Первые неприятности начались, когда Рубен, по выражению Мерседес, связался с «компанией плохих парней», нюхавших клей и грабивших дома в других районах.
Хулиан был в разъездах, Мерседес пять дней в неделю работала с полдевятого до полпятого, и мальчикам Рамиресов не хватало присмотра. Сокорро мало что рассказывала, а пока никто ничего не говорил, откуда Мерседес или Хулиан могли узнать, чем заняты дети?
Когда Сокорро уходила, Рубен приглашал друзей нюхать клей. Рут увидела их, но брат пригрозил ее побить, если она проговорится, и она промолчала, понимая, что родителей слишком часто нет дома, и Рубен сможет ей отомстить. Проблемы, вызванные мятежным духом Рубена, перечеркивали искренние надежды, мечты и молитвы отца.
Район Ледо-стрит был хороший, но суровый. Его трудолюбивые обитатели почитали семью и церковь. Большинство из них были американцами мексиканского происхождения в первом и втором поколении.
В два года Ричарда чуть не прибило опрокинувшимся комодом. Они были дома вдвоем с Сокорро. Она смотрела мыльную оперу по телевизору, и Ричард попросил ее включить радио, чтобы послушать музыку и потанцевать. Она сказала «нет», и он решил включить радио сам. Приемник стоял на высоком тяжелом деревянном комоде в родительской спальне. Дотянуться до него он не мог и, как по лестнице, полез по открытым ящикам. На третьем ящике комод под его весом опрокинулся, от удара он потерял сознание, разбив лоб в кровь. Шрам остался на всю жизнь. Увидев лежащего без сознания истекающего кровью двухлетнего ребенка, придавленного комодом, Сокорро запаниковала. Она позвонила на работу Мерседес, сняла с Ричарда комод, а к ране приложила полотенце. Мальчика отвезли в больницу. Чтобы зашить рану, потребовалось наложить тридцать швов. Сокорро сказала, что Ричард потерял сознание на пятнадцать минут. Врачи сообщили, что у него сотрясение мозга и требуется внимательный уход. Если случится головокружение или потеря равновесия, его надо снова везти в больницу.
Когда Хулиан услышал, что случилось с Ричардом, он разозлился. За что, черт возьми, они платили Сокорро, если не за то, чтобы присматривать за Ричардом и следить за тем, чтобы он не поранился? Мальчик был гиперактивен, никогда не сидел на месте и требовал непрестанного внимания. Хулиан настоял на том, чтобы Мерседес нашла его младшему сыну другую няню. Сокорро уволили, а инцидент забыли.
Казалось, изнурительная работа по прокладке рельсов изменила характер Хулиана. Он и раньше не светился добродушием, но теперь стал еще серьезнее и суровее, и почти не улыбался.
Часто, приходя домой, он просто хотел усесться на стул и посидеть в одиночестве. Его будто что-то грызло изнутри, однако Мерседес он ничего не говорил, а она на него не давила – расскажет сам, когда будет готов.
Когда первый раз позвонили из полиции, Хулиан Рамирес был дома. Рубена и его двоюродного брата Мигеля вместе с кем-то из их приятелей-токсикоманов арестовали в угнанной машине. Забирая Рубена из участка, Хулиан был в ярости, разочарованный, будто его предали. Вина Рубена значения не имела – Хулиан воспринимал сам факт ареста как позор фамилии Рамиресов. В его семье никогда никого не арестовывали. Все они были бедняки, но честные люди.
В Америке попасть на учет в полицию было очень плохо. Прямо в полицейском участке Хулиан ударил и отругал сына, а придя домой, вышел из себя и безжалостно избил мальчика. Другие дети убежали и спрятались. Мерседес молилась, чтобы Рубен исправился. Ричард тоже ощутил гнев отца, дрожа и плача, он слышал удары и то, как брат умолял о пощаде.
Наконец все закончилось. Хулиан излил гнев на сына, избив Рубена до синяков, – так же, как его самого избивали дед и отец. Хулиан поклялся никогда не бить своих детей, но он и представить не мог, что сына арестуют и закуют в наручники за воровство! Он заставил Рубена поклясться, что тот порвет с дурной компанией.
Но пока Хулиан вдали от дома прокладывая рельсы, Рубен делал что хотел. Он напоминал необузданного мустанга. Он хотел лишь кайфовать и воровать. Его оценки постепенно ухудшались, что только усиливало гнев отца.
Во второй раз Рубена арестовали за проникновение со взломом в частный дом. Пряча глаза от позора, Хулиан снова пошел полицейский участок и вытащил своего первенца.
Взлом и проникновение были серьезным преступлением, хотя Рубен считал это скорее забавой. Хулиан ударил сына в участке, а когда они вернулись домой, разъярился и снова избил Рубена до бесчувствия, не понимая, что зашел слишком далеко, и избиение перешло границу между наказанием и насилием.
Шестилетний Ричард, дрожа, снова слышал, как били брата, а тот умолял отца остановиться. Рут подошла к Ричарду и обняла его. Роберт и Джозеф спрятались. Мерседес молилась.
Она чувствовала, что муж наказывает Рубена правильно: проникновение в чей-то дом было очень серьезным преступлением. Но в то же время чувствовала, что Хулиана обуревала ярость. Она знала, насколько муж силен, и вмешалась, чтобы остановить избиение, встав между сыном и Хулианом.
Все слишком далеко зашло, сказала она.
Хулиан, все еще в ярости, вышел из дома, пошел в бар и напился. Выпивал он редко – не позволял диабет – но когда ему было особенно скверно, заглядывал в бутылку в поисках утешения. Той же ночью он пришел домой и заснул.
Мерседес молила Иисуса о заступничестве и исправлении ситуации. Она знала, насколько поступки Рубена ранили Хулиана, но для отца нехорошо так злиться на сына, – ни к чему хорошему это не приведет.
На следующий день Мерседес пошла в церковь, зажгла свечи и снова помолилась. Однако ее молитвы не были услышаны, потому что Рубен продолжал нюхать клей, а в школе дела шли еще хуже.
Потом и Роберт, возможно, по примеру Рубена и его друзей, тоже начал нюхать клей. Вскоре нюхал клей и Джозеф. Кайф снимал боль и заставлял его забыть о болезни. Впрочем, Джозеф быстро бросил: он понимал, что поступает неправильно, и не хотел, чтобы отец узнал. Джозефа Хулиан не бил никогда.
У Рубена и Роберта продолжались неприятности с полицией и в школе, они ссорились и дрались с детьми в квартале. Хулиан набрасывался на детей с вулканической яростью и устрашающей силой. Его гнев был настолько силен, что превратился в навечно притаившийся в доме невыразимый страх. Даже когда Хулиана не было дома, отзвуки его гнева эхом висели в доме темной грозовой тучей, чреватой громом и молниями.
В следующий раз Хулиан разъярился до самоизбиения из-за кухонной раковины. Была суббота. Он давно собирался установить раковину, но все не доходили руки. Из-за долгого отсутствия и домашние дела нарастали как снежный ком. Ричард, Рут, Джозеф и Роберт были дома, Рубен играл в стикбол на улице. Хулиан был на кухне и устанавливал раковину, а Джозеф ему помогал. Хулиану никак не удавалось вставить слив в стену. Он принялся ругать трубу за то, что она не вставляется. Джозеф понимал, что произойдет, и подумывал смыться, но не хотел спровоцировать гнев отца. Хулиан начал кричать, Рут и Ричард услышали и пошли на кухню. Разъяренный тем, что не смог вставить водосточную трубу, Хулиан принялся бить себя молотком по голове, пока по лицу не потекла кровь. Джозеф убежал. Рут, как и в другие разы, запомнила этот день навсегда.
«Мой отец, – говорила она, – так злился на вещи, что у него окончательно сносило крышу. Он больше злился на такие вещи, как раковина, чем на людей. Это было страшно».
Ричард, широко раскрыв глаза от испуга, стоял и смотрел на кровь, когда отец бил себя.
Дети прятались, пока отцовский гнев не утихал, а когда все заканчивалось, все вели себя так, как будто ничего не было. Шторм стихал, и море на время было спокойным.
Глава 21
У росших в одном доме пяти энергичных детей с небольшой разницей в возрасте было много шутливого и нешуточного соперничества. Часто трое старших братьев сговаривались против Рут, чтобы над ней подшутить. Но она отлично умела и посмеяться над собой, и отплатить братьям той же монетой. Ричарда не всегда это забавляло – он очень заботился о сестре. Случалось, Рубен или Роберт били Рут за какой-то проступок, а Ричард вскипал от гнева и вставал между Рут и братом. Он не давал бить сестру.
Днем, пока его братья и сестра ходили в школу, а Ричард был дома один, он часами развлекался, играя во дворе в ковбоев и индейцев. Он был неутомимым ребенком, никогда не сидел на месте, и играл обе роли, каждую с большим драматизмом. Он прицеливался и стрелял в воздух, затем бежал на то место, куда стрелял из игрушечного пистолета и, делая вид, что в него попали, театрально падал. Позже соседка, наблюдавшая за игрой Ричарда, подошла к Мерседес и сказала, что Ричард вел себя во дворе «очень странно».
Мерседес поблагодарила соседку за беспокойство, но подумала, что та неправа, порицая игру Ричарда в ковбоев и индейцев. Замечательно, подумала она, если ребенок может так долго играть сам и быть довольным. Она посчитала, что у ребенка хорошее воображение. Это признак живого ума, что в этом плохого?
Рамиресы вообще держались особняком. На Ледо было много мексиканских пар их возраста с детьми, но Мерседес и Хулиан жили своей жизнью и с соседями общались мало.
Когда Ричарду было пять, он вместе с Робертом пошел в ближайший парк за Рут. Ричард увидел ее на качелях и побежал к ней, а она не успела затормозить, и качели со страшной силой ударили его по голове, нокаутировав и нанеся глубокую рану. Роберт отнес его домой. Когда Мерседес увидела Ричарда, окровавленного и без сознания, на руках Роберта, она закричала и принялась креститься. Его отвезли в больницу, где зашили рану. Врачи пообещали, что с ним все будет в порядке.
Первый день Ричарда в школе был в семье Рамирес не таким радостным. В школе никто высоких результатов не достиг. Джозеф и Рут кое-как справлялись и избежали проблем, а Рубен и Роберт вечно были в беде, получали плохие оценки и ввязывались в драки.
Для Хулиана Тапиа Рамиреса это было серьезным разочарованием. Он возлагал на своих мальчиков такие большие надежды. Теперь он регулярно отсутствовал дома по несколько недель, а возвращаясь, был тихим и замкнутым. Он чувствовал, что больше он отдалится от семьи, тем меньше будет его боль.