отворила дверь.
— Проходите и не судите, гостей не ждали.
Шувалов шагнул в освещенный коридор, а из комнаты справа вышел мальчик лет десяти.
— Вот хорошо! — сказал, глядя на гостя, с материнским прищуром. — Я как раз встречать собрался, все нету и нету… А тебя проводили.
— А меня проводили… Ты здоровайся и веди к себе, я на кухне разберусь.
— Здравствуйте. Я Саша Русанов, прошу сюда.
— Виктор Сергеевич. Вечер добрый, — озадаченный Шувалов вошел в небольшую комнату. На письменном столе горела лампа, на разложенной шахматной доске застыли фигуры.
Он подошел, заглянул в запись ходов, лежавшую рядом.
— А почему конь на не шесть не сыграл? Хотя да — тогда ладья выходит на седьмую, с угрозой… И потом можно выиграть качество третьим ходом. Понял!
— Вы мастер? — с уважением посмотрел на него мальчик.
— Нет, я дилетант. Но с большим стажем…
На кухне Елена Андреевна зажгла газ, поставила чайник. Бросив спичку в висящую на трубе банку, стояла, глядя на плиту, рассеянно улыбалась чему-то.
Васин брился тщательно. Осторожно оттягивал щеку, проходясь еле жужжащим агрегатом. Выдвинув зубья для стрижки, подровнял виски, долго втирал одеколон. Затем еще плеснул на ладони, растер плечи и грудь с выпуклыми рельефами мышц, натянул майку.
— Тебя когда ждут, сокровище? — спросил, войдя в спальную половину номера.
— В двенадцать, — не открывая глаз, ответила Рита. — Разве нельзя собираться потише? Голова разламывается.
— А ты пей больше… Смотришь в телевизоре про алкоголиков? Очень поучительно.
— Ты мастер поучать. — Она открыла глаза, и в них была неприязнь. — Поучал-поучал меня, образовал как следует, а теперь, кажется, заскучал… Ну, сунься опять к этой скромнице, к Русановой, давно вокруг крутишь! Хотя к ней твой новый приятель неровно дышит: весь вечер глаза пялил… И чего там нашел?
— Да уж нашел, по-видимому. — Леонид Петрович застегнул рубашку и повязывал галстук. — Ты ведь просто роскошная кукла, а она женщина. Большая разница, заметь… За тобой заехать?
— А пошел ты… — Рига села и взяла с тумбочки сигареты. — Что же ты шьешься со мной? Обещал, чего ни обрисовывал, и все про роскошную жизнь… А я проживу и без тебя!
— Вряд ли, ума не хватит. — Он открыл портфель, перебрал бумаги. — Все, что я обещал, сделано. На большее не рассчитан, характером слаб. А воровать в наше время опасно: год воруешь, десять кукуешь! И запомни…