«Меня это будет преследовать в кошмарах», — хрипло прошептал Хильер.
«Держи себя в руках — во имя науки!» — приказала ему Альтея.
Танцовщицы продвигались бочком вокруг костра, сначала выставляя вперед согнутую правую ногу, одновременно выпятив обширную правую ягодицу и опустив правое плечо, после чего та же последовательность движений начиналась с левой ноги.
Танец закончился — женщины пошли пить пиво. Музыка становилась громче и выразительнее. Один за другим к костру подходили танцоры-мужчины, сперва пинком выбрасывая ногу вперед, потом назад, а затем, подбоченившись и потряхивая плечами, совершая несколько странных извивающихся движений торсом; сделав длинный прыжок, танцор повторял эти па, начиная с другой ноги. Наконец мужчины тоже пошли пить пиво и похваляться прыжками. Снова заиграла музыка — атлеты племени вонго стали исполнять новый танец, выделывая всевозможные курбеты каждый по-своему, придумывая впечатляющие сочетания пинков, прыжков и акробатических трюков и торжествующе вскрикивая по завершении особо затруднительных упражнений. Утомившись всласть, тяжело дыша и опустив плечи, они отправились продолжать попойку. Но этим дело не кончилось. Уже через несколько минут мужчины вернулись на озаренную костром площадку и занялись исполнением любопытного ритуала — так называемого «хамствования».[4] Поначалу они стояли, пьяные, пошатываясь и хватаясь друг за друга, чтобы удержаться на ногах, глядя в небо и тыкая пальцами в созвездия, заслуживавшие особых унижений. Затем, один за другим, они стали грозить небу кулаками, выкрикивая издевательские оскорбления в адрес далеких обидчиков: «Давайте, прилетайте, чисто вымытые крысы — слюнтяи, потребители мыла! Мы здесь, мы плевать на вас хотели! Мы сожрем вас с потрохами! Прилетайте, привозите толстобрюхих офицеров в униформах, мы их выкупаем на славу! Мы им устроим такую головомойку, какой они не видели в своих мерзких банях! Кто вас боится? Ха-ха! Да никто вас не боится! Мы бросаем вызов всей вашей паршивой Галактике!»
Словно в ответ на похвальбы цыган, в небе сверкнула молния — разразился внезапный ливень. Каркая от досады и бешено ругаясь, вонго бросились под прикрытие фургонов. На площадке у шипящего под дождем костра остались только супруги Фаты, тут же воспользовавшиеся возможностью добежать до аэромобиля. Они вернулись в Сронк, довольные проделанной за ночь работой.
С утра супруги прогулялись по местному базару, где Альтея купила пару необычных канделябров, чтобы пополнить свою коллекцию. Они не нашли никаких любопытных музыкальных инструментов, но им сообщили, что в ярмарочном поселке Латуз, в ста шестидесяти километрах к югу от Сронка, под рыночными прилавками часто можно было найти всевозможные цыганские инструменты — и новые, и старинные. Никто не интересовался этим барахлом; как правило, его можно было купить за бесценок, но в Фатах сразу распознали бы инопланетян, в связи с чем цены могли мгновенно вырасти.
На следующий день Фаты вылетели на юг, скользя над дорогой, тянувшейся вдоль Ворожских холмов — к востоку простиралась степь.
Пролетев примерно треть пути на юг от Сронка, супруги заметили пренеприятнейшую сцену. У обочины четверо крепких деревенских парней, вооруженных дубинками, методично забивали насмерть какое-то существо, корчившееся в пыли у них под ногами. Несмотря на кровоточащие ушибы и переломы, существо отчаянно пыталось защищаться с отвагой, по мнению Фатов, выходившей за рамки повседневности и свидетельствовавшей о благородстве духа.
Как бы то ни было, Хильер и Альтея приземлились на дороге, выскочили из машины и отогнали юных садистов от обессилевшей жертвы, на поверку оказавшейся темноволосым мальчуганом пяти или шести лет от роду, исхудавшим до костей и одетым в рваные лохмотья.
Деревенские парни стояли поодаль, презрительно поглядывая на чужаков. Старший пояснил, что их одичавшая жертва была не лучше степного зверя — если оставить его в живых, он вырастет разбойником или огородным вором. Здравый смысл диктовал необходимость уничтожения таких паразитов при первой возможности, каковая представилась в данном случае — в связи с чем, если бы господа приезжие соизволили наконец отойти, начинающие блюстители порядка могли бы продолжить свой общественно полезный труд.
Супруги Фаты устроили искренне удивленным подросткам разнос, после чего с величайшей осторожностью погрузили избитого ребенка в машину, что вызвало у деревенщины недоумение, смешанное с озлоблением. Впоследствии они рассказывали родителям о необъяснимом поведении идиотов в смешной одежде — судя по выговору, конечно же, инопланетян.
Фаты отвезли почти потерявшую сознание жертву в клинику Сронка, где доктора Солек и Фексель, местные врачи-резиденты, поддерживали в мальчике грозившую погаснуть искру жизни, пока его состояние не стабилизировалось; смертельного исхода опасаться больше не приходилось.
Врачи отошли от операционного стола с осунувшимися лицами, устало опустив плечи — удовлетворенные, однако, своим успехом.
«Тяжелый случай! — сказал Солек. — Сначала я думал, что мы его потеряем».
«Следует отдать ему должное, — отозвался Фексель. — Он явно не хотел умирать».
Врачи смотрели на неподвижного пациента. «Если не обращать внимание на кровоподтеки и повязки, у него довольно приятная внешность, — заметил Солек. — Почему бы кто-то бросил такого ребенка на произвол судьбы?»
Фексель внимательно изучил руки и зубы мальчика, прощупал ему горло: «Я сказал бы, что ему лет шесть. Скорее всего, он родился не на этой планете, причем его родители, вероятно, относятся к высшему сословию».
Мальчик спал. Солек и Фексель удалились, чтобы отдохнуть, оставив в палате дежурную медсестру.
Мальчик спал долго, понемногу набирая силы. В его уме мало-помалу соединялись разрозненные обрывки памяти. Он начал метаться; заглянув ему в лицо, медсестра испугалась и немедленно вызвала врачей. Поспешно прибывшие Солек и Фексель увидели, что пациент пытается избавиться от сдерживающих его устройств. Лежа с закрытыми глазами, он шипел и тяжело дышал — его умственные процессы быстро восстанавливались. Обрывки воспоминаний нанизывались в цепочки. Синаптические узлы перестраивались, цепочки становились блоками. Память воспроизвела взрыв образов, невыносимо ужасных. Мальчик стал биться в истерике, его изломанное тело трещало и пищало в судорогах. Солек и Фексель ошеломленно отшатнулись, но их замешательство было недолгим. Сбросив оцепенение, врачи ввели успокоительное средство.
Мальчик почти мгновенно расслабился и тихо лежал с закрытыми глазами. Солек и Фексель наблюдали за ним с сомнением. Уснул ли он? Прошло шесть часов, врачи успели отдохнуть. Вернувшись в клинику, они осторожно сделали пациенту инъекцию, прекращавшую действие седативного препарата. Несколько секунд все было хорошо, после чего у мальчика снова начался яростный приступ. Жилы у него на шее натянулись, как веревки, глаза выпучились от напряжения. Постепенно, однако, конвульсии ослабевали — подобно движению стрелки останавливающихся часов. Из его груди вырвался стон, полный такой дикой скорби, что Солек и Фексель поспешно ввели новую дозу седатива, чтобы предотвратить опасные для жизни судороги.
Как раз в это время в клинике находился исследователь из центрального госпиталя Танцига, проводивший ряд семинаров и практических занятий. Его звали Миррел Уэйниш; он специализировался в области лечения расстройств центральной нервной системы и гипертрофических аномалий мозга в целом. Пользуясь редкой возможностью, Солек и Фексель привлекли внимание Уэйниша к травмированному мальчику.
Просмотрев перечень переломов, вывихов, растяжений, ушибов и прочих травм, нанесенных малолетнему пациенту, доктор Уэйниш покачал головой: «Почему он еще жив?»
«Мы задавали себе этот вопрос десятки раз», — отозвался Солек.
«Пока что он просто отказывается умирать, — прибавил Фексель. — Но это не может продолжаться долго, он не выдержит».
«Ему пришлось пережить что-то ужасное, — сказал Солек. — По меньшей мере, таково мое предположение».
«Избиение?»
«Разумеется, но интуиция подсказывает, что избиением дело не ограничивается. Когда к нему начинает возвращаться память, шок возобновляется, вызывая непереносимую мышечную активность. Что мы сделали не так?»
«По всей вероятности, вы все сделали правильно, — сказал Уэйниш. — Подозреваю, что события привели к образованию замкнутого контура, и обратная связь приводит к нарастанию преобладающего сигнала. Таким образом, со временем ему становится хуже, а не лучше».
«Как с этим справиться?»
«Необходимо разъединить замкнутый контур, конечно, — ответил Уэйниш, внимательно разглядывая мальчика. — Насколько я понимаю, о его прошлом ничего не известно?»
«Ничего».
Уэйниш кивнул: «Давайте посмотрим, что у него в голове. Продолжайте вводить седатив, пока я устанавливаю аппаратуру».
Уэйниш работал целый час, подсоединяя к ребенку приборы. Наконец он закончил. Пара металлических полушарий охватывала голову мальчика — открытыми остались только хрупкий нос, рот и подбородок. Запястья и щиколотки пациента закрепили металлическими рукавами, а на уровне груди и бедер его сдерживали металлические ленты.
«Начнем!» — объявил Уэйниш и нажал кнопку. На экране высветилась сеть ярких желтых линий — по словам Уэйниша, схема структуры мозга пациента. «Неизбежно имеют место топологические искажения. Тем не менее...» — специалист прервался и наклонился, изучая экран. Несколько минут он прослеживал переплетения сетей и фосфоресцирующие бесформенные узлы, сопровождая процесс тихими восклицаниями, а пару раз и присвистами изумления. Наконец он повернулся к Солеку и Фекселю: «Видите эти желтые кривые?» Он постучал по экрану карандашом: «Ими отображаются гиперактивные связи. Когда такие связи сплетаются в крупные узлы, это приводит к возникновению серьезных проблем, каковые и наблюдаются в данном случае. Само собой, я предельно упрощаю картину».