Они, растворяясь, горят, не горя, –
Своя в них таится заря,
И в этой живой, потаенной заре
На спящем цветочном ковре
Стоит изваянье из пены морской
И белую скрипку рукой
К плечу поднимает… Деревья кругом
Следят за недвижным смычком…
Но музыка, музыка, – где же она?
Ее создала тишина,
Неслышная гамма жемчужных тонов,
Струящихся вдоль берегов.
Вся белая ночь этой гаммой звучит…
Пусть белая скрипка молчит…
Воспоминанья говорят со мной,
Откликнуться спешат ежеминутно.
Их, как ладьи, гонимые волной,
Ко мне приводит ветерок попутный.
Воспоминанье – парус и крыло,
Вернувшаяся в гавань жизнь вторая,
Оно со мною рядом прилегло,
Когда засну, уснет, не умирая.
Оно поет, а музыка чиста,
Нигде не заглушённая упреком.
Чужая и своя неправота
Явились в нем спасительным уроком.
Приблизилась прощальная пора
И, может быть, недолго жить осталось.
Теперь я вижу, как зерно Добра
Лежало в том, что только злом казалось.
Как шелуху отбросив, прорасти
Зерно умело солнечно и просто,
Когда я шла по новому пути,
Внимательно прислушиваясь к росту.
Помолитесь обо мне святым,
Тихим Саввам, Титам, Иоаннам,
Босоногим, добрым и простым…
Помолитесь также безымянным,
Как лесные листья, что, шурша,
Осыпаясь, падают… И самым
Одиноким, скромным, чья душа
Странствует по уцелевшим храмам.
И огромным, грозным, что от бед
Монастырские хранят ворота,
И забытым, для которых нет
Ни лампад, ни свечек, ни киота…
И таким, что в ночь ушли, как дым, –
Нашим воинам, в полях упавшим…
Помолитесь обо мне святым,
Стороне Российской просиявшим.
Растворил я недавно окно… Под окном,
Сжимая кольцом, обнимая мой дом,
Весенние воды, в печали глубинной,
Навстречу Закону летели с повинной.
О нет, ни за что, никогда, никогда
Не вышла бы, русло покинув, вода,
Не стала бы мчаться, метаться по ниве,
Ища оправданья в весеннем разливе!
Мы – дикие волны, мы тащим с собой,
Сквозь глину и слякоть, цветок голубой,
Зеленую ветку и корни куста,
И мертвого вслед им кидаем кота…
И вот, изумрудный, возлюбленный луг,
Промокший и серый, темнеет вокруг –
Мечта молодая, которой мы жили,
Хотели обнять и, обняв, задушили…
Мы разочарованы сами в себе,
В ничем не насыщенной нашей судьбе,
Закона не выполнив, дела не сделав,
Мы слепо достигнем последних пределов
И, хлынув обратно, дойдем до русла…
И щепки на гребнях, и в сердце – зола…
Мы горький удел пораженных познали,
Теряли навек, прежде чем обретали…
И тяжко устали
О, даждь нам. Творец,
Увидеть спокойную зыбь, наконец,
Услышать безбурное наше журчанье,
Любуясь травой, растворяясь в молчаньи
Закатного часа, когда над рекой,
Как после обедни, великий покой…
Низвергнут Зверь… и, как бессильный пленник,
К моим ногам упал, сраженный, ниц:
Пустая догма и слепой священник
Бегут во мрак, не поднимая лиц…
Но ОН стоит и рук могучим взмахом
Поддерживает в небе звездный ход.
Он был – мой сын, рожденный древним страхом.
Теперь – мое рожденье и восход…
Весь небосвод дохнул в лицо мне разом,
Единым словом – Логос, и в ответ,
Сквозь вихри солнц и плавный ток планет
Мои уста ему сказали – Разум…
«Отец?!» – ОН думал, я ответил – брат!
И эхо повторило нас стократ.
Мы копья подняли, глаз в глаз, сурово,
И каждый в жизнь пошел путем другого.
Так должен сделать ты, о человек:
Лицом к лицу встречая Господина,
Стой на своем, как горная лавина,
Ногами в твердь, не опуская век,
Стой на своем, отца не видя в брате,
Не сгорбив рабски перед ним плеча
И руки уложив на рукояти
Высокого, двугранного меча!
Его лицо бледнеющее стынет
Среди подушек… Безглагольный лик,
Отбросив жизнь, сейчас ее покинет,
И время безразлично опрокинет
Всё, что он знал о ней, назад, в родник.
О, кто поймет в холодный час конца,
Что из земных бесчисленных узоров,
Глубин, высот, потоков и просторов
Изваяны черты его лица?
Всё то, что целиком отражено
В погасшей маске, нежно-беззащитной,
Еще зовет, еще не смущено,
Еще живет в рассеянности слитной.
Но плавно отдаляясь навсегда,
В последней тишине безмолвно лежа,
Его лицо открытое похоже
На сердце обнаженное плода.
И медленно, как будто с сожаленьем,
Легчайший воздух льется с высоты,
И на лету пугливые черты
Едва задев, туманит первым тленьем.
Предок – его названье.
Где и когда возник
Корень? Основа зданья?
Скрытый в веках родник?
Каски сражений… Хор
Звонких рогов охоты…
Всплески семейных ссор…
Братья… Мужья… Заботы…
Тише… Святей… Беспутней…
Женщины, словно лютни…
Цепкие, переплелись
Ветви от дней без срока.
Ветку одну бы ввысь,
Вольную, одиноко!
Скольким дано сломиться!
Эти падут и те,
Чтобы одной пробиться
К солнечной высоте.
Чтобы, оставшись сирой,
Корни отбросив, ветвь
Легкой взлетела лирой
И начала звенеть…
Испокон веков считали древней…
Крепкая, она всегда жила.
Проходила тою же деревней
Каждый день.
Иной закон числа
Применили к ней и, в страшной смете.
Стали дни равнять шагам столетий,
Как деревьев возраст…
Но она
Всё на том же месте, вечерами,
Возвышалась над судьбой земель,
Спалена, источена годами,
Черная, прямая цитадель.
Вкруг нее, то буйно, то устало,
Бились, трепеща, крича не в лад,
Все слова, что в мире раскидала,
Разметала, не приняв назад.
А другие, заглянув ей в очи,
Тихой стаей замолчавших птиц
Забивались в глубь ее глазниц,
Полных тени и готовых к Ночи.
В ЗЕРКАЛЕ ПИСЕМ [7](1968-1980 гг.)
Мария Вега! Окликаю
Вас, как высокую звезду!
Да, Вы – звезда, да, Вы – такая,
И я Вас на земле найду.
19 февраля 1968 Берн
Дорогая Светлана Львовна!
Как только я получила Ваше письмо и книжку с фото, я в них ушла целиком и провела с ними несколько замечательных дней…
Ваше прекрасное стихотворение, посвященное мне, меня и растрогало, и обрадовало. Это такой горячий, искренний и родной отклик из Отчего Дома, на целую длинную жизнь вдали от него, что ощущенье раскрытой двери, в которую входишь, вернувшись из скитаний, меня теперь не покидает. Наш общий Отчий Дом подал мне знак через Вас: в Вашем лице сама Родина заговорила со мною, с пониманием, утешеньем, надеждой и дружбой. Мне очень тепло от Ваших стихов, от письма, от того, что Ваша карточка стоит передо мною. Конечно, если попаду в Москву, непременно к Вам явлюсь, и как всё будет по-настоящему, породному, по-дружески, от Вас ко мне и от меня к Вам!
Что касается книжки, – мы с мужем не раз перечитывали ее, и врозь, и вместе, отметив, прежде всего, тот благородный ход чистого стиха, который всё дальше и дальше уходит из русской поэзии. У тех, кто его еще кое-как поддерживает, он звучит сухо и скучно, чаще всего в разлад с мыслью и образом. В Вас чрезвычайно ценна гармония формы с музыкальностью, образом и мыслью, и та краткая, легкая точность, с которой стих ложится на бумагу…
Очень прошу Вас, дорогая Светлана Львовна, не порывать установившегося контакта и посылать мне стихи. Ведь это – живая вода!
Мы «едем» в Москву не первый год и никак не можем доехать. Однако этот год сильно просветлел и, кажется, будут устранены несносные и нелепые препятствия к нашей поездке.
Желаю Вам всего, всего доброго и еще раз огромное спасибо!
Ваша Мария Вега (Ланг)
2.
10 апреля 1968
Дорогая Светлана Львовна!