Рамирес рассказал ему, как его преследовала и избивала «кучка никчемных панков». Гил, посочувствовал ему, понимающе кивая. Ричард почувствовал искренность Каррильо и, очевидно, проникся к нему симпатией, поскольку начал охотно отвечать на вопросы. Гил сначала продолжал говорить по-испански, а потом снова перешел на английский, вернув Ричарда к разговорам об Эль-Пасо и его семье. Он уже знал из досье Ричарда, что у него три брата и сестра. Он знал также, что один из его братьев жил в Тусоне, а другой – в Лос-Анджелесе.
Ричард, как позже скажет Каррильо, рассказал им, что отец бил его и братьев и у него жестокий характер.
Ричард говорил тихо, слабым, надломленным голосом, казалось, из него высосали всю жизненную силу. Салерно был очень доволен тем, что Гил сумел быстро установить контакт с Рамиресом, и зауважал его как детектива. На Рамиреса было легко рассердиться и начать его оскорблять, но их работа заключалась не в этом – им надо разговорить задержанного даже после фразы о конституционных правах.
Гил перевел разговор на Рут.
– Твой отец и сестру оскорблял? Может, он подвергал ее сексуальному насилию?
Как позже сообщил Каррильо, Ричард внезапно изменился. «Он задохнулся. Мышцы на челюсти свело, вены на шее вздулись. Казалось, что он хотел вскочить со стула».
Ричард принялся рисовать на столе маленький кружок.
– Давай, дорисуй его, – подсказал Гил.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Рамирес. – Что дорисовать?
– Хочешь нарисовать пентаграмму? Давай, все в порядке.
Ричард сделал жест, как будто стирает нарисованное. Гил перевел разговор на то время, когда его остановил полицейский Ставрос и спросил, рисовал ли он пентаграмму на капоте машины. Ричард признал, что его остановили, но фамилии полицейского он не знал, кроме того, что тот был из полиции Лос-Анджелеса.
Каррильо спросил о его вере в Сатану, и Ричард с готовностью признал, что он шел путем Сатаны, путем левой руки и всецело верил в его всемогущество над всем в этом и духовном мире.
– На самом деле правит он, – сказал Ричард.
Гил вернул разговор к Эль-Пасо, и Ричард рассказал, что был католиком и мать все время водила его в церковь.
Салерно был очень доволен успехами Гила, и пнул его под столом, чтобы тот побудил Ричарда побольше рассказать о своей семье. Салерно считал, что семью можно использовать как катализатор для признания Ричарда в преступлениях.
Гил неправильно истолковал знак: он подумал, что Фрэнк велит ему закругляться. Это было их первое совместное дело, и у них еще не было возможности договориться о сигналах.
Ричард замолчал и уставился на свои необычно длинные кисти с густой сетью вен. Последовало тяжелое молчание, которое прервал Ричард, еще раз сказав:
– Мне нужен адвокат.
Фрэнк, а потом Гил, пытались уговорить его продолжить разговор, но он больше не хотел говорить, и в 10:40 допрос был окончен. Все детективы чувствовали, что будь чуть побольше времени и правильное обращение, и Рамирес вполне мог бы признаться. Это облегчило бы жизнь всем: никому из выживших не пришлось бы давать показания перед судом и заново переживать ужасные испытания, через которые они прошли.
Салерно распорядился доставить Рамиреса в окружную тюрьму до вынесения решения по делу. Весь второй этаж был забит членами оперативной группы и полицейским начальством. Пожать всем руки и насладиться волнующим моментом пришел мэр Брэдли. Прессе он сказал: «Калифорния может вздохнуть с облегчением. Очень опасный человек убран с улицы».
Гил снял отпечатки пальцев Ричарда.
К тому времени толпа снаружи выросла до тысячи человек. Они угрожали Рамиресу и скандировали: «Отдайте его нам! Отдайте его нам!»
Во избежание инцидента при отправке Ричарда в окружную тюрьму, для борьбы с толпой задействовали еще две дюжины полицейских с длинными деревянными дубинками.
Когда пришло время выводить Ричарда, четверо детективов повели его вниз и поместили в изолятор. Наготове были четыре машины, восемь полицейских на мотоциклах и вертолет – нужна была гарантия, что во время перевозки с Рамиресом ничего не случится. Все понимали, насколько разгневаны граждане, и не удивились бы прохожему с оружием в руке и местью в сердце. Они знали, что Ночной охотник напугал людей так, как ни один серийный убийца никогда раньше. Полицейские департамента полиции Лос-Анджелеса подошли к клетке Ричарда. Полицейский Джон Ставрос строил гримасы и бросал на Ричарда любопытные злые взгляды. Салерно это не понравилось. Он подошел к Ставросу и не слишком вежливо сказал ему держаться подальше от Рамиреса.
В назначенное время Рамиреса вывели из изолятора и повели во внутренний двор участка Холленбек. Огромный и грозный Каррильо шел впереди. Салерно и Пол Типпин – слева и справа от заключенного, а широкоплечий и похожий на быка Ороско – сзади. Они прошли сквозь целую шеренгу сурово сжавших губы полицейских к автомобилю для перевозки – темно-коричневому «Плимуту». Слух о том, что Рамиреса выводят, быстро распространился по толпе, и гневные крики долетали до Ричарда сквозь воняющую сероводородом августовскую жару Восточного Лос-Анджелеса.
За рулем сидел Пол Типпин, на соседнем сиденье – Каррильо. Рамирес сидел между Салерно и Ороско. С ревом тронулись мотоциклы, и по мере их продвижения вперед толпа медленно расступалась, и коричневый «Плимут» последовал за ведущими машинами и мотоциклами сквозь толпу рассерженных лиц, сжатых кулаков и проклятий. В квартале от участка Холленбек Каррильо заметил и указал остальным фигуру женщины на капоте машины. Она приподняла футболку и с широкой белозубой улыбкой показала им грудь. Все засмеялись, и Рамирес подумал, что она показывает грудь ему. Детективы же посчитали, что так она выражает благодарность им. Через пять минут они прибыли в тюрьму, и Ричарда отвели в больничное крыло на втором этаже.
Детективы снова спросили, не хочет ли он сделать заявление. Он отказался, и его снова зарегистрировали в качестве заключенного – сняли отпечатки пальцев, сфотографировали, отвели в душ и выдали мешковатый синий комбинезон. Затем поместили в камеру с прочной стальной дверью и без окна, с прикрепленной к стене металлической полкой вместо кровати, небольшой алюминиевой раковиной и унитазом.
Расхаживая взад-вперед, Ричард проклинал камеру, рай и ад – и народ на Хаббард-стрит.
Салерно и Каррильо пошли прямо в отдел шерифа по расследованию убийств, желая посмотреть, что в кожаной сумке, найденной на автовокзале. Они были уверены, что в ней будут вещдоки, которые помогут добиться вынесения Рамиресу обвинительного приговора.
Работа Джона Ярбро заключалась в том, чтобы регистрировать и маркировать все доказательства по мере их поступления, и он, а также Джерри Берк и Чак Вандер Венде были в офисе. Салерно в плотных пластиковых перчатках открыл сумку и осторожно достал банку с вазелином, черные кроссовки «Стадиа», банку витаминов, пару коричневых садовых перчаток, острогубцы, плоскогубцы с зажимом, два набора ключей, револьвер под патрон 32–20-го калибра, коробку патронов 32–20-го калибра, четыре патрона 25-го калибра и пять патронов 22-го калибра, пару солнцезащитных очков, банку препарата для набора веса и адаптер переменного тока. Все предметы сфотографировали, а затем поместили в пронумерованные пластиковые пакеты. Салерно заметил, что вокруг капсюля патрона 25-го калибра были красные кружки. На квитанции к сумке были указаны имя и фамилия Грегг Родригес, и в тот же день детективы узнали, что адрес Бранник-авеню принадлежит брату Ричарда Рубену.
Фрэнк попросил лабораторию сопоставить гильзы и пули, найденные на месте преступления, с теми, что были в сумке, и, по заключению департамента полиции Лос-Анджелеса, огнестрельное оружие было тем же, что применялось в преступлениях.
Когда об этом узнал Фил Хэлпин, которому поручили выступать в качестве обвинителя по делу, он просиял: доказательства очень убедительны и облегчат его работу. Хэлпин был ростом 185 сантиметров, седовласый, крепкий и мускулистый, с аккуратно подстриженной бородкой цвета соли и перца. Глаза у него были темные и проницательные. Хэлпин имел заслуженную репутацию яростного судебного бойца, всегда хорошо подготовленного. Он, несомненно, был одним из лучших судебных юристов окружной прокуратуры Лос-Анджелеса. Будучи одним из юридических соконсультантов обвинения Чарльза Мэнсона, он добился вынесения обвинительного приговора по знаменитому делу «убийцы с лукового поля» [15]. Как-то раз во время жаркого судебного спора с адвокатом, защищавшим Чарли Мэнсона, Хэлпин вызвал коллегу на улицу на разборки.
Филип Хэлпин действительно был прокурором с кулаками, и, казалось, он с радостью, не на жизнь, а на смерть бился за то, что считал справедливым. А в данном случае Хэлпин считал справедливым отправить Ричарда Муньоса Рамиреса в газовую камеру тюрьмы Сан-Квентин.
За все годы прокурорской практики он никогда не встречал более жестокого убийцу. Он был уверен, что в деле Рамиреса стратегия защиты по линии невменяемости успехом не увенчается. Он чувствовал, что Рамирес – если он действительно Охотник – проявил слишком много хитрости и заблаговременного планирования, чтобы его вменяемость могла стать предметом правового спора. Работая в плотной связке и координации с Салерно и Каррильо, Хэлпин начал формировать судебное дело, основанное на неопровержимых доказательствах вины Ричарда.
Сначала требовалось привлечь Рамиреса к суду. Это запланировали на вторник, 3 сентября.
Гил и Фрэнк сосредоточились на предоставлении Хэлпину того, что ему было нужно, и организации для жертв Ночного охотника опознания в окружной тюрьме. Они решили выложить все полученные от Солано украденные предметы, чтобы их могли увидеть выжившие и члены семей убитых. Опознание назначили на полдень 5 сентября.
Салерно отправил детективов Улота и Олсона допросить Рубена, брата Ричарда, в его доме. Джесси Перес сказал оперативной группе шерифа, что у Ричарда был зеленый «Понтиак» 1976 года, и Салерно хотел его получить.