— Кхм, — в разговор вмешался еще один патриций, пухлый, низенький, одетый просто, но дорого. Насколько знал Оттавио — городской казначей. — Уважаемые господа. Мы не должны угрожать друг другу, нам следует найти компромисс…
Дальнейшие его слова потонули в гуле недовольных голосов и гневных выкриков, раздававшихся с обеих сторон.
— Здесь даже нет Вальдштайна! Зато на перекрестках стоят ландскнехты в полном вооружении и задирают патрули городской стражи. Они досматривают идущих по своим делам горожан на предмет оружия! Что за наглость! О чем говорить с этими чинушами! — вновь заголосил старик. — Выбросить их из окон!
Обстановка резко накалялась. Теперь Оттавио понимал, зачем его сюда позвали.
Он резко выпрямился, достал с пояса хрустальный шарик небольшого диаметра и, шагнув за спину ар Моррисону, произнес сложную черехступенчатую формулу, набросив чары сразу на весь зал.
Когда он громко хлопнул в ладоши, завершая заклинание, этот звук разнесся по залу подобно грому.
На собравшихся повеяло холодом, и все звуки окружающего мира тут же исчезли. Присутствующие все еще разевали рты и размахивали руками, но все это происходило в абсолютной тишине.
Те, кто сообразил, что именно произошло, с ненавистью и страхом косились на повелителя колдовства.
После побоища, устроенного Оттавио в Церкви Всех Духов, молва разнесла легенду о его зверствах по городским гостиным, преувеличив количество убитых им «мирных горожан» раз в десять. Иначе чем «мясником» и «проклятым убийцей» Оттавио теперь не называли. Всех убитых в тот день в храме обновленцев молва записала на его счет. У нескольких знатных городских семейств появился к нему дополнительный счет за убийство родственников. Ар Стрегон последние три месяца наживал себе новых врагов удивительными темпами.
Оттавио передал шарик в руки ар Моррисону и показал жестом, что тот может говорить. Субпрефект откашлялся, и сухое «кхе-кхе» гулко разнеслось по залу. Ар Моррисон оценил эффект чар и размеренно, как будто зачитывая приговор, начал:
— Власти округа Ветсгау, именем императора, требуют: выдать префектуре всех зачинщиков вчерашнего бунта, чтобы они предстали перед имперским правосудием. Оскорбив церковь, еретики оскорбили Владык. Оскорбив Владык, они оскорбили императора. Погромщиков будут судить в окружном суде, сообразно степени вины каждого. Далее. Советую каждому горожанину, что любит императора и является верным чадом Истинной Церкви Владык, постоянно носить алую повязку на правом рукаве, дабы сразу было видно законопослушного подданного империи. На входную дверь вам следует поместить алую диагональную полосу. Мало ли что.
Субпрефект снова откашлялся
— Каждая семья, которая имеет в своем составе любого городского магистрата, должна выдать одного из своих родичей не моложе четырнадцати и не старше двадцати пяти лет — любого пола, прямых родственников главы семьи — окружным властям. Сии родичи городских чиновников послужат в качестве гаранта того, что в ближайшие полгода подобное не повторится. Отныне открытая проповедь так называемого «церковного обновления» и хранение литературы, признанной священной консисторией еретической, будут приравнены к оскорблению святынь и будут караться так же, как карается оскорбление святынь согласно имперским уложениям. Если означенные требования не будут выполнены городскими властями ко второму часу завтрашнего утра, власти округа выполнят их сами. Поверьте, почтенные патриции и бюргеры, вам не понравится то, как мы это сделаем. Вот списки подлежащих аресту подозреваемых в погроме и списки заложников, — офицер связи положил свитки на стол для совещаний. — Я сказал, а вы услышали.
Ар Моррисон повернулся и пошел к выходу из зала городского совета. Его шаги гулко раздавались в повисшей в помещении гнетущей тишине. Оттавио следовал за ним по пятам, держа руку на противовесе скьявоны. За ними к выходу устремились остальные окружные чиновники, присутствовавшие на переговорах.
Ох, не свои мысли излагал сейчас горожанам субпрефект. От всей этой речи прямо-таки несло Вальдштайном. После подобного ультиматума бунт мог бы вспыхнуть сам собой. А если герцог Ландерконинг и прочие дворяне округа, сочувствующие обновленцам, объявили бы себя защитниками горожан от «произвола имперских чиновников», то бунт становил бы попросту неизбежен.
Пора собирать в особняке всех своих, там можно какое-то время держать оборону. Конечно, в окрестностях города квартирует семь тысяч солдат, и это весомый козырь. Но и у дворян есть наемники и ополчение. И у города есть гарнизон, которому платит городской совет. В общем, кризис назревал нешуточный, и Оттавио собирался озаботиться своей безопасностью и безопасностью своих друзей сразу после того, как ар Моррисон его отпустит.
Однако ар Моррисон не торопился отпускать подчиненного. Он заговорил о стягивании в Эвинг наличных сил стражи префектуры из других городов округа, давая понять Оттавио, что лучшим кандидатом на то, чтобы ехать за подмогой, будет именно он. Оттавио не успел ничего ответить. Они с ар Моррисоном вышли из ратуши. Перед выходом, в сопровождении двадцати конных драгун, расположился Секондино ар Стрегон.
— Позвольте мне поговорить с полковником, Джеймс.
— Да-да, конечно. Я так понимаю — это наше сопровождение.
Оттавио подошел к брату.
— Давно не видел тебя, где пропадал?
— Усмирял бунты гарнизонов, сохранивших верность гер Грау. Вернулся в город вчера. И тут, по слухам, ты опять отличился, Оттавио. Дела совсем плохи, раз меня с ребятами определили вам в охрану.
— Ничего, солдаты твоего маршала защитят нас. Восемь тысяч мечей с твоими «Кровавыми копьями» — серьезная сила.
— Вот только… — Секондино понизил голос почти до шепота, — в окрестностях Эвинга сейчас едва наберется тысяча солдат, поддерживающих видимость функционирования наших военных лагерей.
Оттавио присвистнул.
— Вот это новости, братец. И где же остальные?
— Отбыли небольшими отрядами и размещены согласно диспозиции. Тебе бы уехать отсюда.
— Прямо сейчас не могу. Информация не для распространения?
— Только для тебя. Мы должны максимально долго поддерживать видимость собранного здесь ударного кулака. Ну, что, двинулись?
Все окружные чиновники, меж тем, уже покинули ратушу и сгрудились вокруг субпрефекта и понтифика. На них свистели, шикали, бранились собравшиеся перед ратушей бюргеры, которые уже непостижимым образом разузнали об ультиматуме ар Моррисона. Из толпы кто-то метнул камень в сторону собравшихся «окружников».
По знаку полковника драгуны спрыгнули с седел и направили аркебузы на толпу.
Горожане начали разбегаться в панике, опрокидывая и топча друг друга. Площадь довольно быстро очистилась от смутьянов.
Кто-то из чиновников, бравируя, высказался в том смысле, что чернь не так уж и страшна, если ее припугнуть оружием. Однако Оттавио понимал: все это только начало. Толпа могла с таким же успехом наброситься на солдат, и двадцать аркебуз их бы не спасли.
Страх в сердцах пока проигрывал ненависти. Но только пока.
Немного доброго отношения
По дороге к Зеленому дому Оттавио откровенно заявил ар Моррисону, что он не почтовый голубь и никуда из Эвинга сейчас не уедет. Мол, маркиз поручил ему приглядывать за племянницей, и в такое время он просто не имеет право покидать город. Ар Моррисон был страшно недоволен его отказом, но поперек прямого распоряжения маркиза не полез. Они очень сухо распрощались возле Пантеона, и Оттавио поспешил к себе.
В особняке его встретил Хартвин, который выглядел, как пыльным мешком ушибленный хомяк.
— К вам, ворст, ээээ тут, в общем, нууу. Посетитель, вот. В кабинете он. Сидит. Ждет. Вас. Ворст.
Оттавио закатил глаза и прошел в кабинет. Похоже, еще немного Хартвина в помощниках, — и он начнет ходить с закаченными глазами постоянно!
На стуле, возле рабочего стола Хартвина, примостился юноша зим пятнадцати от роду. Его — бывшая когда-то приличной — одежда износилась до последней степени. Сам он был ужасно грязен и изможден. Руки красные, обветренные — очевидно, последствия легкого обморожения. Парень был тощим, как хвощ, видимо, какое-то время голодал. Однако что-то его облике, в том, как он держался, не позволяло причислить его к простым уличным попрошайкам.
Картина маслом «благородный юноша в беде». Малые алландцы.
При появлении Оттавио молодой человек встал и учтиво поклонился.
— Господин Оттавио ар Стрегон? — спросил юноша.
— Собственной персоной. А вы…?
Молодой человек достал из заранее распоротой подкладки своего замызганного камзола увесистый пакет.
— Вы все поймете, когда прочтете это послание, господин ар Стрегон. Мне кажется, так будет проще, особенно если вы признаете почерк.
Парень говорил с заметным акцентом, который был свойственен уроженцам Моравии. Почерк на конверте Оттавио узнал сразу же, сердце вдруг защемило, он грузно сел на стул и слегка подрагивающими руками вскрыл конверт.
Они с Боженой не общались и не переписывались с того самого летнего перелома. Что это ей пришло в голову писать ему после стольких лет молчания?
«Оттавио, мой сердечный друг. Не знаю, вспомните ли вы меня после стольких лет разлуки. Я знаю, что вы живы и служите в Эвинге при имперском окружном суде. Возможно, вы все еще злы на меня за мое предательство. А может, выбросили Божену Ронович из головы, как поступают достойные господа с ошибками молодости.
Я не знаю, как вы отнесетесь к тому, что я собираюсь доверить этому письму. Но у меня все равно нет иного выбора, кроме как написать вам, в надежде, что вы не швырнете мое послание в пламя камина, а прочтете обращенную к вам мольбу женщины, которая когда-то любила вас. Дочитайте мое послание до конца, Оттавио.
Я пишу, что любила вас, и вы вполне можете упрекнуть меня в том, что, если бы это было правдой, я не поступила бы с вами так жестоко. Не разбила бы вам сердце, не вышла бы замуж за друго