Мальчишки мигом очутились на дороге и завели потасовку. Они бросались друг на друга, размахивали кулаками, падали в снег. Шурка истошно вопил, вырывался от приятелей, отбегал в сторону и все ближе продвигался к мосту. Наконец он подбежал к одному из полицаев и схватил его за полу шинели.
— Дяденька Семенов! — плачущим голосом закричал он. — Чего они наших бьют, городских! Понаехали невесть откуда.
— Жулик ты, жулик! — входя в игру, пронзительно надрывался Витол. — Шпана базарная!
— Зачем у нас хлеб украл? — подхватил Родька.
Шурка спрятался за спину полицая.
— Дяденька Семенов, врут они, врут. Я им за хлеб табак отдал. Две пачки.
— Все равно отнимем! — Родька с Витолом оторвали Шурку от Семенова и повалили на дорогу.
Потасовка началась у ног полицаев. Мальчишки катались по снегу, сплетались в клубок, награждали друг друга тумаками. Шурка замысловато ругался, вырывался, вскакивал, умоляя Семенова защитить его, и вновь кидался в драку.
У моста начали собираться прохожие.
— А ну, прекрати мордобой! — вышел из себя тучный, плосколицый Семенов, пиная сапогом в живой клубок. — Эй, Петраков! Чего смотришь?
Полицаи, ухватив мальчишек за шиворот, поставили их на ноги.
— Где хлеб? Где табак? Показывайте! — потребовал Семенов у ребят.
Родька с Витолом, крича, как галчата, вновь наперебой принялись жаловаться на Шурку, а тот, хныча и размазывая по щекам кровь из разбитого носа, скосил глаза и поискал подводу с дровами. И невольно ухмыльнулся. Подвода уже миновала мост и поднималась наизволок, к монастырю.
— Сами вы шпана, жулики! — весело заорал Шурка и снова кинулся на ребят.
— Забрать их! Обыскать! — распорядился Семенов и прикрикнул на собравшихся зевак, чтобы те расходились.
Полицаи затолкали мальчишек в дощатую будку.
Но обыск ничего не дал: у ребят не нашли ни хлеба, ни табака. Получив от полицаев по хорошей затрещине, они побежали догонять подводу.
— А я уж думала, отправят вас куда-нибудь, — встретила их перепуганная Таня. — Крепко досталось?
— Да нет, — фыркнул Шурка. — По затрещине на брата.
Таня с ребятами сгрузили дрова около кухни, а мешки с солью втащили в подвал и закидали тряпьем.
На новом месте
К концу месяца Ефросинья Тихоновна получила предписание из городской управы освободить помещение для воинской части.
Ефросинья Тихоновна бросилась было в управу, разыскала Преловского, но тот только замахал на нее руками: приказ есть приказ, и он должен быть выполнен немед- ленно. И пусть самостийно возникший детдом размещает детей где угодно и не рассчитывает на помощь управы.
А наутро приехали на грузовике солдаты и по-хозяйски заняли помещение. Детские кровати, постели, тумбочки, все оборудование столовой и кухни было вытащено на улицу.
Воспитатели долго ломали голову, где же теперь расселить ребят? Виктор и Барсуков посоветовали Тане разместить детдом на окраине города, в совхозе «Городище».
Воспитатели осмотрели совхозную усадьбу и решили ее занять. Другого выхода у них все равно не было.
В полдень длинная вереница детдомовцев потянулась из монастыря на окраину города, перенося на руках свой скудный скарб. Потом Шурка с разрешения Барсукова пригнал Жужелицу, запряженную в сани, и на них погрузили тяжелые вещи.
С переездом в совхоз работы детдомовцам прибавилось. Под жилье пришлось приспособить старую бревенчатую школу. Классы утеплили, поставили в них кирпичные печи-самоделки, застеклили разбитые окна или забили их досками и фанерой.
В совхозе было много старых сараев и амбаров, да и лес находился рядом — и детдомовцы не испытывали недостатка в топливе. А главное — немцы редко заглядывали в совхоз, и ребята здесь чувствовали себя куда свободнее.
Приближался Новый год. Таня и Ефросинья Тихоновна решили порадовать детей: устроить елку.
Девочки принялись клеить из цветной бумаги гирлянды, раскрашивать еловые шишки. Дед Силантий, побывав на базаре, выменял на соль немного грецких орехов и леденцовых петушков на палочках. Потом Шурка с Родькой забрались в дровяной сарай и принялись мастерить из осиновых чурок игрушки.
Эта затея возникла у Родьки, отец которого слыл в деревне искусным резчиком по дереву.
За работой ребята разговорились о событиях в городе. Позавчера сгорел льнозавод, в офицерский клуб кто-то подбросил мину, и она разнесла половину здания, третьего дня на окраине слышали перестрелку.
— А ничего, дают им жару-пару! — ухмыльнулся Шурка.
— И кто это орудует? — вслух подумал Родька. — То ли партизаны, то ли подпольщики?
Потом ребята вспомнили про Виктора. Куда он исчез? Вот уже больше недели не показывается в детдоме и не дает им никаких заданий.
— А давай чего-нибудь сами придумаем! — шепнул Родька. — Насолим фрицам к Новому году.
— Ну, ну, — остановил его Шурка. — Сказано же: никакой отсебятины. Слушать команду.
Не успел Родька ничего ответить, как скрипнули ворота, и в сарай кто-то вошел.
— Ты что? — послышался встревоженный голос Тани.
— Здесь никого? — Ребята узнали голос Виктора.
— Да одни мы, одни, — успокоила Таня. — Случилось что-нибудь?
— Случилось... Васю Погребова схватили, — вполголоса сообщил Виктор.
— Когда, где? — прошептала Таня.
— Только что... Около станции. — И Виктор сбивчиво рассказал. На железной дороге партизаны уничтожили все водокачки. Уцелела только одна — на городской станции. И вот он получил из отряда приказ: уничтожить водокачку. Партизаны изготовили специальную толовую шашку и переправили ее Виктору. Осталось подбросить эту шашку в кучу угля около водокачки.
Дважды подпольщики пытались подобраться к водокачке, но ничего не получалось: часовые охраняли ее и днем и ночью. Сегодня они с Васей Погребовым сделали еще одну попытку и почти уже отвлекли часового, но тут патруль задержал Васю. Виктору едва удалось улизнуть.
— Что же теперь с Васей будет? — спросила Таня.
— Кто знает... Может, и выпустят: улик ведь против него никаких...
Виктор замолчал, потом достал из корзины, прикрытой сеном, увесистый кусок антрацита.
— Эту штуку я пока у тебя оставлю.
— Уголь? — удивилась Таня. — А я думала, мина какая.
— Она и есть. Толовая шашка вделана кусок антрацита. Штука серьезная. Ты спрятать можешь?
Таня бережно уложила кусок антрацит в угол сарая и забросала дровами.
— А что с ней дальше будет?
— Думаю, все же поднести фрицам это подарочек к Новому году, — помолчав, сказал Виктор. — Правда, нелегко это. Вот если бы из твоих мальчишек кто помог...
— Послать ребят с такой штукой? — Таня испугалась. — А если схватят... Лучше я сама с тобой пойду.
— Тебе нельзя. — Виктор покачал головой. — Ты при своем деле, при детях...
— Да что я, трусиха какая?.. От всего меня прячете. Сказала, пойду — и пойду.
— Ладно, — заколебался Виктор. — Я подумаю... А завтра решим.
Они вышли из сарая. Шурка с Родькой долго не могли выговорить ни слова.
— Она пойдет с Виктором, — наконец выговорил Шурка. — Пойдет... Я ее знаю...
— А ты слышал, что Первухин сказал? — заметил Родька. — Мы ему помочь можем.
Шурка возбужденно взглянул на приятеля.
— А что! Мы на станции все ходы-выходы знаем. Давай скажем Виктору, пусть берет нас с собой.
Родька покачал головой.
— Не возьмет. И Таня не пустит. Давай лучше сделаем все сами, без Тани и Виктора. Где толовая шашка лежит, мы знаем. Утром заберем ее и двинем на станцию. Будто за углем.
«Новогодний подарок»
В эту ночь Шурка с Родькой улеглись на одну койку и долго не могли заснуть, обдумывая план на завтрашний день.
Хотя они и знали на станции все ходы и выходы, но пробраться к водокачке было не так легко.
— А если живность какую на полотно выпустить? — шепнул Родька. — Помнишь, как часовые за поросенком гонялись, когда он у какой-то тетки из корзины вырвался?
— Откуда у нас живность? — вздохнул Шурка.
— А коза? — осенило вдруг Родьку.
— Чтоб малышей без молока оставить?
— Так она не доится. Ее продавать хотят.
На следующее утро ребята осторожно вывели козу из сарайчика и направились к станции.
Шурка нес в корзине «новогодний подарочек», притрусив его сеном, а Родька тянул упрямую козу за веревку.
У железнодорожного переезда мальчишек остановил полицай и спросил, куда он ведут козу.
— А на базар, — бойко ответил Родька. — Знаете, какая она... Жрет мало, а молоком хоть залейся. Может, вы купите?
Полицай брезгливо покосился на тощую козу:
— Давай, шаромыги, проваливай!
Отойдя от полицая, ребята свернули в сторону и малолюдными переулками пробрались к станции. Недалеко от нее высилась кирпичная водокачка. От улицы ее отделяла серая железобетонная ограда, вернее, ее остатки. Вся она была в проломах, дырах и трещинах. Мальчишки с козой перелезли через один из проломов и, затаившись между штабелями старых шпал, осмотрелись.
До водокачки оставалось еще шагов двести. В нижней ее части помещалась кочегарка, у входа лежала груда угля, тускло блестели куски антрацита. В эту кучу и надо было подбросить «новогодний подарочек». Вокруг водокачки, как лошадь на привязи, расхаживал часовой. Он пританцовывал, постукивал от холода ногой об ногу.
— Ага, прихватывает! — ухмыльнулся Шурка и кивнул приятелю. — Ну что ж, начнем... Как договорились...
Родька достал из кармана ломоть хлеба — свою и Шуркину порцию к завтраку, дал козе немного откусить и, помахивая хлебом перед мордой козы, полез под вагон.
Соблазненная хлебом, коза охотно последовала за мальчишкой. Они подлезли под один состав, под другой, еще под один... А позади двигался Шурка с корзиной в руках и подталкивал козу.
Но вот составы кончились, впереди свободные рельсы, меж ними водокачка, и часовой около нее. Родька вытолкнул козу из-под вагона, с силой ударил ее кулаком в зад, и бедное животное, жалобно заблеяв, метнулось в сторону водокачки.