Вытащил из нагрудного кармана неизменную сигару. Закурил.
По спальне разнесся аромат сандалового дерева. Маг раздул ноздри, вдыхая родной запах.
— От вашего дыма у меня кружится голова.
— У вас кружится голова от тоски и желания. И оно направлено неизвестно к кому, вот что самое страшное. Отныне вы больны, Мадлен. Мы заразили вас.
О, какие злобные, кривые губы. Улыбка запуталась в изящно подстриженной бороде. Крахмальная манишка, манжеты с запонками; каждая запонка — гранат гессонит из копей близ озера Чад.
— Договаривайте! Вы же не договорили. Не тяните кота за хвост. Я хочу знать свою участь.
— Я упомянул об условии. Верней сказать, об условиях, ибо это ваша работа, Мадлен, поденная работа. И, при условии ее выполнения, вы получаете возможность насыщать утробу своего великанского желания и… жить дальше. Баш на баш! Ничего не попишешь.
Граф расширенными, мечущимися глазами смотрел на них, и по его подбородку и шее текла красная струйка; он безмысленно слизывал ее языком.
— Вы должны будете…
Он замер, выждал паузу, как хороший актер, докуривая сигару, скрученную из листьев сандалового дерева.
Мадлен тоже ждала.
Подыграй ему, подыграй.
Глаза волхва говорили: «Тише. Слушай».
—.. по первому приказу убирать… хм… уби… вать того… тех, кого мы вам прикажем уничтожить. Вы станете машиной уничтожения, Мадлен. Вы уже выросли из детских штанишек авантюристки. Из кружевных, постельных шпионских панталончиков. Вы переросли эти детские забавы. Вы должны выходить на иные, серьезные рубежи. И делать это со вкусом… с шармом… с наслаждением. Опять-таки с наслаждением! Слышите ли!.. Никуда вы от него не денетесь… Но это так, к слову…
Он докурил сигару, бросил окурок в вазу с цветами и понюхал пальцы.
— Ах, чудесный запах, — мечтательно вздохнул он, и взгляд его затуманился: как знать, может, он представлял себе Индию, медленно идущих слонов, погоняемых анкасами, флейтистов со змеями, женщин, закутанных в сари, кланяющихся изваянию лингама. — Сандал. Запах любви. Давайте о главном. Задание на завтра.
Он подобрался, изготовился, как зверь перед прыжком. Его лицо из довольного и вальяжного вмиг стало стальным и жестоким, как у сикха.
— Вот вам с графом два билета на поезд до Перигора. Поедете через неделю. Там будет Праздник Вина. Один из лучших праздников Эроп, граничащий с Великим Карнавалом. Развлечетесь. Отдохнете.
Мадлен непонимающе глядела на барона. Он что, рехнулся? Какой Праздник Вина?! Зачем?! Перигор — красивейшее селенье Эроп, воспетое поэтами, изображенное на тысячах холстов художниками; а вокруг — все виноградники, виноградники, разбитые на холмах над широкой и быстрой рекой, и самые знаменитые виноградари и виноделы Эроп живут там и выращивают лозы, и выделывают вина, что покупают за золотые монеты во всем мире, над которыми трясутся, как над алмазами в десятки, в сотни карат… Что они с графом забыли в Перигоре? Она никуда не поедет с Куто. Между ними все ясно. Все кончено. Ну и что, что ты, дурак барон, подглядел наше объятие близ Нострадам. Это было объятие, похожее на распятие. Я уже больше не могу мучиться; да и он не в силах. Пощади нас.
— Вы не поняли, — как маленькой, настойчиво и терпеливо пояснил барон. — Вы отправитесь в Перигор не просто так. Вы поселитесь с графом в одном из лучших отелей. Я позабочусь об этом. Ванна, душ… бассейн, выложенный малахитом… комнаты с коврами, завтрак в постель… А потом пойдете танцевать на деревенский праздник. На Праздник Вина. Вино польется рекой. Мускат. Кагор. Сен-Венсан. Арманьяк. Клико. Шампань. Сен-Жерар. Изысканнейшие сорта коньяков. Ходите меж рядов. Пробуйте. Дегустируйте. Сколько влезет. Только не переберите. Перебрать вам нельзя ни в коем случае. Нельзя, чтобы руки дрожали. Понятно?
Холодок ужаса прошелся мягкими лапами по ее спине.
— Дальше?
— Итак, наклюкаться нельзя. Запрещено. И поэтому вы покидаете винные ряды и идете плясать. Вы идете плясать на рыночную площадь, прямо в сердце Перигора, и пляшете там до одурения — вместе с крестьянами, с пьяными, с коровами, свиньями, петухами и павлинами, вместе с хорошенькими девушками, и вы, Мадлен, конечно, оказываетесь самой хорошенькой на Празднике, и вам на голову надевают венок из перигорских ирисов. Синие цветы — к вашим синим глазам. Изысканно. Ma parole. Вы поправляете венок. Вам подносят зеркало. Ну… скажем, один человек. Вы его не знаете. Вы смотритесь в зеркало. Видите в нем себя, свою красоту. И за собою, в темноте, сзади, видите в зеркале…
Она чуть не вскрикнула.
Ей показалось — она и вправду увидела кого-то.
—.. человека. Вы запоминаете его лицо. Сразу и навсегда.
— И этого человека я должна буду убить.
— Как вы догадались. Вы уже очень опытный работник, Мадлен.
— Где?
— Самое главное. Слушайте и запоминайте. — Черкасофф занервничал, задергался, как жук на булавке. — Вы не подаете виду. Возвращаетесь с графом в отель. Делаете вид, что укладываетесь спать. Граф весь — нетерпение. Вы вся — предвкушение и нежность. Вы дразните графа: сейчас, милый, погоди, я явлюсь через минуту!.. Вы исчезаете в комнату с малахитовым бассейном. Включаете воду. Вода течет и брызжет, бассейн наполняется водой.
— Горячей?
— Или ледяной. Как хотите. Ad libitum. Купаться вам все равно не придется.
— А что придется?..
— Придется подойти к шкафу, где хранятся мыла, шампуни, мочалки, губки, пемзы, ароматы, парфюмы, духи и пасты. Вы открываете шкаф. Там…
— Оружие.
— Верно. Смит-вессон. Замечательный револьверчик. Дамский вариант. Облегченный. Стенлесс — нержавеющая сталь. Бодигарт-эрвейт. Тридцать восьмого калибра. Пятизарядный. Если вы промахнетесь, у вас будет еще четыре шанса. Но вы не промахнетесь.
— Я не умею стрелять!
— Научитесь. Моя задача и заключается в том, чтобы эта неделя до вашего отъезда зря не пропала. Мы с вами потренируемся.
— Я не хочу… я не держала никогда в руках оружие! Я ненавижу убийство… убивать!
Я никогда…
— Мадлен, забудьте слово «никогда». Это в ваших интересах. Все, что отныне говорю я вам, перестает носить характер благотворительности… или шутки. Мы с вами даже не заключаем контракт. Вы… хотите правду? Жестокую, голую правду, как удар кулаком в лицо? Вы в моих руках. И вы не вырветесь. Я употреблю все усилия, чтобы вы не вырвались.
— Вырвусь!
Она вскочила с кровати. Не успел барон отскочить, как она размахнулась обеими закованными в наручники руками и с силой хлестнула его, сбив с ног. Он упал на пол, сшибив драгоценную японскую фарфоровую вазу, скульптуру пери и полочку с вереницей хрустальных шкатулок, где на красном бархате лежали приманки для Мадлен — женские штучки: костяные гребешки, колье, колечки, перышки для шляпок, крохотные флакончики духов. Духи разбились, пробки пооткрывались, пахучие жидкости залили паркет, разлилось невероятное благовоние, будто люди находились на приеме во дворце шейха либо паши.
Барон обернул к Мадлен лицо, полное ярости. Поднялся с полу. Отряхнул локти, колени.
— И все же я научу вас стрелять. Должен же кто-нибудь когда-нибудь научить вас стрелять.
— Подонок! Лучше выстрели в меня!
Она зажмурилась. Она представила себе, каково это — когда пули попадают в нее: одна в грудь, другая в спину. А если пуля попадет сразу в голову, то боли не будет?.. Глупое утешение. Миг перед небытием ты все равно осознаешь происходящее. И настоящее станет для тебя немыслимым прошедшим именно в тот миг острейшей последней боли, с которой не сравнится по ужасу и бесповоротности ничто на свете.
— А вот это всегда успеется, — злобно скривился барон. — Это уж вы мне не указывайте, что и как я должен делать. Для начала сегодня мы с вами поедем на полигон. Уже рассвело. — Он покосился в окно. Белесый туман умирающей зимы окутывал Пари, его крыши, его мостовые, его спящие карусели, его барки вдоль берегов, на пристанях Зеленоглазой, лениво покачивающиеся на маслено-болотных волнах. — Нам с вами ссориться нельзя, Мадлен. Вы же умная девочка. Вы всегда были умной девочкой. Вы же не хотите болеть… страдать. Вы созданы для радости. Для радостей любви. — Он осклабился. — Дайте руки!
Она протянула руки. Он отстегнул наручники и швырнул их в угол, на осколки разбитой вазы, со звоном.
— Ну, обнимите же меня этими прелестными ручками. Не хотите?.. Как хотите. Воля ваша. Вы не желаете меня?.. Даже обуреваемая невыносимым желанием?.. Героиня. Сведенные к переносице брови вам идут. Вы похожи на древнюю воительницу. Но не хмурьтесь часто, а то появятся морщины. Прекраснейшей кокотке Пари они ни к чему.
Он щелкнул пальцами.
— Охранник, освободите руки графа! Он сейчас не сделает ничего дурного. Кризис миновал. Они оба свыклись уже со своим положением.
— С каким?..
— Мадлен, я всегда ценил ваше любопытство и страсть к уточнениям. С положеньем моих рабов, разумеется. Вы думали, рабство закончилось в незапамятной древности?.. Ха, ха!.. Как заблуждаются люди. Они глупы. Но вы-то умны… не умом, правда, чем-то иным. Вы чувствуете гораздо больше, чем умеете изъяснить языком. Вы понимаете, что человечеству нельзя без рабов. Тот, у кого больше власти, связей, денег, смелости, злости, жестокости, ума, тот и хозяин. Кто послабее — тот раб. Все просто. Итак, до отправления скорого поезда с вокзала Сен-Сезар еще неделя. И я с сегодняшнего утра ваш учитель. Куто, езжайте отдыхать. Охранник вас проводит. У него машина. А мы с Мадлен едем упражняться. И, разлюбезный Шри Гхош…
Мадлен, погляди на мага.
Вон он. В углу. Так и просидел там. Со сложенными в неслышном обряде ладонями. Рубин в чалме играет. Глаза горят. Борода струится козьим руном.
Что молчишь?!
Где твое спасение?!
Волхв выпрямился. Охватил взором комнату. Лежащих, сидящих, стоящих в ней людей. Мадлен жадно смотрела на него.
— Спасибо вам, Шри Гхош! Девушка чувствует себя так, как я того и желал. Как и заказано было. Вы высвободили ее подсознание. Вы нажали на нужный рычаг. Теперь она целиком моя. Вы можете идти, вы вознаграждены.