– А вы сами Карацупу, тетя Дина, видели?
– А как же! Он к нам в отряд много раз приезжал. И перед смертью был. Уже седой, как лунь, полковник, Герой Советского Союза. Простой, очень приветливый. Настоящий погранец! У меня даже снимок есть – он мой борщ прямо из котла пробует. Вид – довольный, – значит, борщ ему понравился, – в голосе тети Дины появились бархатные нотки. – А мужик мой, старшина Иванов, подарок ему сделал – изготовил винтовочку размером в ладонь, которая стреляет крохотными патронами и приладил к ней оптический прицел. Карацупа был очень тронут этим подарком. Даже расчувствовался, – тетя Дина умолкла и встревоженно глянула в окно, она словно бы забыла, о чем только что говорила.
В серых косматых хвостах пурги появились небольшие светлые всплески, словно бы в воздушном течении играла рыба, потом промелькнуло несколько цветных, розовых, похожих на отсветы зари пятен, ветер немного поубавил свою прыть, через несколько мгновений, бормоча что-то недовольно, стих почти совсем. Он словно бы стыдился своего куража – неправ, мол, был, – нырнул в ближайший сугроб, оттуда переполз под большую ель и укрылся широкими лапами.
– Неужто пурга отдохнуть решила? – неверяще проговорила тетя Дина и перекрестила серое ночное пространство. – Давай, давай, поспи, милая, – потерла пальцами виски. – О чем я только что талдычила?
– О Карацупе, – напомнила Лена.
– Да-да, о Никите Федоровиче, – тетя Дина помяла пальцами затылок и пробормотала неожиданно жалобно: – И когда же они вернутся? А, Ленок?
Лена шмыгнула носом, не удержалась: детская привычка проступила в ней из прошлого.
– Если бы я ведала, тетя Дина… Я и сама волнуюсь, – знающим тоном произнесла она, словно бы Саша Коряков уже стал для нее самым дорогим на этом свете человеком…
1 января. Контрольно-следовая полоса. 4 час. 10 мин. ночи
Удачливого Ли благополучно вытащили из колодца наружу, уложили на снегу. Найда, увидев чужого человека, грозно зарычала. Лебеденко, выговорив ей что-то невнятно, отодвинул в сторону и, заголив нарушителю запястье, начал щупать пульс.
Усталый Коряков подцепил пальцами немного снега, кинул себе в лицо, растер. Холодная жесткая пороша, рассыпающаяся, как крупа, немного привела его в чувство.
– Ну что, есть жизнь в бездыханном теле? – спросил он.
Лебеденко мотнул головой, требуя тишины, хотя какая могла быть тишина в скрипе деревьев и в бормотании пространства? Лицо у контрактника замерло. Затем он ожил, положил руку нарушителя в снег.
– Ну как?
– Пульс есть. Только очень слабый. Совсем не чувствуется.
– Живой, значит?
– Живой.
– Это самое главное. Все остальное нарастет. Мясо на кости, жир – на пузо. У тебя рация как, по-прежнему не работает?
– Только что проверял. Кроме свиста и визга – ничего.
– Сигнальные патроны есть?
– Есть.
– Красные?
– Целых три штуки.
– Запускай первый. Может, ребята нас увидят? А этого деятеля… Надо к врачу, иначе он скапустится.
Перед лицом лейтенанта громко ударил выстрел, и в серые утихающие космы ночи ушел алый светящиеся заряд, окрасил макушки ближайших деревьев в розовый цвет, угас.
– Толку никакого, – просипел Коряков, – видимость – ноль.
– Вот погодка! – Лебеденко выругался.
– Придется тащить этого деятеля самим на заставу. Никто не поможет.
– Дадим еще одну ракету, товарищ лейтенант?
– За-пус-кай!
Хлопнул второй выстрел, в уплотненное, забитое снегом пространство всадилась вторая ракета, также красная, раздвинула тяжелый воздух и угасла.
– Бесполезно, – лейтенант устало вздохнул. – С дежурной соединиться не пробовал?
– Пробовал. Дохлый номер. До часа ночи связь была, слабенькая, а сейчас… Ни слабенькой, ни… никакой, в общем.
– Приблизимся к зданию заставы – будет связь, в зону действия войдем.
Они подхватили Удачливого Ли с двух сторон под руки, один с одной стороны, второй с другой, и поволокли к заставе.
Ветер ожил, сыпанул за воротники по пригоршне снега, придавил к земле Найду. Коряков не выдержал, выругался, нагнул голову, впрягаясь в ношу – идти было далеко…
Если повезет, то они могут встретить одну из «шишиг», которые привозили их сюда, хотя вряд ли – оставлять в контрольной зоне машины не положено… Но, с другой стороны, – а вдруг?
Вдруг у кого-нибудь из шоферов на плечах окажется не тыква, призванная исполнять инструкции, а голова, и водила, видя, что творится, для подстраховки застрянет в зоне контрольно-следовой полосы? А?
Еще раз вряд ли.
А до заставы так далеко…
– Может, его взвалить на плечи и тащить на плечах? – прохрипел Лебеденко.
– Обойдется. Не барин, – Коряков протестующе мотнул головой. – Чтобы потом болтал где-нибудь в Японии или на Окинаве, что ездил верхом на русских пограничниках?
– Да он вроде бы не японец. Не похож, товарищ лейтенант.
– Все они одинаковые, друг на дружку смахивают, будто одним папой сделаны.
– Пальцем они сделаны, товарищ лейтенант, а не папой, раз границу нарушают…
– Может, это и так, а может, и нет…
1 января. Станция Гродеково. 4 час. 10 мин. ночи
Ветер силу свою все-таки не потерял, скорее наоборот – старался сделаться яростнее, беспощаднее, он взметывался вверх, скручивал там снег в тугие жесткие простыни и сковыривал с верхотуры хвосты, швырял их вниз, тяжелые, как бревна, придавливал все живое, что попадалось ему внизу. Впрочем, внизу ничего живого не было. Ничего и никого, кроме Верникова.
Забравшись в очередной раз на высокую полку, будто леший в бане, ветер взвыл привычно, захохотал, словно бы издевался над человеком, лежавшим внизу, на снегу, а потом неожиданно умолк, словно бы с ним произошло нечто такое, чему и объяснения нет – то ли костью мамонта подавился, то ли бревно ни с того ни с сего проглотил.
Сделалось тихо. Так тихо, что Верников услышал в собственных ушах неясный звон.
Он не верил в то, что слышал, не верил в неожиданную тишину – вспомнил, что перед всяким боем, например, ничего нет страшнее тишины, такая тишина выматывает из солдата все жилы, и всякого крепкого человека, если тот не будет сопротивляться, обязательно перемелет, будто в мясорубке и превратит в тряпку. Несколько минут Верников лежал, не шевелясь, задерживая в себе дыхание… потом отпустил березовый обломок и ощутил страх: а вдруг сейчас налетит ветер и возьмется за старое?
Ветер молчал, не дергался, не теребил человека. Неужто, все осталось позади? Верников всосал в себя воздух, замер: не прервется ли тишина? Нет, не прервалась. Было тихо. Верников перевернулся на живот и вновь ухватился одной рукой за березовый обломок. Потом подтянул к обломку вторую руку, также уцепился.
Было по-прежнему тихо, только по сугробам, шурша противно, ползла неторопливая, словно бы только что проснулась, поземка. И это – после пурги, после светопреставления, что было тут?
Некоторое время Верников крепко держался за обломок ствола, боясь оторваться от него, потом разжал пальцы на одной руке, подержал некоторое время на весу ладонь, затем отпустил вторую руку… Он не верил в то, что ветер сдох… И все-таки сдох, не стало его, унесся неведомо куда.
Верников стер с глаз радостные слезы – наконец-то от него отстала эта нечистая сила, наконец-то… Продолжая держаться за березовый обломок, он приподнялся на снегу, огляделся.
Сделалось светлее. Снежный заряд, похоже, унесся в Китай.
– Вот те, бабушка, и Рождество с Новым годом, – шепотом проговорил Верников и на четвереньках, поспешно, боясь, что заряд вернется, переместился к ближайшему дому, где располагалась контора, поставляющая в поселок чистую воду. Верников иногда заходил сюда, качал права – у него из крана регулярно текла ржавая вода. В конторе к упрекам ветерана привыкли и дело поправляли – рыжая, пахнущая мазутом вода переставала течь, вместо нее вытекала вода белесая, с городской мутью…
Верников прикинул, как ему двигаться к дому, каким маршрутом – напрямую, через сугробы или в обход, по тротуару?
Промахиваться не следовало: вернется ветер – опять может потащить. Верников выругался, стер с глаз слезы, затем, задержав в себе дыхание и набравшись решимости, заваливаясь то в одну сторону, то в другую, оступаясь, побежал к тротуару, к сереющим впереди жилым домам, среди которых находился и его дом.
Снег визжал под ногами оглушающе резко, был тверд, как асфальт, – подошвы не продавливались, скользили по поверхности, и это рождало у Верникова неприятные мысли: а что если вся земля покроется твердой непробиваемой кольчугой? Верников споткнулся, хлопнул впустую ртом, захватывая на ходу воздух, ничего не захватил и полетел в снег. Ткнулся в него теменем и чуть голову себе не свернул.
– Ну, блин!
Дом его находился уже очень недалеко, но идти до него, как он понял, было далеко…
1 января. Застава № 12. 4 час. 20 мин. ночи
На автомобильной стоянке заревел мотор «шишиги». В комнату, где была накрыта елка, заглянула дежурная по связи ефрейтор Керосинова, усталая, с покрасневшими от напряжения глазами. Пятнистая форма сидела на ней изящно, как на манекенщице. Тетя Дина глянула на Олю и привстала на стуле.
– Ну?
– Взяли нарушителя… Лейтенант наш отличился.
– Где взяли?
– В снежном колодце, туда провалился.
Тетя Дина покосилась на Лену, на лице ее возникла довольная улыбка.
– Поздравляю тебя, Ленок! Твой отличился.
– А откуда нарушитель, если не секрет?
– Не секрет. Похож на японца.
– Вряд ли, – сделав знающее лицо, засомневалась тетя Дина, – чего японцам тут делать?
– Что слышала, тетя Дина, то и говорю. В штабе отряда разберутся, кто он, японец или высокопоставленный папуас.
«Шишига» прогрохотала мотором под самым окном канцелярии, черкнула яркими электрическими лучами по стеклам, ослепила на мгновение людей.
– За нарушителем поехали? – спросила тетя Дина, демонстративно протерев глаза.