в на столе жалкие «сокровища», изъятые у напавших на него отщепенцев верным Лоренцо, принялся вполголоса размышлять.
— Так. In primo, — потертая медная монета покинула кучку унаследованных им предметов, перекочевав на чистую сторону стола. Я занимаюсь странными случаями одержимости, в которых пока ничего не понимаю. Эти случаи не связывает почти ничего, кроме способа совершения преступления и засветившихся одинаковых ритуальных принадлежностей. Ничего существенного я не выяснил, никаких шагов в расследовании, по сути, предпринять не успел. Deinde, — кучку убогих пожитков покинул небольшой медный амулет в виде мужского члена и утвердился напротив монеты. — Какие-то stronzos нападают на меня вшестером, с целью убийства. Засада была приготовлена в спешке, об этом говорит ее смешанный состав. И что это было?
Он встал и, разминая ноги, прошелся от стены до стены. Открыл окно, впустив в комнату свежий ночной воздух. Вернулся к столу.
— Для этого нападения может быть четыре причины: In primo, кто-то решил рассчитаться по старым долгам. Сомнительно, ввиду разнородности засады, и не вписывается в общую драматургию текущих событий, если я, конечно, правильно применяю слово «драматургия». Завтра спрошу у моего слона-ворста.
— Deinde, герцог Ландерконинг опять взялся за свое и хочет уязвить маркиза, продолжив успешный сенокос его доверенных лиц. Может быть.
— Ad tertium, советник Ризенталь не стерпел оскорбления и нанял-таки убийц, жаба его мать. Вполне вероятно. Или нет?
— In quarto, нападение связано с расследованием. Сомнительно, — он злобно смахнул обратно в кучу выстроенные им по ранжиру предметы. — Так я ничего не добьюсь! Надо решить, что делать дальше, а не жонглировать версиями. Начнем с того, что знаю о действительной подоплеке расследуемого дела — с гулькин хер. Значит, завтра я должен закончить изучать бумаги счетовода и опросить кладоискателей. Мне необходимо мнение эксперта. Я сам, будем честны в артефакторике полный нуллум. Ар Моссе — тот, кто мне нужен. Кстати, — его мысль сделала неожиданный кульбит, — надо бы попросить де Бержака составить мне компанию на несколько спаррингов. Растянуть лодыжку в банальной уличной потасовке — недобрый звоночек от Владыки Кроноса. Заодно подкину приятелю денег, этот бешеный франк вечно на мели.
Временно упорядочив хаос, царивший в его мыслях, Оттавио смог наконец уснуть и продрых до второго часа, как младенец.
Полковник и маршал
1
Примерно в то же время, когда Оттавио, беззаботно насвистывая, шел кривыми улочками Эвинга в лавку алхимика, его брат Секондино ар Стрегон поднял голову от короткой записки, переданной ему усталым грязным курьером.
Как уже было отмечено, полковник почти ни в чем не походил на брата. Характер его скорее подошел бы нотариусу, а не военному.
Скучный, въедливый до мелочей, скурпулезный зануда — вот каким он представал друзьям, родственникам и подчиненным. Даже посреди боя он умудрялся не терять голову. В отличие от Оттавио, осыпавшего своих противников, как из дырявого решета, ругательствами и проклятиями и бьющегося с неистовством фурии, дрался полковник также скучно, расчетливо, въедливо, как будто решал геометрическую задачу.
Все это не было последствием какой-то особой тренировки или же признаком недюжинного самообладания. Просто когда Владыки раздавали детям капитана Чезарио Марко Юлия Стрегона души, выданная Секондино душа оказалась с изъяном. Ему были недоступны кипения чувств. Он всегда, с самого детства, смотрел на мир так, словно он старик, настороженно наблюдающий за детскими играми через толстое пыльное стекло.
В том числе, полковник довольно плохо понимал шутки. Он знал, когда следует смеяться, и даже сам мог изредка удачно пошутить, но только благодаря большому жизненному опыту.
Полученная им записка походила на шутку, но, скорее всего, шуткой не была. Секондино терпеть не мог тот фривольный тон, который, время от времени, придавал официальным документам маршал Вальдштайн. А приказ — это, без сомнений, официальный документ. Вот что может означать следующее:
«Под светом Селены, в ночной тишине, в дороге на Эвинг ты встретилась мне»? Сопровожденное сегодняшним числом и категоричным, как удар хлыста: «Praestare!» [81].
— Когда-нибудь, — думал полковник покидая штаб-квартиру полка, — я пойму Вальдштайна неправильно, и это плохо кончится. Насколько плохо «все кончится», он представить себе не мог из-за порожденного все тем же душевным изъяном недостатка воображения.
Полковник предупредил обер-лейтенанта Бруно ар Ронера о том, что тот остается за главного. Взяв с собой только четверку драбантов, на всякий случай закутавшись в плащ, он покинул деревеньку Шарнхорст, в которой располагался штаб его полка. Проследовав мимо образцово устроенных полевых коновязей и вытянутых по линейке рядов палаток военного лагеря, пятеро всадников погнали лошадей по Закатному тракту навстречу лику Владыки Гипериона, уже налившемуся багрянцем над самым горизонтом.
После того, как на землю опустилась темнота, всадники зажгли фонари и придержали лошадей. К счастью, полковник правильно понял лирический экзерсис своего начальника. Через непродолжительное время впереди по дороге показались огни и стал слышен топот копыт. Навстречу пятерке Секондино по ночной дороге двигалась группа всадников.
Маршал Альбрехт Вацлав Эусебиус гер Вальдштайн, граф Фридландский, любимый полководец императора, самой молодой маршал империи путешествовал верхом с унизительно незначительным эскортом. Его сопровождали всего два десятка легко-конных наемников из банды «Ангелы мести», трое личных адьютантов и два ординарца.
Обоз, везущий за Вальдштайном его роскошный командирский шатер, мебель, посуду, поваров, лакеев, конюхов, прочую прислугу и прихлебателей, штаб, набитый бесполезными сынками знатных особ, остался где-то позади в ночной темноте.
Секондино ар Стрегон спешился, чтобы сделать доклад маршалу: Вальдштайн не терпел, когда его офицеры разговаривали с ним из седла.
В свете фонарей бледное длинное лицо маршала, украшенное тонкими нафабренными усами и короткой бородкой клинышком, выглядело утомленным. Он с высокомерным видом бросил поводья одному из своих адъютантов и, спрыгнув на землю, направился к старшему ар Стрегону. Эскорт остался в седлах.
— Господин маршал… — Вальдштайн прервал подчиненного быстрым нервным жестом руки.
— Секондино, спасибо, что встретили. Сейчас я отправлю эскорт назад, к войскам, а вы проводите меня к моим драгунам. Официально я прибуду послезавтра, вместе с остальным воинством, так что о моем приезде в лагере распространяться не нужно. Мне необходимо встретиться кое с кем в Эвинге, тайно, не привлекая внимания. Остальное обсудим в том сарае, в котором вы остановились.
— Это вполне пристойная изба, теплая и даже без клопов, — доложил Вальдштайну полковник. Тот лишь блеснул в ответ краткой улыбкой и направился к своему коню.
Два отряда вновь пустились в путь, в противоположных направлениях. К полковнику присоединился Вальдштайн с одним из своих ординарцев.
2
В расположение полка всадники прибыли глубокой ночью, в начале третьей стражи. Сонные часовые, узнав полковника, пропустили отряд без лишних вопросов.
Вальдштайн, после того, как осмотрелся в штабной избе и выгнал из комнаты всех, кроме Секондино, приступил к подробному инструктажу. Он говорил более получаса, а полковник внимательно слушал его. По окончании своего монолога маршал спросил:
— Ну, Дино, что вы думаете по этому поводу.
— Мы влезаем обеими ногами в довольно большую и вонючую кучу дерьма, мой маршал, — спокойно ответил ар Стрегон. — Я настаиваю, чтобы вы начали постоянно носить кирасу. После таких фокусов вас могут попробовать подстрелить, как куропатку.
— Finis sanctificat media, мой дорогой полковник, — цель оправдывает средства. Насчет кирасы вы, пожалуй, правы. Как обычно.
Вещий сон и дневные хлопоты
1
Под утро Оттавио видит сон.
Он висит посреди океана тьмы, а под ним находится мириад тусклых огоньков. Он отчетливо понимает, кто он, хотя и не ощущает своего тела. Он лишь наблюдатель, безликий и безгласный, дух — сотканный из темноты.
Вот он начинает стремительно падать к одному из манящих огней. Он подлетает к неярко светящемуся светлому пятну и будто бы сливается с ним, меняет обличье, проливается чистым серебряным светом дальше, вниз, одновременно оставаясь на месте. Став звездным светом, Оттавио мягко падает на беломраморную террасу, плывущую в этом странном мире посреди абсолютной тьмы.
Мрамор террасы сияет особенным, собственным светом.
На самой террасе обнаруживается грубый каменный стол, уставленный песочными часами. Некоторые из них заключены в оболочку из золота и инкрустированы алмазами. Другие представляют из себя просто два тонкостенных стеклянных шара, соединенных перемычкой. Одни часы привлекают внимание ставшего звездным светом лацийца. Стоящие на строгой квадратной деревянной подставке, они покрыты простыми серебряными рунами, и руны эти складываются в имя.
«Оттавио, сын Чезаро из монских Стрегонов».
Песка в верхней колбе осталось совсем немного.
Стараясь не вглядываться в стоящую на краю террасы устрашающую гигантскую фигуру, Оттавио расточается, впитывается в мрамор, становится частью наполняющего его света.
Просыпается.
2
С утра Оттавио, спустившись на первый этаж, встретил полностью одетого и очень раздраженного гер Шлоссена, который держал в руках какой-то документ. Только Оттавио вошел в кабинет, гер Шлоссен сразу понесся с места в карьер:
— Сейчас я продиктую вам письма, которые надо будет немедленно доставить его благочестию, преосвященному Ромуальду, и фогту его чести гер Хейну. Оба послания будут идентичны, в каждом будут разными только имена. Вручить в собственные руки. Затем вы направитесь в ставку полковника ар Стрегона, отнесете туда вот это письмо, — похожая на лопату ладонь накрыла отдельно лежащий на столе конверт. Голос маркиза напоминал рычание льва, у которого пытаются отобрать тушу антилопы. — Вам придется сопроводить полковника и… иных лиц ко мне в дом, причем прибыть вы должны с заднего двора, как можно незаметнее. После этого принимайтесь за расследование. Обратную дорогу эти господа найдут сами, — если бы слоны могли шипеть, Оттавио сказал бы, что последнюю фразу ворст прошипел.