Рамиресы впервые осознали, что у Ричарда эпилепсия, когда в пятом классе у него случился припадок. Патрисия Кассфи, которая была там в тот день, рассказывала: «Раньше я сидела сразу за Ричардом. Он всегда поворачивался и подшучивал надо мной. Мы жили в одном квартале, и он иногда провожал меня до дома. В тот день его первого приступа у нас была контрольная по математике. Он повернулся, и учительница на него закричала. А дальше я помню, как он начал сползать со стула. Он вечно такое проделывал, поэтому я не придала этому значения, но потом он упал на пол и начал ругаться, а глаза у него закатились. Мисс Вудард, наша учительница, сказала всем детям встать и подойти к окну, а мне велела сходить за медсестрой. Я была очень напугана, никогда раньше не видела, чтобы у кого-то был эпилептический припадок. Я даже не знала, что такое бывает.
В общем, с медсестрой вошел учитель физкультуры, мистер Марес, и отнес Ричарда в кабинет медсестры. Мисс Вудард объяснила нам кое-что о том, что такое эпилепсия, как в мозге произошел своего рода припадок, и мы просто продолжили урок, как будто ничего не случилось. В тот день Ричард в класс не вернулся».
Директор школы позвонила Мерседес на работу. Она бросилась в школу и нашла Ричарда, лежащего в кабинете медсестры и перепуганного. Он понятия не имел, что случилось, он не помнил, как падал на пол и бился в конвульсиях. Медсестра сказала Мерседес, что его нужно отвезти к врачу, обследовать и дать лекарство.
Мерседес отвезла Ричарда прямо домой. Она хотела, чтобы он лег в постель и отдохнул, но ему это было неинтересно. Он чувствовал себя хорошо, и ему хотелось выйти и поиграть, посмотреть телевизор, послушать радио и потанцевать – все, что угодно, только не оставаться в постели посреди солнечного дня. Мерседес настаивала, напоминая ему, что он потерял сознание, а ей пришлось уйти с работы, в страхе бежать в школу и забирать его. Ричард был очень упрямым ребенком. Если он что-то не хотел, он этого не делал. Только с отцом он не спорил. Ричард смертельно боялся вспыльчивости и кулаков Хулиана.
– Больше самих побоев, – скажет Ричард позже, – я боялся их в своем воображении. Я видел, как он бил Рубена и Роберта, видел, как он терял самообладание из-за того, что телевизор не работал как надо, когда он хотел. Говорят, хуже видеть, как пытают или причиняют боль тому, кого ты любишь, чем тебе самому. Не знаю, правда это или нет, но отца я очень боялся. Когда он выходил из себя, я бежал и прятался, боясь до смерти.
На следующий день в школе у Ричарда случился второй припадок. На этот раз в коридоре. Патрисия видела и этот припадок.
– Я шла в класс. Ричард упал перед шкафчиками, ругаясь и в этот раз действительно сильно трясясь. Я уже знала, что делать, и сразу побежала за медсестрой. С медсестрой снова пришел мистер Марес, учитель физкультуры. Их кабинеты были рядом, и он часто помогал в экстренных случаях. Ричард был очень милым, тихим – даже застенчивым, – вспоминала Патрисия. – Поскольку мы жили в одном квартале, я видела его почти каждый день. Он как бы меня опекал. Смотрел, чтобы меня никто не обижал. Он был красивым мальчиком и нравился девочкам. Он был милым.
Мерседес отвезла Ричарда в больницу. Его бегло осмотрели и сказали Мерседес, что он эпилептик и у него большие припадки. Но волноваться не о чем – он их «перерастет». Никаких лекарств ему не давали, а Мерседес не просила отвезти его домой.
Дома Рут начала замечать, что младший брат замирал, просто сидел и на что-то смотрел – на стену, на стол, на пол – по пять, десять, пятнадцать минут, не произнося ни слова и не двигаясь. У него были малые припадки, но тогда на это никто не обращал внимания, и Ричарда не обследовали и не лечили.
У Ричарда случалось от одной до двух дюжин этих незаметных припадков каждый месяц, пока он не достиг подросткового возраста, они стали реже, а потом полностью прекратились.
По утверждению доктора Рональда Гешвинда, у определенного числа пациентов с височной эпилепсией наблюдаются измененная сексуальность и гиперрелигиозность, гиперграфия (навязчивое стремление к письму или рисованию) и чрезмерная агрессивность. Височной эпилепсией страдали Ван Гог, Юлий Цезарь, Наполеон, Достоевский и Льюис Кэрролл. Спустя годы, после всех перепетий, височную эпилепсию диагностировали и у Ричарда.
Ричард любил смотреть телевизор. Часто он первым из детей уставлялся в экран, пил «Кока-Колу» и ел хлопья в сахаре. Он любил ужастики, ему часто снились яркие сны, в которых за ним гнались страшные монстры. Иногда он смотрел в окно и видел, как по двору бегают монстры. Эти видения пугали его до самой глубины семилетнего существа. Сейчас эксперты убеждены, что они были частью эпизодов petite mal [10], но в ту пору Ричард ничего об этом не знал, а когда он рассказал это Рут, братьям, матери и даже Хулиану, все они списали его истории о монстрах на игру безудержного воображения.
Не считая эпилепсии, в первые годы учебы в школе у Ричарда почти не было проблем. Ему нравилось смешить одноклассников, и иногда за это его призывали к порядку, но он был прилежным учеником, внимательно слушал на уроке и старался хорошо учиться, много работать и ладить с людьми. С другими детьми он, в отличие от Рубена и Роберта, не дрался.
Во втором классе он получил пять четверок, две тройки и пятерку по письменным экзаменам, и посещаемость у него была отличная. Его оценки оставались такими до седьмого класса, когда он получил четыре тройки и три двойки.
Казалось, что в тот год – 1973-й – Ричард перестал стараться.
Джозеф был любимым, обожаемым братом Ричарда. Он восхищался его отвагой и храбростью. Несмотря на то что Джозеф вечно страдал от боли в ногах, он, когда позволяло состояние здоровья, ходил в школу. Он надевал черные ортопедические ботинки на плоской подошве и большом каблуке и ковылял в школу настолько быстро, насколько мог, останавливаясь отдохнуть каждые пятнадцать метров.
Однажды, как позже рассказывал Джозеф, Ричард попросил его постараться ходить нормально, потому что ему неловко, что брат еле ковыляет. Со слезами на глазах Джозеф сказал: «Ты думаешь, я не хочу? Я ничего не могу поделать, Ричи».
Ричард извинился и больше никогда не просил Джозефа постараться лучше ходить.
Дети часто смеялись над Джозефом, пока об этом не узнавали Рубен или Роберт. Нрав у них, как и у отца, был крутой, и каждый насмешник в конечном итоге подвергался избиению. Хулиан учил детей держаться вместе, несмотря на все трудности.
– Это ужасно, когда брат не помогает брату, – часто повторял он.
Сначала Рубена, а потом Роберта, перевели в класс коррекции средней школы Боуи для детей с ограниченными способностями к обучению. Классным руководителем был учитель Фрэнк Макман. Темноволосый и румяный, он производил впечатление неравнодушного учителя, чья единственная забота состояла в помощи доверенным его попечению трудным подросткам подтянуться в учебе и исправиться в поведении. На самом деле Макман был одержимым растлителем малолетних и за многие годы подверг сексуальным надругательствам десятки своих учеников. В то время еще не знали, насколько широко проникли в общество педофилы. Никто из детей в классе никогда никому не рассказывал о наклонностях учителя.
Особенно ему приглянулся сначала Рубен, а потом и Роберт. Он даже начал ходить в дом Рамиресов, пока Мерседес и Хулиан были на работе, и растлевал Рубена и Роберта там. Оба брата знали, что это нехорошо, но им было приятно, и так они могли понравиться мистеру Макману.
– Он, – скажет позже Роберт, – приезжал к нам домой днем, делал это и отвозил нас к себе домой. Пару раз в неделю, ненадолго. Мои мать и отец знали, но мы им сказали, что помогаем ему с работой по дому, а он помогает нам с учебой. А он сосал нам члены и мы кончали.
Когда Роберта спросили, домогался ли Макман Ричарда, он сказал:
– Я не знаю… Ричи часто присутствовал, знаете ли, но я никогда не видел, чтобы он делал это с ним. Может быть… Я так думаю. Он ведь делал нам минет прямо в школьном туалете, было приятно, черт возьми – так что я никому не сказал.
Когда Ричарда недавно спросили, приставал ли к нему Макман, он ответил, что не помнит. Ему было семь или восемь, и, возможно, быстро добавил он, он просто стер это из памяти.
Однако он помнит законченного педофила, жившего на Сапиан-стрит, в квартале к востоку от Ледо. Он говорит, что видел, как мужчина вставил в прямую кишку мальчика свечу, и мальчик кричал. Потом он очень грубо изнасиловал продолжавшего кричать мальчика. Ричард говорит, что в этот момент он ушел и больше ничего не видел.
Проблемы Рубена с законом продолжались: его арестовывали за взлом, проникновение и угоны автомобилей. При каждом новом аресте Хулиан снова бил Рубена, но это не помогало. Как бы ни злился и ни обижался Хулиан из-за проблем Рубена с законом, сына он никогда не бросал. Он пытался поговорить с ним о его проблемах, но Рубен не хотел говорить.
Рубену требовались адвокаты, и Хулиану постепенно пришлось продать приобретенную в Хуаресе недвижимость, чтобы оплачивать защиту Рубена и Роберта. За три года Хулиан продал все имущество, купленное на деньги, заработанные на прокладке рельсов. Он лишился того немногого, что приберег на черный день.
В проблемах сыновей Хулиан винил наркотики – марихуану и таблетки – и влияние плохих парней в районе Ледо. Среди этих плохих парней был и его племянник Мигель. Мигель превратился в очень сильного молодого человека, и в уличных драках без правил избивал любого, с кем вступал в бой, невзирая на рост и вес. Он действовал решительно, быстро ломая волю противника к сопротивлению. Мигель тоже унаследовал жестокий нрав Рамиресов. Хулиан велел сыну держаться подальше от Мигеля, но Рубен продолжал тусоваться с двоюродным братом. Пока Мигеля в 1965 году не призвали в армию и не отправили во Вьетнам, они с Рубеном были не разлей вода.
Ричард не был общительным ребенком, он предпочитал одиночество. Он мог часами развлекаться какой-нибудь игрой, где надо стрелять во врага. В восемь он был высоким для своего возраста, с густыми черными волосами и большими темными глазами, улыбчивым, хотя и застенчивым. Он продолжал хорошо учиться в школе, к гордости отца, надеявшегося и молившегося, чтобы сын осуществил его мечту о высшем образовании.